возврат к обзору новых книг

 на главную страницу сайта

Семиры и В.Веташа «АСТРОЛИНГВА»

Оглавление и фрагменты книги:

СЕМИРА

АСТРОПСИХОЛОГИЯ РЕЛИГИИ

АРХЕТИПЫ МИРОВЫХ РЕЛИГИЙ

© при цитировании данного материалa обязательно ссылаться на автора

Размер 10 авт. листов, около 220 с.

Эта книга неопубликована и ищет своего издателя

Статья по материалам книги издана в сб. «Астрология: имя и символ» Спб/Лань 1997

АННОТАЦИЯ:

Книга содержит астрологический анализ мировых религий на основе архетипов их культур. Книга сориентирована на тех, кто интересуется духовной культурой разных стран. Она нацеливает на понимание особенностей каждой религии. Через психологию Зодиака она дает возможность понять, какая религиозная концепция может быть близка душе конкретного человека (читателя).– И через это выйти к общей картине мировой духовной культуры.

СОДЕРЖАНИЕ

(жирным шрифтом выделены приводимые ниже фрагменты)

Астрологическая модель анализа. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Рождение религии. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ЗОРОАСТРИЗМ. Борьба полярностей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ДАОСИЗМ

Деяние без борьбы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Единство крайностей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Отражение момента. . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Возврат к началу. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Спонтанное творчество. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . .

КОНФУЦИАНСТВО.

Принцип порядка. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Воля к совершенствованию. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Воспитание и образование. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Роль государства. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ИНДУИЗМ

Вера внутри жизни. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ритуалы из глубины веков. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Культура ненасилия — плавное течение реки жизни. . . . . . .

Обожествление качественности — природные боги Вед. . . . .

Единство и борьба противоположностей — дэвы и асуры. . . .

Бог троицу любит — главная триада индуизма. . . . . . . . . . . .

Божественные воплощения — герои эпоса. . . . . . . . . . . . . . .

Эсхатология и вечное повторение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бог есть любовь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Многобожие или единобожие? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

БУДДИЗМ

Преемственность идеи. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Учение о непривязанности. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Серединный путь — освобождение через праведность. . . . .

Уход и возврат боддхисаттвы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Индивидуальное совершенство архата. . . . . . . . . . . . . . . . .

Преодоление иллюзии "я". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ИУДАИЗМ

"Весенние" религии. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Этика помощи Творцу. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Память об истоке. .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Искусы относительности. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что есть избранность? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ХРИСТИАНСТВО

Идея преображения. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Серьёзность личности. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ориентир будущего. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

От личного к общественному. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Возрождение во плоти. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Диалектика веры и познания - изменение коллективного разума

Свобода воли. Католичество и православие. . . . . . . . . . . . .

ИСЛАМ

Два пути передачи импульса — учитель и традиция. . . . . . .

Суфизм — экстаз слияния с истиной. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мудрость озарений. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Религия как политический идеал. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Зороастризм и ислам. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

МАТЕРИАЛИЗМ И ВЕРА БУДУЩЕГО. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Особенности "зимнего" мировоззрения. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сходство религий в настоящий момент. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Духовность как эволюционный процесс . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бог живет . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

1-фрагмент книги

ДАОСИЗМ

    "Те, кто стремятся овладеть миром и
    управлять им,— не постигли его. Ибо мир
    есть духовный сосуд и не подчиняется силе."
    ("Дао дэ цзин", 29)

ДЕЯНИЕ БЕЗ БОРЬБЫ

    Философия даосизма отражает национальный характер Китая. Архетипические черты Весов, ставящем яркий акцент на культурной жизни и эстетике человечества, позволяют нам лучше понять даосизм как путь гармонии и равновесия. Философия дао предполагает естественное слияние человека с природой, и её путь — деяние без борьбы: следование ритмам Космоса без напряжения, приносящего страдание душе,— обещает ощущение небесной гармонии уже на Земле. Почему в Китае родилась такая религия и в каком смысле философия Дао остаётся актуальной для нас?
    Древняя цивилизация Китая отграничила себя Великой стеной от диких племён кочевников и жизни по стихийным законам природы: по законам борьбы противопоставленных начал. Границы культуры вводили в рамки инстинкты человека и сдерживали прямое столкновение враждебных интересов. Их целью — целью знака Весов — было уничтожить вражду и сделать эволюционный путь как можно более мягким и постепенным. Этому и служит философия даосизма.
    Деяние без борьбы предполагает, что человек, существование которого защищено от дикой стихии рамками цивилизованного мира, не противостоит тем силам, которые воздействуют на него: ни мыслью, ни самой своей натурой. Тем самым он не увеличивает зло вражды, но, напротив, как бы не замечая его, лишает его оружия. Он не питает его своей жизненной энергией, необходимой для того, чтобы оно существовало. Такая философия была бы невозможна в условиях борьбы за жизнь, где зло существует независимо от человека, но в обществе, которое контролирует разум, гармония Дао стала закономерным идеалом. Культура человеческого общества воплощает высший закон небес, и человек, будучи её творцом, отражает этот закон своими мыслями и действиями. Такой взгляд на мир присущ представителям знака Весов, и они могут использовать наработки философии Дао, преломляя их в своей культуре.
    Даос, следуя изменчивому процессу жизни, не придерживается идеологических принципов — чтобы каждый раз найти новую истину момента, которая и явится отражением высшего космического закона. Внешние законы и застывшая общественная идеология (Юпитер), не дающая воли природе инстинктов (Плутону), порождают скачкообразное движение эволюции. Юпитер, создавая общественное благополучие, тормозит развитие, а Плутон, вновь расчищая путь вперёд, несёт неисчислимые бедствия населению тех стран, которые стремятся вырваться на путь прогресса. Цель даосизма — не допустить их противостояния с самого начала.
    Любой принцип идеологии, пусть он декларирует добро, на самом деле выявляет отход от изначальной гармонии: "Небо и земля не обладают человеколюбием и предоставляют всем существам возможность жить собственной жизнью... Когда отошли от дао, появились справедливость и человеколюбие. Когда шесть родственников в раздоре, появляются сыновняя почтительность и родительская любовь. Когда в государстве царит беспорядок, появляются верные слуги." ("Дао де цзин", 18) Поэтому совершенномудрый даос не ратует ни за справедливость, ни за человеколюбие: он ведет себя подобно изначальной природе, и в этом больше истины, чем в культурных установлениях человечества.
    Контраст природы и культуры — одна из архетипических идей, которую человечество осознало раньше, чем появилась религиозная философия. В древних мифах часто встречаются два творца, идущих рука об руку: изначальный, природный демиург — и творец культуры. Таковы индийские Варуна и Митра: первый — создатель Неба и земной природы, бог мысли и творящего слова, второй — творец законов человеческого общества, бог договора. Их архетипическое отличие выражено в тезисе: "То, что относится к договору, не относится к истинной речи". Культурные нормы жизни отклоняются от истины, и в этом — главная проблема Весов, знака искусственного мира, созданного руками и разумом человека. Её решение — в возврате к гармонии природы. Эту идею и развивает даосизм.
    Гармония достигается отказом от жестких правил: "Ритуал (ли) — начало смуты". Люди знака Весов тоже наиболее красивы, когда они не высказывают своих принципиальных суждений, а лишь уравновешивают существующее. Ведь суд Весов, символом которых являются чаши правосудия, как правило, очень жёсткий и одновременно выборочный (в этом знаке экзальтируется Сатурн, и здесь можно вспомнить Нину Андрееву, родившуюся под этим знаком). Образ Весов как борца за справедливость и гуманизм — это образ ницшеанца, фанатика, провоцирующего бесконечность борьбы вместо торжества мира, в котором только и могут расцвести высшие человеческие качества.

ЕДИНСТВО КРАЙНОСТЕЙ

   Гармония даосизма держится на взаимном дополнении полярностей, символом которого служат уравновешенные чаши созвездия Весов. И китайская философия впервые в истории ярко формулирует принцип дополнительности — который сегодня используют физика или математика, поскольку на нем и в самом деле строится мироздание. В нем заключена непреходящая мудрость, но в быту мы редко помним о нем, потому и рождается философия, чтобы помочь нам осознать его:
    "Когда все в Поднебесной узнают, что прекрасное является прекрасным, появляется и безобразное. Когда все узнают, что доброе является добром, возникает и зло. Поэтому бытие и небытие порождают друг друга, трудное и легкое создают друг друга, длинное и короткое взаимно соотносятся, высокое и низкое взаимно определяются, звуки, сливаясь, приходят в гармонию.  Поэтому совершенномудрый, совершая дела, предпочитает недеяние; осуществляя учение, не прибегает к словам; вызывая изменения вещей, не осуществляет их сам; создавая, не обладает; приводя в движение, не прилагает к этому усилий; успешно завершая, не гордится." ("Лао Цзы, Дао дэ цзин", 2)
    Человеческое восприятие тоже основано на единстве противоположностей: "В страдании сердцу часто открывается утешение. А когда вдруг покажется, что ты поймал истину, тут же становится горько, что не смог её удержать".
    "Когда мысли разбросаны, надо знать, как собрать их воедино. Когда мысли сошлись в одной точке, надо знать, как их рассеять. Если не уметь этого, даже если одолеть помраченность, в сердце поселится беспокойство".
    "Покой среди покоя — не истинный покой. Лишь когда обретешь покой в движении, поймешь, чем живет сердце. Веселье среди веселья — не истинная радость. Лишь когда настигнешь радость в печали, поймешь, чем живет сердце". [1]
    И сама истина рождается лишь в дополнении полярностей: "Беды и радости притираются друг к другу. Когда они притрутся друг к другу без остатка, родится счастье". Такое счастье будет нерушимым. Сомнения и вера друг друга поправляют. когда они полностью поправят друг друга, появится знание. Такое знание будет полным". [2]
    Принцип дополнения тесно связан с другим качеством, присущим партнерскому знаку Весов. Это обращение от себя к другому — жизнь не ради "я", но ради "ты". Это — один из первых принципов культурного существования, которое предполагает постановку интересов общества выше личных. Принцип коллективных интересов был присущ человеку с тех самых пор, как он стал человеком: о нем свидетельствует даже образ жизни неандертальцев. Философия даосизма абсолютизирует его, распространяя не только на людей, но даже и на природу:
"Небо и земля долговечны потому, что они существуют не для себя. Вот почему они могут быть долговечными. Поэтому совершенномудрый ставит себя позади других, благодаря чему он оказывается впереди. Он пренебрегает своей жизнью, и тем самым его жизнь сохраняется". ("Дао дэ цзин", 7)
    В своей основе единство противоположностей имеет образ небытия, сопутствующего бытию: пустоты, из которой рождается всё. Архетипически, это образ свободного пространства, необходимого для того, чтобы возник мир. Астрологически — Уран и Водолей, первый знак творящей стихии воздуха: тему творения которого развивают Весы как второй знак воздушной стихии.
    "Тридцать спиц объединяются в ступице колеса, но только центральная дыра (буквально, "их небытие") делает их полезными. Вылепи из глины сосуд, но только пространство внутри него сделает его пригодным. Проруби двери и окна в стенах комнаты, только пустоты сделают её удобной. Посему достоинства возникают из того, что есть; полезность же проистекает из того, чего нет." ("Дао дэ цзин", 11)
    Даосизм учит восприятию "того, чего нет" наряду с существующим. Это соприкосновение с "пустотой", придающей смысл вещам, не так просто и напоминает "выдвинутость в ничто" философа Хайдеггера, родившегося под знаком Весов. Этот осенний знак лучше других постигает принцип черпания сил и смысла из их видимого отсутствия. В пустоте обретается то, что составляет единство всех полярностей: дао, неуловимое, как сама жизнь. "Дао, могущее быть выражено словами, не есть постоянное дао. Имя, могущее быть названо, не есть постоянное имя. Безымянное есть начало Неба и Земли." (Лао Цзы, "Дао де цзин", 1). . . .
    Конечно, в любой религии мы найдём мысль о том, что выразить истину непросто и Бог неопределим. Но даосизм, пожалуй, наиболее категорично намекает на то, что не стоит и пытаться высказывать суждения об абсолютном: это лишь уводит нас от него: "Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает" ("Дао де цзин", 56). Откуда такой акцент на молчании? Абстрактно-логическое мышление Весов (как и мышление любого цивилизованного человека в отличие от восприятия мира дикими племенами) склонно к суждению о вещах с позиции некой высшей культурной данности. Весам сложнее, чем кому-либо, избавиться от оценочности. Однако их непосредственно-интеллектуальная оценка служит сиюминутной гармонии жизни, а потому меняется в зависимости от момента. Подобно тому, как колеблются чаши весов в ситуации разного груза, меняется отношение человека к миру — сочетая слова в новых фразах, с иным смыслом и взглядом на вещи. Так возможно ли опереться на свою способность рассуждения, чтобы постичь неизменное?

ОТРАЖЕНИЕ МОМЕНТА

    Воздушный характер Весов предполагает отсутствие твёрдых эмоциональных привязанностей и надежной рациональной платформы восприятия (он отказывается от неё ради гармонии момента). Это знак утопий, для которого абстракция мысли затмевает реальность. Но в позитиве Весы стремятся использовать слово и мысль ради чистоты отражения сиюминутной жизни. И в этом соответствии моменту предстаёт перед нами и становится видимым закон гармонии Дао. Поэтому вершины своего выражения философия даосизма достигла в китайском искусстве: живописи и поэзии. Даже в заголовках стихов мелькает сиюминутность и эфемерность проходящего (астрологически Луна — природный идеал Весов) для того, чтобы застыть на века в лаконичной формулировке экзальтирующегося в Весах Сатурна: "Смотрюсь в зеркало", "С досадой думаю о прошлом годе", "Возвращаюсь вечером в восточный город", "Мне жаль цветов" (Бо Цзюй-и).

Я за чашей вина не заметил совсем темноты.
Опадая во сне, мне осыпали платье цветы.
Захмелевший, бреду по Луне, отражённой в потоке.
Птицы в гнёзда летят, а людей не увидишь здесь ты.
                                      (Ли Бо, "Развлекаюсь")

        Смысл китайской поэзии не привязан к фразам, но стоит за отражением момента. Слова содержат лишь наиболее точную констатацию факта, в котором и отражается высшая гармония Космоса — единство человека и природы:
В струящейся воде осенняя Луна.
На сонном озере покой и тишина.
И лотос хочет мне сказать о чём-то грустном,
Чтоб грустью и моя душа была полна.
                   (Ли Бо, "Струящиеся воды")
    На китайской картине, как и в китайской поэзии, человек, отражая природу, точно вписывается в пейзаж: его душа сливается с ней, он ничем не противоборствует природе, и её силы служат совершенству его действия. Это отождествление до того сильно, что представляет парадокс сознания (Чжуан Чжоу, которому приснилась бабочка, проснулся и не мог понять: “Это Чжуан Чжоу стал бабочкой или бабочка стала Чжуаном Чжоу?"). С точки зрения астрологии здесь хочется отметить, что знак Весов в наибольшей степени раскрывает её основополагающий принцип аналогий ("что наверху, то и внизу, что внутри, то и снаружи"). Выверенный эстетизм Весов даже в религии уделяет такое же внимание внешнему, как и внутреннему,— одно является отражением другого: "У кого неряшливый внешний облик, к тому не приходит добродетель. У кого внутреннее состояние несовершенно, у того сердце лишено спокойствия."

