Семиры
и В.Веташа "АСТРОЛИНГВА"
СЕМИРА
ПОТОКИ ИНДИИ. ЮГ
ВЗГЛЯД НА ИНДИЮ
ГЛАЗАМИ АСТРОМИФОЛОГА
Продолжение 2-го путешествия
Французский
город Пондичерри и интернациональная колония — Ауровиль. . . . .
Матри Мандир. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . .
"Самадхи плэйс: место освобождения".
. . . . . . . . . . .
Махаблипурам
— город каменотесов. . . . . . . . . . . .
. .
Береговые храмы. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
Легенда о спящем Вишну. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
Канчипурам:
древо знаний. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Путтапарти: Индия для индусов
(о Саи-бабе) . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Интеллигентная
Индия: из Бангалора в Дели. . . . . . . .
Отдых
на севере. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Возвращение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
ФРАНЦУЗСКИЙ ГОРОД
ПОНДИЧЕРРИ
И
ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНАЯ КОЛОНИЯ
АУРОВИЛЬ
Из Рамешварама мы поехали в Пондичерри, хотя
можно было бы посетить ещё города на берегу океана: такие как Чидабарам или Карайкай; или выйти по дороге в Танджавуре, посмотрев его 150-метровую
башню. Уединенный юго-восточный край Тамиль-наду несомненно очищающе действует
на душу.
Поезд-экспресс не доходит до Пондичерри: надо
было пересесть на 4-вагонную электричку в Вилапураме,
и этот городок тоже нас порадовал. Прибыв туда в шестом часу утра, мы сразу же
перекусили на его большом и тихом вокзале, и заглянули в приятный храм Ганеши,
стоявший по дороге к билетным кассам. В Вилапураме есть и большой храмовый
комплекс, который стоило бы посмотреть.
Также вблизи Пондичерри находится известный
город Тируваннамалай с населением
120 тысяч человек. Там расположен самый большой в Индии храм Шивы и Парвати, в
традиционном индийском стиле, с высокими башнями-гопурамами, которые мыслятся
подножием и неиссякаемым истоком божественного бытия — как говорит литература.
Также там есть ашрам Шри Раманы Махарши, одного из популярных индийских святых
20 века, и святая гора Аруначала с пещерой, где Рамана жил 16 лет в одиночестве
и молчании; а на её 1800-метровой вершине, издревле служащей местом паломничества
и поныне живет йог, который с 1990 года питается одной праной.
Пондичерри — бывший центр французской территории, имеющий ныне
отдельный статус. В нем 600 000 человек, и после Рамешварама он показался нам
большим современным городом. Но каким-то плоским: взметающиеся вверх башни-гопурамы
храмовых комплексов придают городам вертикаль; в Пондичерри же есть несколько
храмов, но небольших: теряющихся между немалым количеством высоких современных
зданий. Поэтому он на первый взгляд не столь интересен, как традиционные
индийские города, хотя имеет своеобразие. Первое, что мы увидели, покинув
крошечный вокзал,— это была большая и светлая католическая церковь с тремя
пределами, в сени деревьев. Сообщение здесь по преимуществу автобусное.
Предприимчивый моторикша, дождавшись, пока мы
осмотрим церковь, предложил сразу отвезти нас в Ауровиль: где у нас был адрес.
Вообще-то от Пондичерри до Ауровиля — всего восемь километров по дороге вдоль
моря, но это когда знаешь, куда ехать. А мы разыскивали нашего знакомого на
рикше наверно час.
Ауровиль представляет собой круг, более 10 километров в диаметре,
касательной к которому служит дорога вдоль моря. А центром — Матри
Мандир /храм Матери/ — строящийся храм в виде золотого додекаэдра. В
нем расположен медитационный зал, устроенный так, как некогда его описала
сподвижница Шри Ауробиндо Мать Мирра, которой он привиделся во сне. От центра
во все стороны расходятся ужасно кривые дороги, с очень плохим асфальтом или
вовсе без оного, по которым гоняют в основном мотоциклисты. 10 км по прямой —
это немало, особенно если учесть кривизну всех дорог, и это единственный возможный
здесь вид транспорта: регулярных автобусов нет, кроме тех, что собирают детей в
школы. Разбросанное по этой обширной территории население Ауровиля — 2000
человек, живет оно примерно в 70-ти поселках-коммунах.