    Также нужно указать на то, что, несмотря на склонность к эстетике, Весы — мужской знак, не идущий на поводу у природы. Он не отдаётся потоку чувств, так же, как и потоку мыслей: сдерживает их в рамках момента и осознаёт их, что и делает возможным его чисто человеческое творчество. Поэтому Лао-Цзы говорит: "Покой — главное в движении". Лишь внутренний покой и соразмерность окружающему миру делает человека его искусным творцом подобно покровителю Весов мастеру-Гефесту. (И когда представители этого знака мечутся во власти своих чувств и барометр их разума то и дело "зашкаливает", они не исполняют своей измерительной функции — а значит, душа Весов остаётся неудовлетворена.)

    Достижения философии даосизма помогают выработать чувство меры — утверждая доминанту разума над страстью. Когда разрушительные силы страсти отступают, роль разума остаётся созидающей. Способность осознавать себя в каждый момент, фиксируя свои чувства и мысли, и даёт человеку возможность творить. Можно сказать, что это — начало любой философии и любого религиозного пути, потому что без весовского умения измерить и взять в свои руки стихию движения мысли и чувства, эта стихия может стать опасной. Она будет угрожать прежним наработкам цивилизованного общества и понизит общий культурный уровень человека. Не случайно Весы в астрологии считаются знаком, определяющим эволюцию человечества.

ВОЗВРАТ К НАЧАЛУ

    Человеческое самоосознание — это остановка в вечном потоке жизни. И чтобы оно не препятствовало движению, совершенномудрый не имеет ничего своего, что могло бы помешать естественному процессу бесконечного изменения и становления мира. Астрологически — лунному процессу. Весы — знак зачатия лунного знака Рака, рисующего образ возврата к природе. И целью человеческого совершенства мыслится достижение той гибкости, которая характерна для ребёнка. "Человек при рождении нежен и слаб, а после смерти твёрд и крепок. Все существа при своём рождении нежны и слабы, а при гибели — тверды и крепки. Твердое и крепкое — то, что погибает, а нежное и слабое — то, что продолжает жить." ("Дао де цзин", 76)
    Надо иметь в виду, что возврат к природе здесь подразумевает внутренний стержень Сатурна, экзальтирующегося в Весах: сохранение культурных навыков человечества. Без этого неизбежно "впадание в детство", возврат к состоянию неосознающей себя природы (а в быту — просто лень). Гибкости и "слабости" даосизма сопутствует твердая память о себе и своих человеческих задачах (Сатурн, управитель противоположного Раку знака Козерога, дополняющий Луну). При этом, непосредственность реакции и свежесть впечатлений ребёнка освобождает нас от ошибок прошлого: следуя естественному потоку, душа сама обретает свою изначальную сущность. Это её свойство, её жизненная сила, одушевляющая для нас окружающий мир. По принципу аналогий она переносится и на сам мир: "В мире большое разнообразие вещей, но все они возвращаются к своему истоку (не во прах, а к своей изначальной жизненной сути)." Таково непосредственное представление о душе и мире знака Рака.
    Казалось бы, такое понятие души свойственно всем религиям — и Христос тоже призывает: "Будьте как дети." Но философия Дао, отражая более раннюю стадию формирования понятий человеческого сознания, отражает лишь приход к миру души, её оформление, но не её преобразование. Стремление к природной естественности, преодоление искусственности человеческих установлений, провозглашает Чжуан Цзы, второй после Лао Цзы философ Дао: "Мешать человеку радостно жить — в этом преступление мудрецов. Если исправить вещи, это принесёт вред их естественным качествам. Небо и человек не превосходят друг друга." Как это не похоже на христианство (понятия и образы которого рождает архетип Овна, для которого Рак — знак зачатия. Здесь непосредственность души — опора, от которой происходит толчок, а в даосизме это цель)!
    Поэтому даосская понятийная концепция может вести к отрицанию духа (в нашем понимании свободы воли как активного целенаправленного действия). "То, что не вредит, означает естественность. Когда вещи следуют естественности, духу уже нечего прибавить. Когда дух ничего не прибавляет, он перестаёт быть духом",— пишет комментатор Дао де Цзин Ван Би. И здесь, если мы упростим даосскую позицию (поняв недеяние как бездействие), мы можем прийти к отрицанию всякого пути и самой духовности. На самом деле консервативный принцип Весов и культурного общества "не навреди" не мешает проявлению свободы духа человека. Ведь этой свободе покровительствует планета бесконечного Неба Уран, символизирующая вечную трансформацию, активность которой нельзя ограничить никакими рамками.
    Наиболее просто путь Дао можно описать как следование истинному желанию своей природы: недаром управителем Весов по септенеру считалась Венера. Один из основоположников даосизма Ле-Цзы рассказывает о бедняке, который летал с башни как птица, чтобы получить золото, нырял в глубину моря, чтобы добыть жемчуг, входил в горящий дом, чтобы спасти добро богатой семьи за вознаграждение. Люди считали его колдуном, но у него не было ничего, кроме страстного желания разбогатеть. Но в конечном итоге истинное желание души не в этом: и устремляясь к естественности, она интуитивно выводит человека на нужный для него путь.
    "Нужно позволить ушам слышать то, что хочется, глазам смотреть на то, что хочется, носу обонять то, что хочется; устам говорить то, что хочется; телу покоиться так, как оно хочет. Человек должен делать всё так, как он хочет." Желание даёт душе импульс действия, и без удовлетворения своих желаний равновесие недеяния невозможно. Но раскрепощение своей природы — лишь средство пути, а не цель: и сегодня оно имеет конструктивный смысл в развитии творческих способностей человека и его свободы выбора (проблеме, наиболее актуальной для знака Весов и культурного общества). Рамки традиционных ограничений до сих пор часто гасят творческие способности натуры человека, препятствуя самостоятельному и активному участию в жизни его природы с самого детства. Природа же сама развивается в нужном направлении, если ей не мешать (и интересно, что Ле-цзы создал учение об эволюции растительного и животного мира из "мельчайших семян". Эволюция в конечном итоге порождает человека, а тот, состарившись возвращается в исходную форму семян).
    Подавление желаний противоречит духу деяния без борьбы (у-вэй). Астрологически это протест против искусственности той цивилизации, которую символизирует знак Весов и которую мы находим на земле Китая. Нигде мы не найдем столь регламентированной жизни и запрограммированных чувств, сколь скрупулезно разработанной иерархии отношений, как там. И преодолевая формализм социальных традиций, китайский писатель XVII века говорит: "В каждом человеке живут великая любовь и великое милосердие. Повсюду есть место для подлинного переживания. В этом нет разницы между дворцом из золота и камышовой хижиной. Но стоит стеснить свои чувства и отвернуться от своего сердца, как промах на вершок уведет от истины на тысячу ли." [3]

СПОНТАННОЕ ТВОРЧЕСТВО

    Желание (Венера) — низший аспект Дао. Но главный управитель Весов — "искуснейший” в науках учитель-Хирон и кузнец-Вулкан — планета мастерства и умения, и в даосизме из раскрепощения природы вытекает созидание её человеческого, духовного совершенства: "Пусть тело будет подобным отпущенной с привязи лодке, которая то плывет по течению, то застревает в затонах. Пусть сердце будет подобным засохшему дереву, которому не грозит, что его будут резать ножом или покрывать лаком". [4] (Для астролога последняя фраза может служить иллюстрацией падения в Весах Солнца, символизирующего сердце и жизнь, и экзальтации Сатурна, как планеты рукотворного созидания, но и смерти).
    Выше культурных навыков Весы ставит то спонтанное (ураническое) творчество, которое не поддаётся определению и которому нельзя научить. Так Конфуций сказал о Лао Цзы своим ученикам: "Я знаю, что птица умеет летать, рыба умеет плавать, зверь умеет бегать. Бегающего можно остановить тенетами, плавающего — сетями, летающего — силками, но что касается дракона, я не знаю, как он по ветру и облакам восходит на небо. Встретив Лао Цзы, я нахожу его подобным дракону." Таков истинный идеал консервативных Весов, внешне отрицающих движение и дух ради красоты и покоя.
    Недеяние даосизма не есть ленивое приспособление к жизни: недаром само слово "дао" переводится как "путь". Когда говорят: "Дао есть то, чему нельзя не следовать; то, чему можно не следовать, не есть дао", подразумевается не только естественность пути, а и то, что дао есть закон, который всегда присутствует в вещах и без которого они не существуют. Это закон "выше Неба и шире Земли", говоря мифологическим языком, который в астрологии описывает гипотетическая планета Вулкан, символический управитель Весов (или опять же экзальтация в Весах законодателя Сатурна. В мифологии это архетип первопредка, предопределившего судьбу людей и давшего им первые законы: первого культурного героя, чей образ потом нередко сливается с образом божественного кузнеца, тоже предстающего законодателем и устанавливающего ритуалы).
    Закон дао крайне важно исполнять, но для этого его постоянно надо чувствовать, потому что в каждый момент он свой — соответствующий спонтанной гармонии природы (цзы-жань — одно из основополагающих понятий даосизма). Дао выше всех законов, и является законом самому себе: "Человек следует Земле. Земля следует Небу. Небо следует Дао, а Дао следует самому себе" ("Дао дэ цзин", 25).
    Поэтому дао называется у-цзе ("не-законом"). Но в нем содержится порядок или структура — "ли": это слово первоначально описывало прожилки в нефрите или волокна в древесине. Это закон, не устанавливаемый сверху, но выявляемый изнутри. Позднее тем же словом обозначаются ритуал: и это предполагает, что ритуалы по сути — проявление наиболее гармоничного и правильно способа действия, человеческая модель естественного порядка вещей. То, что ритуал сегодня нередко ассоциируется с чисто формальной процедурой, оторванной от природных корней,— связано с нашим неумением сознательно отслеживать этапы спонтанного жизненного процесса. (Формализм — один из характерных недостатков знака Весов, для которого внешняя эстетика нередко подменяет внутреннюю суть.)
    Сдерживая первый интуитивный импульс души, останавливая его, знак Весов лишь стремится перевести спонтанную деятельность духа на более высокий (сознательный) уровень и тем исполнить свою эволюционную роль (что соответствует второй экзальтации в Весах Урана, заместителя Сатурна по септенеру). И в "Дао дэ цзин" за мнимой пассивностью правителя кроется его жесткая опора на себя (Сатурн) и выработанное умение править не вопреки природе: "Я ничего не предпринимаю, и люди изменяются. Я наслаждаюсь безмятежностью, и люди становятся порядочными. Я не прибегаю к силе, и люди богатеют. Я чужд амбиций, и люди возвращаются к простой жизни." (Дао дэ цзин, 57)
    Такое возможно благодаря взаимосвязи всего, органически присущей архетипу Весов (Весы — знак партнерства, налаживающий связи и гармонию между людьми, а согласно более созерцательному взгляду — проявляющий уже существующую гармонию, просто дающий возможность ей проявиться). Дао согласовывает принципы всех вещей. На идее всеобщей взаимосвязи зиждется взгляд, что если предоставить всему следовать своим путем, во Вселенной воцарится гармония, поскольку каждый процесс в мире происходит лишь вместе со всеми остальными. Сама природа (Уран) предоставила свободу своим творениям, и мы восхищаемся присутствующими в ней целесообразностью и порядком. Так неужто человек мнит себя активнее и дееспособнее Творца, устранившегося от мелочного контроля за творением и давшего нам свободу воли?
    "Те, кто стремятся овладеть миром и управлять им, — они не постигли его. Ибо мир есть духовный сосуд и не подчиняется силе. Каждый, кто принуждает его, портит его. Каждый, кто постигает его, теряет его." ("Дао дэ цзин", 29) Недеяние (у-вэй) переводится также как "не-принуждение", "не-вмешательство", "не искусственность". [5] Это действие в направлении волокон ли: падение в сторону толчка, установка паруса по ветру, победа противника его же силой. Поворачивать руль следует в ту же сторону, куда кренится велосипед: лишь так можно избежать падения. А потворствуя велению своей природы — казалось бы усугубляя ситуацию, но на самом деле нащупывая внутренний закон меры и осознавая свой крен, мы избежим ошибок.
    "Если воду не мутить, она сама по себе отстоится. Если зеркало не пачкать, оно само по себе будет отражать свет. Человеческое сердце нельзя своей волей сделать чистым. Устраните то, что его загрязняет, и его чистота сама по себе проявится. Радость не нужно искать вовне себя. Устраните то, что доставляет вам беспокойство, и радость сама воцарится в вашей душе." [6]
    Верный способ действий зависит от ситуации, сути момента, на которой строится всякое взаимодействие: "Когда судишь о чужих делах, думай прежде всего о пользе и вреде. Когда решаешь собственные, прежде всего отбрось мысль о пользе и вреде" [7] .
    Даосизм — путь развития в себе способности постоянно ощущать гармонию с окружающим миром. Это то вымерение равновесия в каждый момент, которое соответствует названию Весов и в системе Зодиака более всего присуще этому знаку. Именно эта способность позволила развить непревзойдённые боевые искусства Китая, в основу которых положено подражание природе: часто поведению животных и птиц. Астрологически культурный акцент на боевых искусствах связан с изгнанием Марса в знаке Весов: цивилизованный мир отрицает грубую силу — но, вынужденный защититься от неё, должен заменить её квалифицированным умением.

    Как можно соотнести Дао с привычным нам понятием Бога? Дао как творящее действует подобно духу (Вулкану, что в мифологии соответствует созиданию культурного демиурга наряду со стихийным). "Дао рождает единое. Единое рождает два: инь и ян. Два рождают третье, а третье — все сущее. Все существа несут в себе инь и ян, наполнены ци и образуют гармонию..." Но творчество Весов вторично в том смысле, что высший закон гармонии мыслится действующим уже в материальном мире. И потому Дао может пониматься и как то, что мы называем материей. Поскольку вещи состоят из материи ци (которую мы можем сопоставить с эфиром), один из первых комментаторов "И-цзин" писал, что Дао, "находящееся в великом начале, есть неразделённое ци". Благодаря противоположным силам ян и инь хаос, образованный из невидимых частиц ци, распадается на две огромные массы ян-ци и инь-ци, которые в слиянии порождают мир.
    Обратим внимание на то, что само Дао не есть изначальное единство, но находится за его пределами. Оно не есть синтез инь и ян, и даже не является их матерью, оно никогда не называется Богом, и именно в этом смысле подобно абстрактному неопределимому закону, который в астрологии символизирует Вулкан-Хирон.
    Главное в движении — не воля Духа-Творца, но покой: остановка, откуда оно рождается каждый момент, отправная точка движения в даосизма безразлична. В этом смысле изначальный творец, Бог не может быть персонифицирован: Дао — всегда "оно". Оно пребывает, но не правит. "Оно не имеет собственных желаний, поэтому его можно назвать ничтожным. Всё сущее возвращается к нему, но оно не рассматривает себя как властелина, поэтому его можно назвать великим." Истинное познание также неосознаваемо и бесконтрольно, велико и ничтожно в том же смысле, как Дао. Так, Чжуан-Цзы предлагал отказаться от схоластических диспутов и предоставить вещам самим определять, что является истинным. Это наиболее непосредственное познание: встреча гибкого и слабого, не оказывающего сопротивления с неведомым. Встреча, которая оказывает разное воздействие на психику, но никоим образом не может ничего разрушить, потому что ничто ей не противостоит, и в этом смысле не оставляет следа.
    Даосский способ познания — это способ познания младенца, возможно, наиболее гуманный из существующих. Ставя акцент на бесконечности изменчивого процесса жизни, он минует истину разрушения, истину смерти, и совершенство жизни в даосизме сливается с бессмертием. В религии даосизма небеса являются прямым продолжением Земли, а люди-даосы мыслятся небожителями. Осуществляя в смерти то же недеяние, что и при жизни, даос безмятежно уходит по облакам на небо. В даосизме нет жёсткой границы, которая разделяет мир живых и мир мёртвых: эта граница прошла между стихийными бурями природы и культурным обществом, и внутри цивилизованной страны смерть не более страшна, чем просто переход из одного состояния в другое. Об этом — слова поэта Юй Ая:

"Настоящий человек порывает оковы и узы,
        его натура необъятна и безбрежна.
    Свободный, странствует он в далеких чертогах
        и вверяет себя залам пустоты и покоя.
    Для него Небо и Земля короче утреннего часа,
        миллионы веков — не более рассвета.
    Слившись воедино с Безусловным,
        он тает, рассеивается и пропадает."

В мифологии бессмертие часто ассоциируется с покровителями знака Весов — божественными кузнецами: они могут сковать его своими руками, отсрочить смерть или запереть её в сундук — и в этом даосы им подобны. Естественность неумирающего природного процесса дает залог бессмертия человеку, отождествившему с ним. "Когда цветы опадают, обнажаются скрытые в них семена. Жизнь всегда одолеет увядание и смерть. Кто это поймет, постигнет душу Неба и Земли." [8] Знак Весов — создатель утопий, он рождает мечту (Луны). Но вершина Весов —  результат Сатурна, и порой мечта воплощается в жизнь: подобно тому, как сегодня создаваемые теми же кузнецами летающие повозки стали реальностью.
    Эта возвышенность даосской философии, её вырывание за грань видимого мира в беспредельное, издревле побуждало даосизм сомневаться в богах и сближало его с атеизмом. Небожитель — не бог, но высоко стоящий человек, и высокая оценка человеческих способностей — одно из характерных качеств знака Весов. "Если Небо обделит меня счастьем, я восполню это величием своей добродетели. Если Небо заставит меня до изнеможения трудиться, я противопоставлю этому возвышенность своего сердца. если Небо не даст мне удачи, я пробьюсь к ней своим путем. Что может Небо поделать со мною?" [9] .
    Здесь не отрицается предопределенность судьбы (Сатурн) и высшие силы, действующие над нами, но утверждается равенство человеческих возможностей небесным, выраженное уже упоминавшимся афоризмом Чжуан цзы: "Небо и человек не превосходят друг друга". Потому философию даосов можно сопоставить "прыжку выше своей головы", о котором говорил Ницше, родившийся под знаком Весов. Можно предположить, что даосизм будет близок всем, кому понятна философия Ницше или Хайдеггера — другого популярного ныне философа этого знака. А в целом мировоззрение Весов свойственно поколению 1943-1957 годов, когда Нептун находился в этом знаке: оно постигает веру через ее культурные образцы и красоту этических норм (порой неисполнимых в конкретной реальности).
    Даосизм приподымает нас над миром, в самой обыденной жизни заставляя постичь хрупкую и возвышенную, божественную гармонию момента и довериться ей, забывая обо всем остальном. Творчество Весов заставляет человека выйти за рамки обыденности, нередко путем покидания её — отчего китайские мудрецы предпочитали службе уединенную жизнь на природе. "Только те, кто безучастны к делам обыкновенных людей, могут заниматься делами, к которым безучастны обыкновенные люди",— говорит китайский литератор 17 века Чжан Чжао ("Тени глубокого сна"), в жизни и творчестве продолжая традицию древних мудрецов.
    И всё же тот утопический прекрасный мир, что творят даосы, не близок нашей культуре. Если взглянуть на него поближе, у многих он вызовет лишь недоумение: "Никто не правит той страной: каждый живет там по своему собственному обычаю. Радость жизни неведома там, равно как и страх смерти; потому там нет преждевременной смерти. Самоотречение неведомо там, равно как и развод; потому там нет ни любви, ни ненависти. Никто там не пользуется привилегиями, никто не пребывает в немилости. Они входят в воду и не тонут, проходят через огонь и не сгорают. Они подымаются в воздух, как иные ходят по земле; они отдыхают в пространстве, как в своих постелях. Облака и туманы не застилают их взора, удары грома не заглушают их слуха. Ни красота, ни уродство не трогают их сердца." Таково описание духовного Центра мира, открывшееся во сне совершенномудрому китайскому царю. [10] Там царит полное равновесие, мир и гармония, уподобляющая людей богам, но захочет ли лететь туда наш мятежный дух?
    Астрологически мы можем говорить здесь о нехватке активности Марса, побуждающего людей к действию. Весы — самая слабая позиция Марса. В условиях южного климата солнечная энергия сама поддерживает динамику человеческой жизни, и нет необходимости в дополнительном стимуле. Но северным странам нужен более сильный толчок, чтобы не уподобляться медведям, на долгую зиму впадающим в спячку (как ещё сравнительно недавно делали предки на нашей территории), и пробуждаться к жизни и любви. И радость, и страх просто необходимы нам как стимулы к преодолению суровых природных условий. Север не мыслит жизни без борьбы. И мы не можем полностью положиться на следование природе вещей, ибо в ней не заложено, скажем, существование многомиллионного города Ленинграда на 60-й параллели Аляски. Требуются тысячи, десятки и даже сотни тысяч лет, чтобы природа гармонично приспособилась к экспансии человека.
    Поэтому в наших условиях даосская расслабленность легко обернется ленью, возвышенность — снобизмом, а недеяние — бездействием. – Как часто его и мыслят, не понимая того, что в экстремальных климатических условиях, как и в условиях социального кризиса, человек, осуществляющий недеяние, то есть стремящийся к максимальной гармонии ситуации, должен будет занять гораздо более активную жизненную позицию, чем большинство людей: как внутренне, так и внешне. Чтобы следовать восточной философии, мы должны преодолевать свои природные стереотипы и социальные привычки; и создавать особые, более безопасные, условия существования, ограждая себя от резких перепадов жизненных стихий и грубости сурового севера. А потому, лишь научившись бороться в совершенстве, житель нашей территории сможет следовать философии "деяния без борьбы", и "имея оружие, не показывать его": как, согласно Лао-цзы, должны вести себя граждане идеального общества. Это тоже будет воплощением китайской гармонии полярностей — только более далеко отстоящих друг от друга, чем крайности в жизни древнего Китая.
….

2-й фрагмент книги
ХРИСТИАНСТВО

    "Давайте искать, как те, которые находят;
    и давайте находить, подобно тем,
    которые всё ещё должны продолжать поиск."
(Бл.Августин)

…. Образ Водолея — знака, воплощающего идею вселенского единства, сегодня являет христианство, хотя изначальный его идеологический акцент отражает архетип Овна: основной целью видится не водолейский гуманизм единения людей, но возрождение мира в новом облике. Слова Христа: "Не мир я пришел принести, но меч" (Матф. 10,34) — иллюстрируют это, рождая в сознании марсианский идеал христианина-воина.

ИДЕЯ ПРЕОБРАЖЕНИЯ

Христианство наследует от иудаизма весеннюю идею трансформации — принятия страдания, но как религия кардинального знака в своей основе полагается на личный путь. Чтобы сделать этот путь универсальным, она закрепляет его исторической правдой жизненного факта. В отличие от большинства других религий, опора христианства — не в эпически-мифологической традиции, но в личном примере Христа. Образ совершенной личности мирового значения мы находим ещё лишь в буддизме, религии Рака — тоже кардинального знака первой, светлой половины года, богатой природной энергией. Но образ Будды более всеобщ и размыт (Будда есть в каждом), по сравнению с личностью Христа, об уникальной божественности которого свидетельствует непорочное зачатие (хотя в своей основе оно имеет близнецовский миф рождения от бога, и даже сам образ Христа как пастыря перекликается с образом греческого Гермеса).
    Личный пример — это именно то, что требуется для искренней веры знаку Овна, знаку атеистической ориентации, который всегда полагается на своё "я" и которого убеждает лишь правда жизни. Когда Кришна призывает Арджуну убивать врагов — или когда иудей страдает во славу Бога — земные события не являются окончательной реальностью: сквозь них проступает таинственный подплан, где обнаруживается другая жизнь, которая и является настоящей. Христианство же, теряя идею перевоплощений и вмешательства Бога в земные дела за ненужностью, ставит акцент на том, что всё, что происходит, происходит именно здесь и на самом деле, единожды и окончательно. В этом смысле оно является самой искренней и самой серьёзной религией: отражая черты Овна и идеал личности следующего кардинального знака Козерога.
    Как и буддизм, христианство отвергает внешние проявления этого мира (которые — весной и летом — берут на себя слишком много внимания и которые начинает ценить лишь "осенний" даосизм), чтобы обратиться к внутренней истине человеческого сознания. Но подобно тому, как Рак является знаком зачатия для Овна, христианство, по времени возникшее на 500 лет позже буддизма, исторически делает следующий логический шаг в развитии сознания. Оно меняет свободу непривязанности и покоя (свободу от мира) на свободу воли и действия (свободу в мире). Буддизм преодолевает страдание бытия, чтобы постичь настоящее, христианство принимает его ради будущего.
    Всё подлежит преображению, может и должно быть трансформируемо — и для христианина нет в мире ничего нечистого (ни пищи, ни ситуации, ни тех людей, от которых он вправе был бы отвернуться — тем самым оно отвергает ритуальность более старых религий: можно вспомнить нарушение Христом субботы). "Ничто, извне входящее в человека не может осквернить его...Исходящее из человека оскверняет человека." (Марк 7,18-19)
    В отличие от буддизма, христианство проецирует обретаемую свободу не только на внутреннюю реальность души, но и на внешние события, делая человека полностью ответственным за свои поступки, как и за судьбу других. "Всё покорно человеку ради того, чтобы он был покорен Богу,"— говорит Августин. И это — ещё одна марсианская черта религии возрождения: серьёзность судьбы Сатурна даёт силу личной активности Марса, который в Козероге экзальтируется. Но христианская свобода сражаться постольку не представляет опасности миру, поскольку серьёзность христианства подводит нас к сатурнианскому пониманию ценности каждой отдельной человеческой жизни и личности. Этого понимания часто не хватает воинственному знаку Овна. И потому ранние христианские философы называют человека венцом творения, а у Оригена или Григория Нисского мы находим утверждение о том, что мир создан ради человека. Это — упрощение идеи иудаизма о непостижимом Божьем замысле, но оно необходимо возникает в религии, цель которой — тайное сделать явным.
    Христианство также упрощает и "проясняет" понятие недоступного Бога, устами своего апологета Юстина утверждая, что оно непосредственно заложено в человеке, поскольку без Бога мир лишён смысла и случаен. Начиная с апостола Павла, понятие Бога в христианстве сливается с совестью, и обычно именно в таком виде присутствует в душе человека, родившегося под знаком Овна. Как и в культуре России, имеющей кроме водолейской овенскую компоненту, характер которой можно постичь через любимый нашим народом активный красный цвет: слово "красный" родственно слову "красивый".

СЕРЬЁЗНОСТЬ ЛИЧНОСТИ

    Своей прямолинейной серьёзностью христианская культура отличается от предшествовавшей ей античной (отражающей характер Греции и знак Близнецов). Цицерон, будучи сам жрецом-авгуром, смеётся над предсказаниями авгуров; Платон в своих диалогах обдумывая предмет с разных сторон, вместе с Сократом принимает то одну, то другую точку зрения. А христианскими теологами движет единственно возможная правда их души, и один из них, Боеций, называет сократовский метод иронии "непозволительным". [11] Христианство сориентировано на одну истинную точку зрения, возвышающуюся над всеми остальными: идеал человеческого существования здесь видится одновременно и с позиции человека, и с позиции Бога — он становится всеобъемлющим. И это — тоже архетипическая черта планеты Марс, сливающей в себе земное и небесное, чтобы объединить весь мир единым порывом возрождения.
    Сознательная последовательность мировосприятия, характерная для христианства и служащая основным нравственным ориентиром знака Овна, даёт возможность глубины мысли — и то, поверхностному взгляду кажется абсурдным, вызывая смех,— в глубине оказывается естественным и строгим. Такая ориентация исправляет падение Сатурна в знаке Овна — устремлённого за рамки обыденной жизни и часто выпадающего из её колеи — и бесспорно может помочь этому знаку ввести своё существование в хорошее русло.
    Христианскому мировоззрению, как и человеку-Овну, свойственна идеализация: и понимая недостижимость цели, он часто следует ей ради движения вперёд. Эту психологическую установку Овна отразило известное высказывание Тертулиана: "Credo, quia absurdum est" — "Верю, потому что это абсурдно!". Сознательно идеализируя мир, христианство опирается на веру, ставя её выше разума. Тертулиану также приписывают слова: "Сын божий распят — мы не стыдимся, хотя это постыдно. И умер сын Божий — это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения воскрес — это несомненно, ибо невозможно."
    Истинный христианин доходит до невозможного — но не отказывается от него, как это предполагает архетип Близнецов (и буддизм, где абсурд ведёт лишь к постижению иллюзорности своих намерений), а продолжает двигаться дальше в том же направлении, пока не преодолевает силой веры тупик разума. Человечество ставит перед собой недостижимый идеал бессмертия — и значит, когда-нибудь должно его достичь. Так знак Овна прокладывает новый путь в будущее, вечно стремясь осуществить то, что ещё не свершилось. Программой средневековой схоластики — и творческого подхода к христианству сегодня — можно считать фразу Августина: "Давайте искать, как те, которые находят; и давайте находить подобно тем, которые всё ещё должны продолжать поиск."
    В этом поиске христианство прежде всего выполняет задачу развития сознания — преодоления суеверий разума и его мифических, образных и нравственных догм. Не случайно современная наука получила толчок к своему развитию именно в культуре христианских стран. Задача развития сознания — основная задача знака Овна, тяготеющего к чистой науке (особенно математике). Поскольку знак Овна силой своей мысли стремится реально создать то, чего ещё нет, психическая и ментальная функции приобретают в христианстве самодовлеющее значение. "Кто совершил в уме, тот совершил на деле,"— утверждает Евангелие, и такой акцент на мышлении безусловно продуктивен для марсианской психологии действия и смелого движения вперёд, которой чужда созерцательность. Но подобный взгляд на жизнь может оправдывать страх, личную слабость и неспособность к реальному действию тех, кто на самом деле не проникся идеалом будущего.
    Христианство — религия откровения: открывания. Христос призывал: "Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедайте на кровлях" (Матф. 10,27). Но нужна овенская смелость, чтобы раскрыть другим ещё неведомые им вещи, постигнутые под покровом тишины и тайны. Пока наиболее успешно с этой задачей, как ни странно, справляется наука. Пройдя горнило средневековья, она стала общепризнанной трибуной, с которой можно говорить,— и тем видным местом на горе, куда можно поставить зажжённый светильник, чтобы его все видели.

ОРИЕНТИР БУДУЩЕГО

    Христианство отвергает буддийский покой небытия ради импульса изменения. И для него залогом вечной жизни является постоянный динамизм души, а смертью и злом — буддийская статика и отрицание устойчивых определений, на которые можно опереться. И сам образ "середины", позитивный в буддизме. Среднее, неопределенное состояние в христианстве — значит, промежуточное: покоя оно не предполагает. "В этом мире есть и хорошее, и плохое. То, что в нём хорошее — не хорошее, то, что плохое — не плохое. Но есть плохое за этим миром, то, что воистину плохо, что называют серединой. Это — смерть. Пока мы в этом мире, нам следует приобрести себе воскресение, чтобы, если мы снимем с себя плоть, мы оказались бы в покое и не бродили бы в середине" (неканоническое евангелие от Филиппа) [12] . В христианстве покой неотделим от движения:"...Каков знак вашего Отца, который в вас? Это движение и покой" (неканоническое евангелие от Фомы) [13] .
    Для прямого и последовательного общего движения вперёд необходим ориентир — маяк в бурном море человеческой истории, общий символ цели. И в христианстве мы находим по-сатурниански жёстко сформулированный догмат "Символа веры". Христос также предстаёт перед нами как нечто большее, чем исторически существовавший богочеловек: он мыслится как символ — Слово, Логос, творящий мир и живущий параллельно с ним. Так в христианстве мы находим черты водолейского Мифа, возвышающегося над овенской историей фактов. И про христианского Бога нельзя сказать, как про Бога иудеев, что он не закончил творение Вселенной — напротив, в образе Христа Саваоф явил её высшее совершенство. И только послав людям спасителя, Он удалился от людей, заняв в небесах своё невидимое место безликой ипостаси Троицы, подобно древним демиургам архетипа Водолея.
    "Символ веры" свидетельствует о главном водолейском стремлении христианства к всеобщему объединению: "Верую во единого Бога-Вседержителя... (значит Бог все же един, несмотря на религиозные распри), Творца Неба и Земли, видимого же всем (! даже атеистам? здесь можно призадуматься над христианской задачей тайное сделать явным. Оказывается, Бога все видят — лишь не осознают? Но ведь мы обычно видим мир, лишенный чудес: значит Бог и в материальном мире тоже, а не только вне его, как порой полагают)... и невидимого (никто не познает Его до конца)..."
    Творец Неба и Земли — первое мифологическое определение демиурга, самого древнего из богов, роль которого — в поляризации двух граней бытия, за счет которого возникает мир. Эта поляризация необходима ради нового творения, за которое ратует христианство. И вместе с единством, в "Символе веры" звучит водолейский разрыв Земли и Неба — который проявляется в христианской идее греховности тела. Если для пантеистического мировосприятия Льва, видящего божественное во всём, само тело священно, для оторванного от Земли Водолея, которому покровительствует бог Неба и его духовных озарений Уран, тело — лишь прах, мешающий подняться до реальности умопостигаемого абсолюта. И в духе Водолея, отделяющего небесное от земного, Христос мыслится Логосом, Словом, символом — и лишь потом человеком. Непорочным зачатием христианство фиксирует эту границу между небесным и земным: в отличие от Будды, которым должен стать каждый, Христос недостижим. Можно лишь бесконечно приближаться к пониманию того, как уподобиться Христу,— но полностью отождествиться с ним никогда не удастся.
    История наполняет символ разным значением. И, в отличие от неизменного Будды, разное время воспринимает образ Христа по-разному. Доля сверхъестественного в его облике то увеличивается, то уменьшается в зависимости от тех чудес, которые Уран являет миру. В век научно-технического прогресса Христос мыслится почти полностью человеком (как в рок-опере "Jesus Christ Superstar"), и овенское понятие подвига замещает козероговскую установку мессии. Когда же сила веры даёт нам представление о воскрешении в ином теле ради невероятного преображения всего нашего мира — тогда Христос сливается с неведомым творцом нашего мира, как мессия из будущего Водолея.
    Он воскресает весной — вместе с овенским возрождением природы. И с ним воскресает весь мир, являя нам водолейскую сознательность ноосферы: образ будущего единства людей и бодрствования разума — опять же овенский образ пробуждения мысли и жизни от сна и смерти. Прежняя жизнь предстает смертью и сном; новая, наполненная вечностью мгновения, устремляет в полную неопределенность. Она призывает забыть о законах времени Сатурна: о том, что за радостью весны следует покой лета, умирание осени и сон зимы. Она зовет вечно пробуждаться вопреки естественным процессам, бесконечно повышая внутреннюю активность нашей природы.

ОТ ЛИЧНОГО К ОБЩЕСТВЕННОМУ

    Христианский путь — путь в будущее. Это определяет роль традиции, несущей символ, пытаясь сохранить и передать из поколения в поколение его истинный, изначальный смысл. В христианстве, где была осмыслена историчность развития человечества, большое значение приобретает общество (Юпитер, передающий волю отдалённого Урана с небес на Землю). Психологическое знание буддизма может быть прочувствовано и взято непосредственно из жизни: оно неизменно, архетипично. Но исторические символы христианства передаёт лишь традиция: общество, которое хранит накопленное культурой, в то время как сама цель преобразования не может не разрушать их. Передача культурной базы обществом по цепочке в будущее становится основой постепенного преображения реальности. Идея коллективности (соборности) — одна из ключевых психологических идей водолейско-овенской культуры, на которой не ставят акцент восточные религии. Христианскому же мышлению с самого присуще чувство универсального объединения народов и культур в единое вселенское человечество. Как пишет русский философ Н.Бердяев, на заре нашей эры, когда "образовался новый христианский мир, началась всемирная история, которая древнему миру не была известна." [14]
    Вслед за иудаизмом христианская культура ставит акцент на видимых свершениях: "Всякое дерево познается по плоду" (Лука 6,44). И христианские страны демонстрируют размах достижений и ощутимые плоды коллективного движения в будущее (технический прогресс Запада или попытки воплощения мечты человечества о справедливости во Франции и России). Они сегодня определяют мировую историю. Это земное движение и коллективную цель подчеркивают и слова: "Вы — соль земли" (Матф. 5,13). Богоизбранность с отдельных лиц одного народа расширяется до всего человечества. Христианство апеллирует к каждому, но особенно — к наиболее динамичной части населения, не обремененной материей и потому способной на идеалистические свершения ("Легче канату пройти в угольное ушко, чем богатому достичь царствия..."— и Бердяев полагает, что марксизм, продолжая иудаистическую идею построения рая на земле, неслучайно возлагает надежду на неимущий пролетариат, по-христиански видя в нем избранный класс).
    Каждый должен стремится к идеалу преображения — и потому добровольная помощь Творцу иудаизма в христианской культуре претворяется в социальную обязательность земных свершений. Это отражается в идее, что каждый несёт свой крест. При этом сама цель ни в коей мере не должна быть материальной: "Не заботьтесь, "что нам есть?", или "что пить?", или "во что одеться?", потому что всего этого ищут язычники... Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам. Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут..." (Матф. 31-32, 26) Жить по закону, данному Адаму и Еве: жить, чтобы в поте лица добывать хлеб насущный и в муках рожать,— это отнюдь не идея Нового Завета. Это ещё раз подчеркивают слова Христа: "Возьмите бремя моё на себя... ибо иго моё благо, и бремя моё легко." (Матф. 11, 29-30) Христианский крест — это не бремя кармы, от которого хочется избавиться, а нечто прямо противоположное.
    В иудаизме крест — печать, которой Бог отмечает праведных и свой союз с ними в деле исправления Вселенной,— подразумевает по-сатурниански одинокое понятие конца, ассоциируясь с последней буквой алфавита (тав — "знак, крест"). В христианстве крест — это начало и печать личного пути человека среди других людей — символ пути, который предписывает каждому знак Овна, устремляющей личность совершить нечто большее, чем требует от неё прежняя, традиционная жизнь общества. В более общем смысле это также фундамент будущего здания традиции и путь, по которому за святыми и праведниками идут все.
    Как и в иудаизме, крест своего пути — своих личных деяний — это показатель близости к Богу. "Чем ближе человек к Богу, чем больше он трудится, тем больше крестов ему вменяется,"— в этих словах блаженного Августина синонимом праведности оказывается также труд — и это зачастую основа идеологии Овна в быту. Энергетическая сила этого знака побуждает его к действию, порой не давая ему признать, что может существовать что-либо выше труда: это оправдано тем, что для Овна труд всегда подразумевает личное, а значит, неформальное деяние человека. Если же под трудом мы разумеем механическую работу (Девы), а под крестом — монотонное выполнение своих обязанностей и привычное лунное повторение своих переживаний, как часто бывает,— фраза Августина теряет свой смысл.
    Крест тогда получает отрицательное значение как груз страдания, вызванного отклонением от праведного пути. "Когда человек идёт прямым путем (мы бы сказали — соответствует своей личной, идеальной овенской сути), для него и креста нет. Но когда отступит от него и начнёт бросаться то в одну, то в другую сторону, являются разные обстоятельства, которые и толкают его на прямой путь (устремляя его к своему предназначению). Эти толчки и составляют для человека крест. Они бывают, конечно, разные, кому какие нужны,"— пишет старец Амвросий Оптинский, и его слова подразумевают не нивелировку, но утверждение личного "я" человека. Правильный путь — тот, который нужен не для жизненного благополучия (Юпитера), но для судьбы души: как бы мы сказали астрологически, для реализации её сатурнианской программы ради возникновения импульса Марса к её возрождению.
    При этом самоутверждение в православии считается самым большим грехом. Что же под этим имеется в виду — отрицание "я", его растворение во всеобщем сознании, как в буддизме? Отнюдь нет. Грех — не в выделении из божественного смешения овенской индивидуальности. И не в природной обособленности Сатурна, приведшей к созданию земного мира: такой взгляд видит грешность тела просто в том, что оно существует (он есть у гностиков, но не случайно их учение признаётся ересью). Грех — в нежелании выйти из самотождества Овна (признания своих сил и возможностей) к единству Водолея: к истинному — светлому — общественному проявлению себя, включению в бескорыстный творческий процесс, которым правит единство душ и умов. Поскольку личность, искренне устремленная вперёд, всегда нарушает гармонию прежних традиций, святые говорят о том, что они самые большие грешники. Но в силу своих деяний и поскольку они проявили свои способности для других, они святые.
    Общее дело свято, потому что оно общее. Недаром Христос говорит: "Если двое из вас согласятся на Земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца небесного — Ибо, где двое или трое соберутся во имя Моё, там и Я посреди них." (Матф. 18,19-20)
    Возвращаясь к психологии, заметим, что если архетип Рыб растворяет себя в хаосе всеобщей относительности, а Рак — в отождествлении с миром и Космосом, то Овен — это тот самый знак, который никогда не теряет себя. Христос говорит: "Кто душу свою потеряет, тот её обретёт", но смысл здесь другой. Христианская потеря души — в по-водолейски бескорыстном отношении к людям, раскрывающем понятие христовой любви. Это любовь в духовном смысле (Нептун, в смысле его экзальтации в холодном и ангельски-идеальном знаке Водолея). Не душевная любовь к человеку и человеческому (архетип Луны), но водолейская способность исполниться небесного духа и подняться до возвышенного идеала — чтобы обеспечить бессмертие тленного мира и вечность эфемерного мира души. Психологически, ощутить вечность жизни — значит, прикоснуться к архетипу любви (Венеры), но постоянно утверждать, что душа в своей стремлении к бессмертию права,— для этого нужна сила и последовательность Марса. Христианство отрицает присущие Овну романтические эмоциональные порывы Марса-Луны, ради скрытой первозданной силы Марса-Нептуна; Овен стремится от явного блага Тельца куда-то дальше, к непостижимому блаженству Рыб. И из всех земных аналогий небесной любви христианство в быту сохранило лишь нептунианский образ безлично рождающей любви, которая связывает Божественную мать и её вселенского ребёнка.

ВОЗРОЖДЕНИЕ ВО ПЛОТИ

    Призыв "возлюби ближнего как самого себя" утверждает ценность человека — как необходимую компоненту свободы человеческого действия. И именно бесконечная ценность личности становится основой учения о воскрешении во плоти. Только она позволила христианству не только провозгласить, но и сделать краеугольным камнем веры учение о возрождении и бессмертии тела. То, что в иудаизме предстает медленным  и тайным процессом, в христианстве становится откровенной целью.
    Сначала, вслед за близнецовским дуализмом греков, у апологетов христианства тело, как смертное, может противопоставляться бессмертной природе души. В последующей патристике (начиная с Григория Нисского) человек един, он душа и тело вместе, и признание этого единства помогает христианству уверовать в телесное воскрешение. Уже у Августина, родившегося под знаком Скорпиона, связанного с проблематикой смерти, мы находим мысль о симпатии души к телу и необходимости заботы души о теле: любовь к своему телу — всеобщий естественный закон и значит, по сути, является благом. Психологическая проекция воскрешения во плоти — овенский материализм, на котором только и может быть основано желание переустройства мира. Чтобы воплотить главную утопию человечества, дух должен любить всё телесное, как себя самого (в смысле: с той же водолейски-ангельской высотой).
    Изначально идея возрождения тела идет от мумий Египта, согласно верованиям которого тело имеет 4 компонента. Первый — дух, который небесная богиня Нут уводит на Небо. Второй — душа, которая остается близ тела и для которой рядом с гробницей пирамидой строился поминальный храм. Третий — само тело, за которым дух с небес ещё вернется. Он должен будет его опознать: для этого столь тщательно бальзамировались мумии. А ещё имя, ради которого возводилась пирамида: значит, речь шла не просто о новом рождении человека, а о сохранении его индивидуальности.
    Воззрения о разных частях души существовали по всему миру. Подобным было представление древнего Рима, на почве которого зародилось христианство:
    Части души — маны (души предков), плоть, дух и тень:
    Эти четыре предназначены четырём местам.
    Плоть скроет земля,
    Тень будет витать вокруг могильного холма,
    Орк (ад) примет манов, дух вознесется к звездам.
    Представления о духе, теле и душе (тени) здесь идентичны. Но понятие личной индивидуальности не проявлено: его замещает образ духов предков — манов, хранителей судьбы рода в целом. Египетскому понятию имени (рен) в большей степени соответствует образ гения как личного покровителя человека, а не семьи, хотя и он тесно связан с родом ("genus" — значит "род"). Исток индивидуальности — генетические качества личности и судьба предков, астрологически — Сатурн: память о прошлом. Но сама она — Солнце, экзальтирующееся в Овне: достижение более высоких качеств, чем прежние, проявление нового уровня жизни на фоне яркого по-весеннему пробуждения жизненных сил.
    Преодолевая римскую языческую приверженность своим корням, христианство унаследовало из Египта идею, что должна быть сохранена уникальная личность (а не только её генофонд). Это должно быть так ради человеческого идеала высшей справедливости и человечности жизни. Этот идеал присутствует в самой жизни в древней идее перевоплощений — также изначально связанной со стремлением сохранить качества в своем роду, что обеспечивает природное бессмертие тела и души человечества. Но тогда не к чему стремиться — и христианство отвергает понятие перевоплощений. Бессмертие души должно быть достигнуто в новом качестве полностью осознающей себя личности, через воскрешение овенского сознания "я", а не только набора индивидуальных качеств. Не психика, не душа как совокупность неуловимых эмоций будет вечна, а полностью осознанное "я". Но поскольку мы отождествляем себя с телом — то и тело тоже.
    Так христианство отделяет то, что есть (природное бессмертие), от того, чего нет (вечность "я" и тело), слитые в восточных религиях, как две грани одного и того же. Опорой такого противопоставления служит явленный мир материи: водолейское отделение Неба и от Земли, идеи — от её воплощения. Точкой отсчета оказывается "я" со своим субъективным восприятием: пока мне кажется, что "я" не бессмертно, значит, так оно и есть. И это будет так до тех пор, пока я не буду уверен в обратном. Это предполагает личный опыт (Марса). Буддизм считает восприятие "я" основой иллюзии, христианство опирается на него как на незыблемую истину. И это верно в том смысле, что субъективное восприятие изначально строится на коллективном разуме (Юпитера). Значит, здесь ставится задача изменить сам коллективный разум. И это в самом деле то, что многократно удавалось христианским странам.

ДИАЛЕКТИКА ВЕРЫ И ПОЗНАНИЯ —
ИЗМЕНЕНИЕ КОЛЛЕКТИВНОГО РАЗУМА

    Марс — планета нового воплощения, Уран — планета дальнего полёта мысли. Обретение нового предполагает разрыв с прошлым, лишающий душу защиты. Психологически это ведёт к нервозности Овна и Водолея, раздражительности, связанной с постоянным внутренним динамизмом (образ истеричности христианской веры, если она приближается к фанатизму). Если буддизм убирает привычные опоры одну за другой, по-индийски мягко, то христианство одним махом зачеркивает их все, взамен предоставляя одну только идею, причем до конца непонятную: непостижимую даже в принципе. Даже наш личный опыт всегда является только ступенью, в какой-то момент приближавшей нас к истине, но так до конца и не приблизившей тогда! — и тем более неактуален он сейчас: не стоит и вспоминать. Бескомпромиссно противопоставляя жизни смерть, Богу — Дьявола, эта религия сама вызывает страдание, которое не может утихнуть, пока существует этот дуализм, а он будет, пока развивается мир.
    Если есть Дьявол, то всегда остается подозрение, что бы ни происходило, оно исходит от него: даже всякое видимое благо может обернуться злом, даже чудо навлекает на себя подозрение. Чудеса от "темных сил" — любимых сюжет западных фильмов. Аргументом за Бога является твердая личная вера собственного "я" — но в чем уверен один человек, другой может сомневаться. И противоборство Бога и Дьявола проецируется на борьбу воль отдельных людей, откуда рождаются войны за веру. Здесь можно вспомнить образ "войны всех против всех", сформулированный Овном Гоббсом.
    Позитивная роль этой войны в том, что в ней может родиться действительное понимание того, что же в данный момент является благом для человечества, а что нет. По архетипической логике благом будет то, что ведет вперед, злом то, что консервативно тормозит развитие общества. Так, пройдя горнило инквизиции, наука доказала себя как общественное благо, а мистика осталась в стороне от прогресса. И до сих пор в общественном сознании господствует этот взгляд. С наукой не спорят. Таким образом борьба добра и зла изменяет коллективный разум. Это архетипический сюжет в мифологии проявляется как свержение старого царя богов, организовавшего наш мир, новым, более мудрым, военным предводителем: громовержца Тора (Юпитера) — вождем Одином (Марсом), который садится на его трон. Так одно общественное мировоззрение сменяет другое.
    Противопоставление добра и зла — яркая черта архетипа Овна, который осуществляет волевой выбор, а для него нужны ориентиры и аргументы. Поэтому столь большой акцент ставится на защите от сил зла. Если индуизм хранит жизнь, как она есть, предполагая естественный путь её развития,— и потому вопрос зла здесь неактуален, то христианство вторгается в сферу непроложенных путей, совершая экспансию на территорию того, что представляет угрозу человеку — и бессмертию его души, как уже наработанной человечеством данности. Водолейский духовный отрыв от материи до поры до времени оставляет тело в забвении, но о жизни души и её способности к возрождению христианство проявляет целенаправленную заботу, которая становится не личным, как в буддизме, но общественным делом.
    Её раскрывают такие понятия православия, как трезвление, страх божий, любовь, покаяние, а католичество делает акцент на унаследованном от иудаизма принятии страданий, трансформирующих душу. Страх и Любовь — также категории иудаизма: сефироты, творящие мир (Гебура и Хесед), как и само понятие Суда (Бина). В комментариях [15] Страх и Любовь даже называются крыльями, с помощью которых человек возносится от нижнего мира Асия к высшим мирам (ранее сотворенному миру чистых качеств Йецира и умостигаемой сфере Брия). Любовь и Страх диалектически едины: и любовь таит в себе страх стыда, исходящий от постижения скрытых истин, принадлежащих лишь Богу.
    В христианстве эти понятия приобретают более психологически-бытовое и общественно-значимое звучание. Спасительный страх — трепет за мир — мобилизует внутренние силы Марса, делая человека всегда готовым к импульсу действия. Любовь к людям несёт силу движению вперёд, а покаяние, как открытость всех Божьему суду, разрушает прежние заблуждения души, толкая к постоянному открытию новых истин. Психологически новый вывод, даже самый простой ("виноват я сам") избавляет душу от повтора прежних страданий, давая ей простор, рождающий силу веры,— потому покаяние называется "божьим даром". Практика покаяния (Плутон, дающий новые силы экзальтации Урана) предполагает самоуглубление и самоанализ, и христианство выводит человека к субъективным глубинам его души. Трезвление — внимание к душе, к каждому чувству и движению сердца — учит регулировать анархические движения души, включенной в неуправляемое творчество Водолея. (Вероятно, не будет неверным определить его как очень рациональную медитацию, непременно сохраняющую чувство своего "я").
    Через познание внутренних истин человек смотрит на внешнюю реальность: чтобы видеть её глазами того, кто изначально не похож на неё. Это противоположно взгляду восточных религий, где чистая душа отражает истины объективного мира (что и сопоставляет их знакам, рожденным на летнем посыле энергии, ориентирующем человека на внешнюю жизнь). Христианин — странник в этом мире, пришелец из потусторонней реальности своего "я". "И лисицы имеют норы, и птицы — гнёзда, а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову",— говорит Христос (Лука 9,58). И философия христианства, делая это нормой жизни души и лишая её внешних привязанностей и опор, побуждает созидать субъективное царство Божие внутри, чтобы оттуда оно распространилось и вовне.
    В этом смысле буддизм, хоть и освобождает душу от привязанностей, но не вычеркивает человека из мира: из мировой предопределенности — настолько, чтобы обязать его туда вернуться и самому сотворить реальность своей души. Он предполагает, что иллюзия мира творится сама собой — в бессознательном процессе игры сознания, лишенном субъективизма исчезающей души. Нет зла, есть только наше непонимание, невидение реальности. С точки зрения веры в судьбу, ни бы ни случилось, происходит лучшее, что могло произойти. Сам Бог делает выбор, откликаясь на несовершенные действия человека. В христианстве же Творец допускает зло: забегание разума вперёд естественной истории — "поперёд батьки в пекло", и потому мы можем творить свою жизнь и мир вокруг себя и лучше, и хуже. Христианство побуждает совершенствовать инструмент души ради дела: чтобы свободно творить, ей приходится сначала познать зло, чтобы потом отказаться от него и стать по-водолейски ангелоподобной.
    Уходя вглубь себя и разрывая рамки экологичных законов мирового предопределения, мы непременно сталкиваемся с издержками её несовершенства. Мы видим, что не изжили ещё наследия бессознательного прошлого, соблазна зверств и повторения кровавых ужасов — которые ежесекундно являет жизнь внешнего мира и массовое искусство, отражая потребности мировой души. В то же время тот, кто ощущает водолейское единство людей, провозглашаемое христианским принципом соборности, не может не чувствовать себя её частью: он оказывается лично причастным ко всему происходящему. (Сегодня достаточно включить телевизор — и ты будешь виновен в прелюбодеянии, если не в убийстве: который по этой причине боковые ветви христианства просто отказываются смотреть).
    От бездн своей души и тупика страданий мира христианина спасает вера. "Вера укрепляет душевные чувства, и человек ощущает в себе, как будто нечто невидимое убеждает его не внимать видению вещей страшных,"— эта цитата из христианской литературы показывает нам роль возвышенных ощущений Нептуна по отношению к разоблачениям Плутона. Подобно тому, как орбита Плутона находится дальше небесного пути Нептуна — и как в мифологии омывающая мир река отделяет его от царства смерти и не подпускает живых к мраку подземного царства, так силы веры, высшей любви и высшей красоты хранят человека от ужасных истин Плутона и всепоглощающего страдания мировых переустройств.
    Как известно из истории, Русь выбрала православие именно за красоту ритуала, и богатство убранства её церквей до сих пор производит впечатление на иностранцев. Казалось бы, очень мирская причина выбора религии — но история поставила на ней акцент, и неслучайно. Вероятно, она отражает не только нашу тенденцию "представить товар лицом", но и стремление сделать веру праздником. Всемирным праздником, который перекрывает страдание и страх. К тому же храм — отражение внутреннего мира: для русской души он красочней и богаче мира внешнего (и если принять во внимание скудость нашей природы и обычную нехватку энергии на обустройство жизни, это естественно). Вдохновение, праздничную красоту и душевную эйфорию православной веры астрологически отражает экзальтация Нептуна в Водолее.

    Экзальтация планеты веры в Водолее — знаке мысли — значит также, что каждая мысль имеет своё тончайшее ощущение, а каждое ощущение предполагает сопутствующую ему мысль. "Вера и знание — две стороны одной универсальной силы разумности,"— пишет об этом раннехристианский философ Климент Александрийский.— "Вера без знания не более, чем фундамент без здания". А Августин считает веру первым шагом к знанию: "Ум продвигается вперёд в понимании того, чему он верит. Для невежественной толпы, по-видимому, полезнее авторитет достойных людей, для учёных — приличнее разум." В христианских сочинениях (у Оригена или Николая Кузанского) сам Бог понимается как Мысль (через понятие Урана). И если буддизм учит жить (в потоке жизни, а не своей мысли), то христианство учит думать, побуждая человека запоминать движения души.
    Пиетет к знанию, дополняющему веру, христианство наследовало из иудаизма. Постепенно сознательный акцент на вере притушевал в христианстве роль знания — отчего потом, как необходимая компенсация, появилось научное мировоззрение, противостоящее религиозному. Для иудаизма, отразившего психологию наиболее верующего характера Рыб, этот акцент является естественным. Вера Рыб — это пассивное принятие того, что есть, преодолевающее безумные позывы собственных желаний. Но вера Овна — это стремление мысли к будущему и вера в эту мысль. А потому, отрицая знание, мы подрываем корни христианской веры.
    Христианство стало неотъемлемой и привычной частью жизни современной европейской цивилизации — но именно поэтому приобрело присущий ей формализм. Приведем слова русского философа В.В.Розанова: "Религиозное мышление, в пределах схемы христианской, давно представляет собой иссохшую мумию в драгоценной саркофаге, о которой никто не заметил даже момента, когда же именно она перестала жить и дышать." [16]
    Критическое отношение к современной христианской повседневной религиозной практике выражали чуть не все мыслители XIX-XX веков, кто обращался к этой теме. Мысль Розанова продолжает наш современник А.Уотс, священник англиканской церкви, покинувший её лоно ради изучения восточных учений: "... мы духовно парализованы фетишем Иисуса... Его буквальный евангельский образ за долгие столетия почитания стал больше похож на кумира, чем все изваяния и столбы на свете, и сегодня почитать Его и поклоняться Ему на самом деле — значит разрушать этого кумира." [17]
    Характерен взгляд Юнга об отрыве внешних ритуалов от естественных корней души: "Христианская цивилизация показала ужасающую пустоту: она имеет внешний лоск, но внутренний человек остается незатронутым, и следовательно, неизменным. Его душа отделена от его внешней веры; в душе своей христианин не идет вровень с внешним прогрессом. Да, всё должно быть найдено вовне — в образе и слове, в церкви и Библии — но никогда внутри. Внутри, как и в древности, правят архаические верховные боги; то есть внутренняя связь с внешним богообразом не развивается из-за недостатка психологической культуры, и следовательно, проникнута язычеством. Слишком мало людей имеют дело с божественным образом как внутренне присущим своей душе. Христос встречает их только вовне и никогда внутри души; поэтому темное варварство всё ещё царствует там; и теперь во все более поношенном одеянии оно затопляет мир так называемой христианской цивилизации." [18]
    В христианстве, сложившемся как идеализация Овна, вера служит точкой опоры, от которой следует оттолкнуться (так сила Марса опирается на невидимую мощь Нептуна) и которая служит наградой, надеждой на лучшую жизнь (экзальтация Нептуна в Водолее). Но она не подтверждена природным естеством: христианство ставит задачу развития веры в то, чего в природе нет,— и как искусственно воссоздаваемая, вера христиан обычно далека до детской простоты. Как пишет Бердяев: "Христианство закрывает наглухо внутреннюю жизнь природы и не допускает человека к этой жизни. Оно как бы умерщвляет природу. Это — оборотная сторона совершенного христианством великого дела освобождения человеческого духа... Христианство совершило процесс освобождения человеческого духа через отделение его от внутренней жизни природы. Природа осталась погруженной в тот языческий мир, от которого следовало оттолкнуться." [19]
    Чтобы подчеркнуть негатив искусственности — умственности — того мира, который во все века творило христианство, вновь обратимся к словам критиковавшего его Уотса, говорившего, что христиане воспринимают Христа архитектором или механиком мироздания, который остается вне этого мира. Они скорее видят в нем скорее некую систему принципов, чем живую реальность и внутреннее содержание всего. Поэтому человеку, который хочет включиться в христианское миросозерцание, приходится совершать над собой неестественные усилия, отстраняющие его от обычной живой реальности, к которой обращено сердце человека, и потом вновь достигать её с превеликим трудом (что подчеркивает именно водолейскую задачу осознания мира, а не непосредственной жизни в нем, которую архетипически ставит эта религия):
    "Когда я ухожу из церкви, покидаю город и выхожу под открытое небо, когда я вместе с птицами — не взирая на всю их жадность и ненасытность, вместе с облаками — несмотря на все их громы и молнии, вместе с океанами — несмотря на бури и всех чудовищ, сокрытых в бездне, я не способен ощущать христианство, ибо я нахожусь в мире, который растет изнутри. Я просто не могу почувствовать его жизнь, нисходящую к нам извне, сквозь звездную твердь — даже если считать эти слова просто метафорой. Точнее, я не в состоянии почувствовать, что эта жизнь исходит из Иного, из Того, Кто качественно и духовно находится вне всего живущего и растущего. Наоборот, я чувствую весь этот мир, движущийся изнутри, из глубины столь же бездонной, как и моя внутренняя глубина, более истинным "я", чем мое внешнее сознание". [20]
    "Вы не от мира,"— говорит Христос (Лука 9,50). Но именно поэтому христианская вера — во многом вера от ума, часто не способная существовать без выдвигаемой на флаг идеи. Даже мнимое сумасшествие почитаемых в христианстве юродивых — выражение их опорной идеи, рожденной в противовес бытию. Розанов пишет о православии: "Все жизненное, живучее, крепкое земле, преданное труду, надеющееся на людей и их свойства человеческие, не только стерто здесь, но и вырвано с корнями; и выброшена за порог церковный самая земля, на которой могли бы укрепить свои корни эти земные лилии." [21] Православие не возводит в принцип ощущение радостности, "переносит Голгофу в сам Вифлеем", и получается так, что оно возвеличивает не царство Божие внутри нас, которые живут сейчас, а иное бытие за гробом.
    И нет ничего удивительного в том, что отвергающая жизнь религия и не живет в своем официально признанном стволе. Лишь в ответвлениях, рожденных в противовес: таких, как старообрядчество — можно найти жизненную яркость песен-молитв и красоту самовыражения искренней веры, о чем пишет Розанов. Официальная церковь утрачивает истину живой веры, ставя букву выше духа — именно потому, что не имеет, кроме буквы, иной опоры в миру. И православие остается верой детей и старушек, для которых мир и его социальная жизнь ещё или уже не важны, а буква ещё или уже не может заслонить духа.
    Вера не от естества, христианская вера легко доходит до фанатизма, примером чего служат не только крестовые походы средневековья, но и современное глубоко запавшее в душу и до конца не изжитое представление о соблазнительной греховности плоти и порочности внешнего мира, более проявленное в католичестве. Ничто не может избавить человека от "первородного греха" (если не придерживаться твердой уверенности, что Христос уже сделал это, выведя из ада прародителей Адама и Еву) — и ныне европейские мыслители приходят к неутешительному выводу, что "компенсацией чувства греха стало уклонение западного человека от христианской традиции, которая его явно тяготит." [22]
    Бороться с радостью жизни и её естественными инстинктами бесполезно — природа мстит за себя. Но можно понять их суть, что делает западный священник и философ Тейяр де Шарден, для которого несомненной основой всякой любви является любовь космическая, всеобщая. В ней суть нашего инстинкта влечения друг к другу; а секс — лишь её частичка, которой не заменить целого. Если человек прикасается к божественной любви, удовлетворены все его инстинкты; если её нет — ничто не сможет их удовлетворить. Ни формальное поддержание праведного брака, ни эротика с порнографией, ни гомо- и гетеро-сексуальность, ни полный целибат.
    Фанатично отвергая радость этого мира, христианство во все времена порождало экстремистские течения, ожидающие близкого конца света. Но справедливости ради надо заметить, что это также одна из закономерных черт марсианского мировоззрения. Вместо поступательных трансформаций Плутона оно предлагает разрушить весь мир до основания: поскольку преодоление смерти в овенском архетипе возрождения подразумевается само собой.
    Отрицания созданного мира не было в иудаизме, этическое учение которого основано на не случайности божьего творения. Но когда философская идея противовеса внутри божественного бытия профанируется христианством как противоборство Бога и Дьявола, и осмысление мира в гностической традиции доходит даже до мысли, что творцом всего видимого является Дьявол, в то время как Богу остаётся лишь неведомое царство того, что ещё не сотворено.
    Но рациональная, гностическая ветвь остаётся лишь боковым ответвлением христианства, которое с марсианской прямотой утверждает лишь то, что царство будущего века — лучше нынешнего и призывает верить в него, оставив рациональные размышления в стороне. Логически разбираясь в христианском учении, мы рано или поздно дойдём до абсурда. Для христианского миросозерцания рациональное познание не достигает истины: о которой свидетельствует лишь сила духа человека. К знанию о ней можно приблизиться лишь путём озарения ("illuminatio" Августина), интуитивно предвосхищая её.
    Ставя акцент на вере, под истинным знанием, как и под мыслью, христианство понимает озарение Урана, а не информацию Меркурия. Двоичная логика мысли Меркурия не оставляет места чуду, непредсказуемая мысль Урана живёт им. Легенды о христианских святых и мучениках, не горевших в огне и не тонувших в воде, подчеркивают силу их веры в невозможное, ставящую их выше ощущений физического тела. Праведники верой творят чудеса, и этим они разрушают предопределённость прошлого ради непредопределимости будущего. В иудаизме по закону противовеса небольшое количество праведников уравновешивает большое число грешников: роль тех и других предопределена, и в конечном итоге последние так же необходимы, как и первые. В христианстве закон равновесия полярностей откровенно нарушается в сторону праведников, и мир сдвигается с отправной точки: будущая гармония будет непостижимо другой. Обозначенной божественно неопределимой мыслью — и созданной волей людей.

СВОБОДА ВОЛИ.
КАТОЛИЧЕСТВО И ПРАВОСЛАВИЕ

    Разрыв первых христиан с прошлым и необусловленность их поведения внешними обстоятельствами даёт психологический толчок к распространению учения о свободе воли, которое по праву можно назвать христианским. "И познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Иоанн: 8,32). Акцент христианской свободы, отличающей её от освобождения буддизма, в том, что это прежде всего свобода действия (и лишь потом свобода души). В восточных религиях действие сковано законами мира — оно не нарушает общей гармонии предопределения, и лишь душа может освободиться от него. В христианстве Бог дал человеку свободу действовать на свой страх и риск, нарушая эту гармонию даже с разрушительными для мира последствиями. Это создает драматизм истории, как она представляется взгляду христианской культуры. Как пишет Н.Бердяев, "христианство впервые внесло в сознание понятие свободы, неведомое эллинскому миру, которое также было необходимо для конструирования истории. Христианство создало эту бурную, бунтующую историю западных народов, которая и сделалась историей по преимуществу." [23]
    В понимании своей свободы: её нептунианском ощущении, урановском предчувствии и сатурнианском применении — главный движущий импульс, искра энергии христианства, зажигающая его факел, видимый всему миру. В христианском стремлении к манифестации истины свобода — абсолютная, когда даже Бог не навязывает человеку своей воли,— сама по себе есть благо, и вне свободы не может быть добра: "Христианство утверждает свободу добра. Оно утверждает, что добро есть продукт свободы духа, и что только то добро, которое есть результат свободы духа, обладает истинной ценностью и является настоящим добром." [24]
    Когда человек сам выбирает путь, он берёт ответственность за происходящее. Эта та серьёзность, о которой мы говорили в начале, и для которой не требуется даже стимула быть помощником Творцу. Человек одинок в своем выборе. Бог не помогает ему, не осуждает и не оправдывает его действие — такое видение приближает нас к свободе. Как говорит Бердяев, "свободен духом тот, кто перестал ощущать историю как внешне навязанную, а начал ощущать историю как внутреннее событие в духовной действительности, как свою собственную свободу." [25] Правда, христианская свобода привела и к духовной децентрализации, автономии и разделению всех сфер культуры и общественной жизни. Ныне мы с трудом пытаемся воссоединить раздробленные области жизни и массовой информации, науки и религии, будучи вынуждены искать то определение единого духовного центра, которое удовлетворяло бы всем этим сферам и возвышало бы над практической конкретикой субъективно переживаемого. Пока свобода мыслится и становится отрывом от Бога, это ведёт человека к истощению творческих сил и самоотрицанию.
    Идея непредопределимости будущего и свободы воли — кардинальные идеи мировоззрения Водолея. Христианский философ Боеций, живший в V веке, когда была ещё жива греческая логическая традиция обсуждения религиозных вопросов, совмещает божественное провидение с человеческой свободой в такой геометрической схеме. Провидение остаётся простым и неизменным, подобно неподвижному центру движущихся окружностей. Центр — свободная воля Бога, окружности — предопределённые судьбы созданным им вещей. Чем дальше человек удаляется от центра, тем больше он ощущает движение колеса фортуны, с необходимостью влекущего его за собой. Чем ближе человек к Богу, тем более он неизменен и свободен. Судьба не является препятствием свободе, ибо её можно преодолеть выходом из своего круга времени. И знание не мешает свободе. Когда мы видим, что солнце восходит, не это заставляет его восходить. Ничто не мешает человеку выбирать, хотя Бог знает, что он выберет.
    В чём же основа христианской свободы? — В водолейском понятии соборности, устремляющей душу человека выйти за пределы себя, размыкая границы его собственного предопределения. Поскольку в человеке живёт и действует множество свободных человеческих воль, постольку собственная судьба не имеет над ним силы. Архетип Овна сталкивает это множество воль между собой в войне всех против всех, разделяя даже членов семьи, о чем говорит воинствующее христианство (хранящий родовые связи Сатурн в Овне в падении). Но постольку, поскольку собственная воля становится всеобщей, эта война прекращается, становится близостью всех в единой предопределенной Провидением мысли — которую проявила для мира личная энергия тех, кто вышел за рамки своей обособленности и включился в мировое сражение. Так планета свободы Уран рвёт путы предопределения Сатурна.
    В христианстве заложена водолейская тенденция к свободному объединению всех, что выявляют слова: "Кто не против вас, тот за вас", сказанные Христом апостолам, когда те засомневались в человеке, который не следовал за Христом, как его ученики, но исцелял его именем (Лука 9,50). Если не все христиане помнят их, то это лишь говорит об их внутренней несвободе.
    Психология творения реальности коллективна. На каком-то витке времени личность может обогнать общественную мысль, но ненадолго: по проложенному пути вслед за ней идут те, чей импульс души также устремлен к прогрессу — не давая возможности первому слишком воспользоваться обретенной властью. Издержками этого водолейского представления сегодня является как преувеличение роли гения, опережающего мыслью историю, так и преувеличение роли общества, по сравнению с которым потуги отдельного человека — лишь одна четырёхмиллиардная доля в общем прогрессе. Такой взгляд останавливает пассивную экспансию знака Рыб, но для христианского взгляда человек не должен быть ни единоличным царём мира, ни песчинкой в мировом океане. Недостатки и массовых устремлений православной России, и индивидуалистического пути католического Запада слишком хорошо известны.
    В этом смысле католичество, ставящее больший акцент на личном и телесном, противопоставляется оторванному от земли  коллективистскому православию как Овен — Водолею. Обращает на себя внимание по-марсиански мужская ориентация католичества, канонизировавшего Деву Марию лишь в XX веке — в то время, как для православия образ Богородицы в повседневном обиходе был чуть ли не более важным, чем образ самого Христа. Православие более по-женски душевно. Овенский акцент на личном "я" как основе веры и тождества с божественным звучит в словах современного католического деятеля, монаха Т.Мертона:
    "Чем более дерево похоже на самого себя, тем более оно похоже на Него. Если оно пытается быть похожим на что-либо другое, чем по замыслу Бога оно быть не должно, оно становится менее похожим на Него и менее способно славить Его." [26]
    При этом интересно, что название православия, напротив, отражает знак Овна (orthodoxeo — "праведнoe мнение", т.е. религия правды), а католичество, означающее "соборность", берет на знамя водолейскую идею объединения. Но чудо и всеобъемлемость христианской религии формирует одновременный психологический акцент на обоих архетипах: когда тот огненный толчок, который даёт кардинальный знак Овна, стабильный ветер Водолея поддерживает в состоянии ровного пламени. Для воюющего за личную правду Овна идеалом остаётся нравственное сообщество людей Водолея — что проявилось в образовании христианских общин. Мечту о таком обществе являла и идея коммунизма: неслучайно православный деятель прошлого века Бердяев писал о том, что коммунизм имеет все черты религии.

    В общей системе религиозных вер религии главной кардинальной точки года — христианство и иудаизм — можно назвать религиями возрождения. Их объединяет психология душевных трансформаций, нацеленных на сознательное формирование будущего в опоре на мыслительный процесс. Их философским синтезом можно считать учение о единстве человеческой свободы и высшего предопределения: о свободе воли человека, чудесно рожденной материально предопределёнными законами этого мира и рождающей его согласно божественному предопределению. Их общий образ человека, свободно следующего божественному предопределению,— это образ мессии.
    Будучи наиболее кардинальным знаком из всех кардинальных, Овен задаёт самую радикальную идею. Но как знак огня, он вспыхивает и гаснет: устремлённый к новому, он не придерживается никаких устойчивых моделей (в отличие от Рыб, которые, будучи ещё привязаны к прошлому бессознательной гранью своего бытия, регламентировали своё поведение). Первые христиане героически погибли бы вместе с их идеей, если бы её не сохранила вера в чудеса стабильного знака Водолея, давая возможность длительного существования религии. Мутабельный знак Рыб, предвосхищающий христианство и поддерживающий его верой, служит связующим звеном между искрой настоящей новой реальности Овна и мыслью будущего Водолея. Иногда всё христианство определяют как знак Рыб, поскольку Рыбы — символ веры как таковой и этим знаком можно обозначить любую глобальную религию. Но суть христианства — не в рыбьем смирении перед тяжестью мира, а в преодолении её — радостью надежды на будущее.
    Веру в будущее в большей степени являет православие, оставаясь краеугольным камнем христианства. Католичество же опорой стабильной формы веры делает не идею, а религиозный институт, обожествляя папскую власть (Юпитер). Но согласно водолейской доминанте христианского мировоззрения, истинный христианин — не тот, кто регулярно исполняет обряды. А тот, кто живёт невозможной надеждой на то, чего нет и не может быть, зажигая её в себе и не давая ей угаснуть. И в большей степени, чем православная церковь, искру веры христианства — и культурные завоевания России — хранит и доносит до нас по-овенски православное понятие подвига.
    Вспыхнувшая как ярчайшая идея лучшего из знаков — первого весеннего знака Овна, христианская вера оказывается не стабильна без поддержки мечты Урана или церкви Юпитера. Она выносит саму себя за рамки создаваемой ей культуры, не зная покоя буддизма и золотой середины даосизма. Христианская культура ратует за новое и потому разрушает мировое равновесие сил, так как не видит в нём горения идеи. Её методы радикальны, и атеизм — это лишь одна из её идей свободы, а строительство коммунизма — мечты наяву — не более смелый шаг, чем мученичество первых христиан или крестовые походы. Коммунистическая идея — это естественное стремление к стабильной форме существования пламени Овна — правды созидания нового мира, которая в этом мире живёт лишь временно. (Это соответствует тому, что опорой Овна является Рак — знак бесконечной изменчивости жизни.)
    Если бы удалось вернуть православию его исконно-воинствующее, овенское начало, не только разрушающее старые каноны, но и прокладывающее новые пути, это стало бы настоящим возрождением этой религии. Современность христианства — в его активной позиции. Без неё оно остаётся лишь архаической историей или утопией будущего.
........

3-фрагмент
ИСЛАМ

    "Когда Аллах хочет добра какому-либо народу,
    он даёт знание его царям и царскую власть учёным."
(Акуширван)

        Путём, перенявшим черты одновременно Рыб и Овна, иудаизма и христианства, впитавшим в себя их идеи и их мифологию, стал ислам. Психологию мусульманства, как и национальный характер арабского мира, мы можем сопоставить знаку Скорпиона, которого со знаком Овна роднит общий управитель Марс, а со знаком Рыб — эмоциональная стихия воды. Подобно христианству, ислам основывается на образе совершенной личности, но вера его носит более чувственный характер, чем христианская, по-водолейски приверженная холодному царству духа, изгоняющего из религии всякую чувственность. Интересно, что в мифологии образы Марса и Плутона некогда составляли один архетип (бога войны и смерти), а далее их функции дифференцировались (личное начало воина Марса оказалось противопоставлено силам невидимого мира Плутона). Подобно этому, в истории развития религиозного сознания также возникло противопоставление учений, возникших из единого корня и базирующихся на тех же архетипах Овна и Скорпиона: христианства и ислама.
    Импульс энергии, дающий силу новому рождению, подразумевает единство и борьбу противоположностей (духа и материи, отраженную в иудаизме как полярности созданного мира, а в христианстве как "нераздельность" и "неслиянность" двух природ Христа). Эти два аспекта единства и противопоставления проявляют различие Марса и Плутона: Марс ставит акцент на единстве и нераздельности, Плутон — на разделении и борьбе. Марсианскую идею единого порыва возрождения проявило христианство, приобретя водолейский акцент в православии и католической идее соборности. А содержащийся в иудаизме аспект противоположности двух полюсов творения, необходимый для трансформации мира и соответствующий архетипу Скорпиона, выявил ислам и его наиболее мистическая ветвь — суфизм, как учение о любви.
    В некоторой степени к психологической проблематике Скорпиона обращалась также идеология средневекового католичества, сделавшая акцент на земных страданиях Христа и мучеников-христиан. Но идеалистическая ориентация Водолея: тяга к тому, чтобы увидеть чудо вместо истины земной любви и борьбы, заставляла христианство просто отвергать существование полярностей бытия (что отражает падение Плутона в Водолее). Идеализация очистительного страдания и неспособность справиться с полярностями мира привела католичество к крестовым походам и охоте на ведьм.

ДВА ПУТИ ПЕРЕДАЧИ ИМПУЛЬСА —
УЧИТЕЛЬ И ТРАДИЦИЯ

    В исламе мы находим тот марсианский демократизм, который не сохранило христианство на пути формирования своих социальных (юпитерианских) институтов. Так, простое искреннее произнесение формулы: "Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк его" — делает человека мусульманином. Для простоты единства ислам отверг догмат Троицы и позволил совершать богослужение любому члену общины. Но утверждая земной, юпитерианский аспект религии как социального института, он поднял на недосягаемую высоту роль истинного учителя, разделив мусульманство на две партии — шиитов и суннитов.
    Для шиитов авторитетный учитель имам, потомок дома Мухаммеда Али,— тот, кто как пророк своего времени, указывает единственный истинный путь к Богу. "Тот, кто умирает, не зная истинного имама своего времени, умирает смертью безбожника",— считают шииты: подобно тому, как для христиан не знает Бога тот, кто не знает Христа. Марс предполагает единократное полное обновление мира и, подобно этому, приход одного мессии, Скорпион — постоянную частичную трансформацию и, как следствие того, её земные ориентиры. Для Скорпиона человек-учитель соединяет людей с Богом через материю чувства (по мнению шиитов, наиболее доступную потомкам Али) и потому служит наиболее непосредственным проводником истины.
    Значимость учителя мы видим и в суфизме, и это — одна из характерных черт мировоззрения знака Скорпиона. Учитель даёт тот импульс, тот внутренний толчок любви к религиозному познанию, который не даёт сама по себе внешняя традиция, по-стрельцовски формальная. Прямая передача силы — даже если это сила веры (или, как бы мы сказали более материалистически трансляция энергии определенного качества) — делает ислам сегодня очень актуальным учением. Современный мир доверяет непосредственно ощутимому. Идея и цель шиитов: прикоснуться к Богу через учителя — то, что должен совершить каждый истинный мусульманин — проста и понятна. Если учесть возрастающее у нас количество проповедников всех религий, то исполнение этой задачи становится доступной и в нашей стране, и не только через суфизм, а и другие веры — прежде всего буддизм и католическое протестантство. (Но православные люди такой путь до сих пор неслучайно считают "бусурманским"!— то есть мусульманским).
    Второе направление ислама называет себя суннитами, что переводится как "люди традиции": оно в большей степени доверяет чистоте передачи традиции. Здесь акцент ставится на том, что божественную энергию и силу веры несет в себе само учение и ритуалы ислама, не столь большое внимание уделяя тому, кто выступает транслятором этого учения. Такой подход несколько напоминает христианскую традицию, где личность священника — ничто по сравнению с тем делом, которому он служит. Однако такая идеи исламу не близка, и сами люди, сегодня знающие истину, остаются не менее значимы, чем истина традиции. Это будет понятно, если вспомнить, что ислам возник через семь веков после христианства, на том этапе развития мысли, когда личность уже неоднократно и во всю мощь проявила свою силу в истории, стала править миром и доминировать над коллективными процессами. Поэтому ислам с самого начала несет в себе импульс личностного развития больший, чем христианство.

    Два противоборствующих течения шиитов и суннитов противопоставляются как плутонианская (обращение к учителю) и юпитерианская (опора на традицию) компоненты общего марсианского архетипа: который в истории развития сознания оформился позднее на базе их обоих — и выше и того, и другого ставит личную преданность истине. Отражая психологию Скорпиона, ислам полностью опирается на мобилизацию внутренних сил и резервов человека, а потому в нём нет культа святых и особого социального института священников, как в христианстве. Внутренний нравственный закон личности (Марс) должен доминировать над традицией (Юпитера). Как писал известный мусульманский философ Аль-Газали, "традициям человек может следовать только в том случае, если подражание авторитетам носит у него бессознательный характер. Но стоит ему осознать это, как предмет его подражания даёт трещину и рассыпается на мелкие осколки."

СУФИЗМ — ЭКСТАЗ СЛИЯНИЯ С ИСТИНОЙ

    Путь того, кто ищет Бога,— любовь, обнаруживающая истину души. Такова суть суфизма, философской квинтэссенции ислама, обращающегося к преобразованию разумом внутренней природы человека. Преобразование души здесь происходит более осознано, чем в христианстве. Из всех учений суфизм наиболее ярко отражает психологическую проблематику знака Скорпиона, который обращается к той земной энергии, которая кроется во взаимодействии людей, лучше всех чувствуя полярности и связь противоположного. Любовь суфизма — не христианская возвышенная любовь, равная к ближним и дальним и питающая веру (Уран, дающий возможность экзальтации Нептуна). Это всепоглощающая страсть, мобилизующая все силы на свершение (Плутон).
    Типичная христианская любовь к Богу — идеальная мечта о нём, психологически родственная влюблённости. Она растворяет энергию сублимированных душевных сил в безличном единстве всех, отвлекая её от предмета притяжения к духовному творчеству бесплотных идей — и в великом милосердии даря её всем, кто в ней нуждается. Поэтому неслучаен в христианстве образ распутницы, наряду с образом молодой целомудренной девушки: рассредоточение страсти — первый шаг к тому, чтобы нивелировать её, переводя её в иные сферы. Но страсть ислама присваивает энергию себе, устремляя её лишь к любимому и вожделея постоянной близости с ним. Такой близости с абсолютом добивается суфизм.
    Свершение суфизма — познание истины: видение мира в истине и слияние с ней (wa'hadat)— с божественной энергией активности, которая сотворила мир. В иудаизме слияние с истиной (Нептун) возможно лишь в конце времен. В христианстве познание (Уран) даруется лишь праведникам свыше. Суфии мыслят его нормой своей жизни. Страсть Плутона — первый шаг к этому, трансформация — второй. Любовь преображает мир, и если христианская любовь — лишь вера в глобальное преображение будущего, то страсть преображает мир для человека уже сейчас, давая возможность увидеть его другими глазами — в том смысле, как говорит об этом суфийский философ Мевлана: "Когда влезешь на вершину древа существования, этот мир представится лишь местом, полным ядовитых скорпионов. Но когда оставляешь древо существования, то воспринимаешь мир страной, в которой живут луноликие красавицы."

    Через любовь на земле Бог открывается людям. В суфизме первый шаг сближения с Богом — любовь своего друга, и потому суфии говорят: "найди пира, не ходи один". Суфийские сказки нередко начинаются словами: "Встретились три (четыре) друга и решили объединить свои усилия" (вместе странствовать, служить людям или постигать истину). Это — развитие христианской идеи: "где двое или трое соберутся во имя Моё..." Но если апостолы Христа почти лишены индивидуальных черт, то объединение людей в исламе сопровождается личным характером отношений. Кроме над-индивидуальной связи с истиной проявляется и более конкретное и близкое повседневной жизни, особенное взаимодействие — друзей или возлюбленных, искателей или соратников. Так отношения любви связывают учителя-муршида и ученика-мюрида.
    В едином порыве их любви рождается стремление к высшему совершенству, сила на свершение и тот огонь страсти, который позволяет суфию аль-Халладжу сделать свое знаменитое восклицание: "Я есть Истина!" (ана-ль-хакк, где хакк — один из эпитетов Аллаха) или "я — Аллах!" — Я знаю Бога, я видел невидимого Бога, и божественное будущее проявилось во мне самом! Так говорил и Иисус, и ислам видит в нём одного из Учителей. Но страсть к Богу даёт силу не стесняться этой истины любому человеку, рождая её в его грешной душе. Иудей страшится Бога и стыдится разоблачения Его истин в тот момент, когда они открываются ему. Христианин заранее преодолевает стыд раскаянием исповеди — за которым следует причастие, как радость, уже свободная от гнета страха. Суфий, представляя себя столбом мира (кутб), в котором укоренилась божественная сущность, и говоря: "На мне вращаются небеса. Подивись столпу, который их держит: он — их центр," [27] — не ведает ни стыда, ни страха. — И, рассматривая историческую преемственность этих религий, можно видеть, как сознание и психика становятся всё более устойчивыми к раскрытию тайн мироустройства и интимных граней личности. Физиологические реакции телесной витальности на тонкие энергии любви подчиняются человеческому контролю.
    Правда, эти религии отстоят друг от друга на семь веков: столько потребовалось человечеству для каждого следующего шага на этом пути. Но он был пройден, и уже в прошлом веке индус Рамакришна, почитавший Вселенскую мать-Дургу в ожерельи из черепов, учил: "Нет любви, где есть ненависть, стыд и страх." Любовь преодолевает относительность полярностей добра и зла, влечения и отталкивания, стремления и страха, разоблачения и стыда. И в слиянии этих противоположностей остается лишь добро, устремленность и откровение.
    В экстазе любви (ваджд) просветленный мистик всецело отождествляет себя с Богом, в нем являет себя дух пророка Мухаммеда: и это выглядит так, как если бы наше "я" обладало влиянием на весь миропорядок, было причиной всех вещей, как говорит поэма ибн аль-Фарида "Большая Таийя":
    "Нет небесной сферы, кроме той, где из света моей внутренней сущности создается ангел, указующий пути по моей воле.
    И нет обиталища, кроме того, откуда от переполнения моего внешнего бытия падает капля, которая заставляет тучу изливаться дождем.
    Рядом со мной, взошедшим, далеко распространяющийся свет солнца подобен слабому мерцанию, а рядом с моим водоемом безграничный океан подобен капле." [28]

    Когда человек воспламенён любовью, он близок к божественному огню, являющему истину преобразования реальности. Когда нет, то нет и внутренней силы на постоянное преобразование личности и изменение повседневного мира, а в этом задача знака Скорпиона. Страсть разрушает стереотипы, и в этом очистительная миссия Скорпиона. Руководствуясь внутренней истиной души, суфий становится выше общественной морали и бросает ей скорпионовский вызов, заявляя: "Закон существует для вас (неизбранных), а истина — для нас."
    Понятно, что этот взгляд оправдан лишь тогда, когда человеческая страсть не ищет иной награды, кроме разоблачения истины. И все внешние проявления добра действительно оказываются неважны: как диктует психология Скорпиона — знака, крайне подозрительного к жизни и абсолютистски отрицающему её благополучие ради познания его скрытых мотивов. Иначе такой подход к миру ведёт не к истине, а к упорству в своих заблуждениях, попутно оправдывая и преступления,— отчего христианство и считало всякую страсть искушением Дьявола.
    Скорпион абсолютизирует власть внутреннего над внешним. И в суфизме поощрялось умышленное показное неблагочестие ( например, питьё вина, на которое в исламе существует строгий запрет), ставившее человека под удар внешнего порицания большинства правоверных, если оно способствовало закалке его внутренней нравственной ориентации. Отсюда родился поэтический образ опьянения любовью и слияния с возлюбленной, как слияния с Богом.
    Отрицание внешнего вылилось в исламе в запрет изображать Аллаха, и лики его пророка и святых: их образы — ничто по сравнению с их внутренней духовностью. "Остерегайтесь изображений — будь то бога или человека — и не рисуйте ничего, кроме деревьев, цветов и неодушевленных предметов",— так говорил Магомет. Бог должен жить не в кумирах икон, но в человеческом сердце.
    Исторически это — наследие зороастризма, которому было присуще стрельцовское, по-осеннему абстрактное понимание божества, для восприятия которого не требуются статуи и алтари. Оно растворено в изначальной природе (стихий) и присутствует в мире как Закон (Митры). Человек же — лишь проводник энергий и исполнитель закона. Если он совершенен в этом, то становится пророком или святым, и мы можем нарисовать его в память о том, что такой человек был. Но как изобразить то, что делало его таким — Закон или энергию? Нарисовав образ Бога, мы не отразим самую суть его божественности. Юпитерианский штамп внешней формы лишь помешает выйти к внутренней истине, индивидуальной для каждого. Создавая икону и просто глядя на неё, верующие люди запечатлевают в образе то, что хотят узреть,— но где гарантия, что это именно то, что есть на самом деле? — Остаётся положиться лишь на чудо, что Бог и святые сами снизойдут в приготовленные для них материальные обличья — но как раз такая вера в чудеса на общее благо, характерная для христианства, не отличает прямоту ислама.

МУДРОСТЬ ОЗАРЕНИЙ

    Как буддизм и христианство, суфизм изначально предполагает сублимирующий энергию аскетизм: "суфии" переводится как "носящие власяницу". Уже Бируни, однако, трактует его как "суфос" — "мудрец", что показывает перенос акцента с творчества внутреннего царства на знание о нём. Отказ от внешнего мира и незатронутость его страстями не является целью, достижением служит снятие покрова с истины. Это отражает экзальтацию в Скорпионе Урана — планеты озарения и знания. Знание ("'ilm")— одна из основных категорий ислама, и если сравнить средневековую образованность христиан и мусульман, предпочтение придётся отдать вторым. Именно арабы сохранили и стали развивать научные идеи греков, которые потом у них переняли и христиане, вернувшиеся из крестовых походов.
    Нельзя сказать, чтобы христиане, правильно понимающие задачи своей религии, не любили знания или были лишены мистических озарений. Но не знание является маяком и ориентиром религии Водолея, а страдания и терпение земного пути, не высота, но сокрушенность духа (Сатурн, второй управитель Водолея, дающий возможность экзальтации Марса — и сочетание этих качеств как раз даёт максимальную силу на земное воплощение идеи. Отказ от своих устремлений — сокрушенность привлекает внешние силы — энергию "сверху", а страдание и терпение мобилизуют внутренний потенциал — задействуют ресурсы "снизу").
    Психология христианства, отодвигая в бесконечное будущее конечную цель единства, делающего всё тайное явным, практически не предполагает существования людей живущих и одновременно достигших высшего познания. В этом сила и слабость христианства: святой человек — это небывалое чудо, в то время как все остальные — лишь недостойные грешники (заблуждающиеся невежды). Этот взгляд водолейского равенства хорош для объединения всех, но может служить тормозом личного познания.
    Мировоззрение ислама утверждает, что необразованный человек подобен спящему наяву. Согласно мусульманскому философу Ибн-Араби, знание — это психологическая потребность человека, более сильная, чем потребность в пище. Как и пища, оно доставляет человеку удовольствие. "Душа любит предметы психологического знания, независимо от того, хороши они или дурны,"— пишет философ Аль-Амари. Стремление к познанию имеет ту же природу, что и физическая страсть. И это соответствует тому, что в суфизме знание истины достигается страстной любовью, проникающей до глубин материи. "Только люди сердца понимают язык земли, глины и воды,"— гласит мудрость суфиев.
    Истина скрыта внутри вещей как закон единства и борьбы полярностей, как внутренняя энергия материальных предметов, которую символизирует управитель Скорпиона Плутон. Эта энергия, способная трансформировать мир, разрушительна для всех его устойчивых форм. Такое представление позволяет нам понять, почему суфии говорят: красота Бога не может проявиться в мире, как она есть: она сожжет и разрушит всё. Бог создал покров истины, потому что мы не в силах видеть лицо Бога без покрова.
    Представление об ослепительном свете Небес и невозможности непосредственного явления божества на земле во всем его великолепии — роднит ислам с иудаизмом и христианством (и даже античностью: вспомним Зевса, испепелившего Семелу, когда она попросила его предстать в своем истинном облике). Но в иудаизме по-Рыбьи милосердный Бог сам снизошёл до людей, облачившись в покровы. Христианство по-водолейски разделило неведомое на две части: бесплотный свет Бога и материальную тьму Дьявола, устремив людей познавать лишь светлую половину своей души. То, что суфизм назвал страшную и ужасную энергию Плутона, которую отвергло христианство, божественной красотой, было историческим шагом вперёд в развитии представлений о мире.
    Что же делает восхождение к Богу, снимающее покровы с истины, неопасным: не разрушающим тело и душу суфия? Сердце ищущего должно стать зеркалом, где исчезают все его личные намерения и отражается только красота Бога: человека хранит чистота (неразвращённость) не только его тела, но самого разума, не навлекающая трансформаций на то, что не подвержено тлению. Суфизм предполагает, что в озарении знания, устремляющем человека к Богу (хал: "миг, озарение, вспышка"), исчезают заблуждения нашего "Я!" вместе с ложной оболочкой его обособленности. Любовь — "Ты!"— выводит человека за пределы себя, к водолейскому единству "Мы!". Пророк Мухаммед проповедует от лица этого божественного "Мы". Но в мистическом слиянии с Богом исчезает и "ты" земной любви и "мы" общего единения. "Как только мы покинем понятие "мы", исчезнет "я" и "ты" и останется лишь Бог",— говорит Мевлана. Самосовершенствование предстаёт как шлифовка зеркала души и расширение охвата любви: "я" находит отражение в "ты", в "мы" и, наконец, в Боге. Любовь, как говорит Руми, есть "лестница души". Характерный для Руми и мистиков образ зеркала — символ чистоты души — показывает, что знание суфизма предполагает водолейскую чистоту отражения мира.
    И второй характерный образ суфизма — образ чистой воды в колодце: "Каким бы человек ни был, все равно внутри его есть колодец воды, но он не явен. Следует очищать колодец и воду делать явной. Сделай так, чтобы в твоем колодце была вода, и сколько бы ты не брал её и не отдавал другим, не становилось бы её меньше, а наоборот, больше, и чтоб она не стала зловонна, а наоборот, сколько бы ни стояла , становилась все чище и лечила тяжелые болезни". (Азиз ан-дин Насафи. Трактат "Зубдат ал-халк"). [29]
    Понятие озарения: доходящего до абсурда и возвышающегося над ним, отражает истинную природу Урана и в христианстве и исламе значит одно и то же. Знание озарения выше рациональных идей. "Если стучишься в мир идей — откроют, но подрежь крылья своей мысли, чтобы стать соколом." Православие почитает юродивых, для суфиев безумный выше мудреца. Но озарения христианства в большей степени обращены к психологии человека (Сатурну, падающему в Овне) и предугадывают его судьбу. Поэтому христианство скрывает свои знания, считая, что они, греша субъективизмом, касаются только каждого индивидуально. А озарения ислама обращены к миру, для которого "я"— не более, чем зеркало. И для суфийского мировоззрения "ничто не может быть так бесплодно, как невысказанное знание."
    При этом ислам теряет христианскую задачу построения внутри субъективного царства божия: это помешало бы душе стать зеркалом. И с позиции коллективного духа эта религия менее радикально устремляется в будущее, чем христианство, зато дает большие возможности для личной эволюции каждого.
    Озарения ислама являют ищущему истинную красоту настоящего — отказывающуюся от субъективности Венеру, которой не замечает живущий внутренней жизнью знак Скорпиона (согласно тому, что Венера в Скорпионе находится в изгнании). Тем самым они дополняют внутреннюю жизнь Скорпиона внешней. Суфизм допускает наличие "промежуточного мира" между реальностью явлений материи и идеальной сферой Бога. Этот промежуточный мир есть чистая истина всех вещей, возвышенных до их волшебного, мистического образа. По-венериански красивыми и внешними становятся в суфизме средства управления психикой: это может быть пение, музыка и танец,— называемые сема ("Нет ничего лучше, чтобы сема развеяла огонь в головах"). Природная роль Венеры подчеркивается и в достижении знания:

    "Знание, обретаемое учением, бесполезно,
Если нет знания, данного природой:
Так же как солнце бесполезно
Глазу, лишенному света."

    Чем глубже Скорпион постигает реальность, тем сильнее его толчок к противоположному — тем выше полёт его мысли. Потому характерен для суфизма образ колодца, опускающего человека к истоку вод жизни — чтобы ему оттуда, может быть, стали видны звёзды. Из колодца вверх, к высшему свету, ведут ступени. Цель — не останавливаться на промежуточных стадиях жизни, по-плутониански стяжая её блага и частично познавая её, но постараться взлётом мысли Урана, озарением, моментально охватить и познать её всю. Динамика мысли отрицает покой наслаждений. Руми говорит об этом так: "Ступени лестницы — не места отдыха и сидения, но места подъёма и перехода. Какой счастливец тот человек, который быстрее пройдёт их и не растратит всю жизнь на ступенях лестницы."

РЕЛИГИЯ КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИДЕАЛ

    Знание мыслится в исламе великой силой. Илм суфиев издревле учитывает достижения науки. Ученые могут приравниваться к пророкам: "Цари правят людьми, а ученые — царями". Хорошо ориентируясь в социальной психологии, знак Скорпиона понимает, что мысль подспудно обуславливает идеологию, а через это и политику. Мусульманский философ Акуширван пишет: "Когда Аллах хочет добра какому-либо народу, он даёт знание его царям и царскую власть учёным". Это жизненный идеал знака Скорпиона, который стремится овладеть окружающим миром и преодолеть свою зависимость от него через знание и ум.
    Если христианство допускает существование светской власти наряду с церковной, ислам стремится быть политическим идеалом, по-скорпионовски проверяя свои истины во всех сферах жизни. Так сегодня он стал действенной политической силой в Иране. Это соотносится с тем, что Плутон управляет идеологией массы, используя её страсти в своих целях и находя им достойное применение. А поскольку практической реализации идеологии всегда помогает соседний мутабельный знак, это напоминает также средневековые теократические государства, где правила идеология Стрельца. Проявив юпитерианскую экспансию, ислам распространил свою веру до Африки и Средней Азии; вера объединяет мусульманские государства в борьбе (против Израиля); и до сих пор происходят исламские революции (в 1993 году в Алжире).
    По сравнению со скорпионьим абсолютизмом ислама, в христианстве мы находим более спокойный стрельцовский архетип социального института церкви, и это наводит на ассоциацию с тем основным архетипическим противостоянием Юпитера и Плутона — богов земного и потустороннего миров, который является стрежневым для мифологии. Он проявился в непримиримой средневековой борьбе христианства и мусульманства, в которой закономерно не могла одержать верх ни та, ни другая сторона. Но поскольку это лишь один из архетипических аспектов сопоставления этих двух в целом родственных религий, ратующих за преобразование жизни, компромисс этих вер в культурном мире может быть найден достаточно легко. Как Скорпиона и Водолея, их объединяет Уран, и компромисс — в водолейской идее свободы совести, ставящ ей личную нравственность Марса превыше церковной морали и традиции. Ведь в конечном итоге только свобода внутреннего мира питает все религиозные идеалы Юпитера и даёт марсианскую силу личного свершения.
…. и т д.

архив фрагментов (100 Kb)

продолжение: Вера будущего

---

[1] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 148, 157 и 152
[2] там же с. 151
[3] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 147
[4] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 178
[5] Алан Уотс. Дао — путь воды. Киев, 1996 с.115
[6] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 161
[7] там же с. 161
[8] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 189
[9] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 153
[10] Вильгельм Р. Лао Цзы и даосизм. Штудгарт, 1925.
[11] Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии. М,1979
[12] Трофимова М.К. Историко-философские вопросы гностицизма. М,1979 Коптские рукописи Наг-Хаммади. Сб.II, соч.3, 63
[13] Трофимова М.К. Историко-философские вопросы гностицизма. М,1979 Коптские рукописи Наг-Хаммади. Сб.II, Соч.2, 55
[14] Н.Бердяев. Смысл истории. М., 1990 с.93
[15] Ликутей Амарим (Тания). Вильнюс, 1990 с.237-247
[16] Розанов В.В. Русская церковь. в соб. соч. Розанова т.1 Религия и культура. М., 1990 с.348
[17] Alan Watts. Nature, Man and Woman. New York, Pantheon books с.39
[18] Юнг К.Г. Психология и религия. "Ваклер", 1997 с.29
[19] Н.Бердяев. Смысл истории. М., 1990 с.90
[20] Alan Watts. Does it Matter? New York, Pantheon books с.37 или: Вандерхилл Э. Мистики XX века. М., 1996 с.28-29
[21] Розанов В.В. Русская церковь. в соб. соч. Розанова т.1 Религия и культура. М., 1990 с.331
[22] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.378
[23] Бердяев Н. "Смысл истории". М.,1990 с.28
[24] Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990 с.86
[25] Бердяев Н. "Смысл истории". М.,1990 с.30
[26] Thomas Merton. Seeds of Contemplation. New York, New directions, с.23
[27] Суфизм в контексте мусульманской культуры. М., "Наука" 1989 с. 237
[28] Бертельс Е. Суфизм и суфийская литература.— Избр. т.3 М., 1965 с.89-90
[29] Суфизм в контексте мусульманской культуры. М., "Наука" 1989 с. 75