Все это имеет вид большой-большой деревни —
внешне во многом индийской, потому что в индийских поселениях попадаются
обычные маленькие алтари богов. А у европейцев из культурных построек видны
только придорожные кафе — соседствующие с индийскими забегаловками. Индусов
примерно половина, хотя население в Ауровиле — из 120 стран. И по духу эта
интернациональная колония — совсем не по матерински-гостеприимная Индия, а
более напоминает переселенцев из Америки.
В Ауровиле есть американская проблема — он
занят своими делами и совсем не умеет общаться. Обычно причину этого видят в
том, что мол, много гостей, устали рассказывать — да и что рассказывать: каждый
выживает, как может. Но это не совсем так. Дело скорее в том, что французы
между собой общаются одним способом, японцы другим, а русские — третьим. Это
врожденная привычка, где ничего не надо объяснять — все и так понятно.
Межнациональное же общение — явление тонкое и сложное, очень глубокое и часто
затрагивающее бессознательные вещи, заставляя осознавать их и преодолевать
привычные границы. Истинное международное общение не возникает просто так,
поверхностно, без приложения к тому усилий.
Русские — уникальная нация в том смысле, что
испытывает огромную потребность во взаимодействии и готова общаться со всем
миром: она идет на это, преодолевая общечеловеческую лень. Она готова выйти за
свои пределы. Но как раз этого русского качества не хватает в Ауровиле. Может,
потому, что мало русских — может, потому, что сложно и почти невозможно
преодолеть уже сложившуюся западную модель общения по делам и интересам. Ведь
проще поиграть в настольный теннис, чем поговорить по душам. Наша жизнь,
впитывая западное влияние, тоже уже становится такой: основанной на частных
умениях, и теряющей универсальную способность сочувствия и соучастия.
Ауровильцы не склонны общаться, как не склонны к этому американцы, которые
могут рассказать о себе только психоаналитику. И это разочаровывает русского
человека в Ауровиле: городе, который ещё десять лет назад казался высокой
Утопией — мечтой объединения людей.
Впрочем, если разделить единство на физическое,
душевное и духовное, в Ауровиле отсутствует лишь средняя компонента. Ведь люди
живут вместе и имеют в виду, что центром их поселения служит строящийся храм,
посвященный идее совершенствования человеческого тела и духа. Если же брать
трихотомию физическое-ментальное-духовное, как её чаще рассматриавют на западе,
то вообще все в порядке. Человеку надо лишь стать более самодостаточным, прожить
три месяца в Ауровиле и найти работу — и он станет ауровильцем.
В Ауровиле много хороших моментов. Когда
рикша довез нас до центра Ауровиля и я назвала фамилию, имя, отчество нашего
знакомого людям в домике у Матри Мандир, индусы сказали: "Говорите, пожалуйста,
по английски — мы не понимаем". Человека в Ауровиле называют просто по
имени, и по одному только имени я нашла в алфавитной телефонной книге телефон
нашего знакомого. И его адрес — в коммуне Aspiration:
что значит "стремление, искание" — это одно из необходимых духовных
качеств человека, как понимали их Шри Ауробиндо и Мать.
Дома-коттеджи стоят посреди зеленых садов — и
определение город-сад к Ауровилю подходит. Наш знакомый, немолодой уже человек,
жил в прекрасном трехкомнатном бунгало с беседкой на крыше, посреди цветущей
природы. По ленинградской привычке расширения коммуналок, второй этаж двух
внутренних спальных комнат составляли полати, куда можно уложить много народу.
На письменном столе стоял компьютер. А в первой комнате была кухня — хотя в
коммуне есть и столовая. На заднем дворе умывальник и душ — все это выглядело
достойнее, чем наши садоводства, в которые обычно вкладывают свои средства люди
его возраста. И главное климат — не сравнить. Все время цветущее лето.
Мы не сразу нашли его бунгало среди поворотов
дорог и тропинок, которые с первого раза просто не запомнить, особенно при
восточном отсутствии указателей — и так все всё знают. Но когда нам его указали,
оно было открыто, и мы дождались хозяина уже в его доме (в котором, как он сказал, за пять лет жизни
ещё ничего не пропадало). Он угостил нас чаем и провёл к пляжу, срезав дорогу
по лабиринтам садиков между домиками ауровильцев — только Яся, при её
стрельцовской способности ориентироваться, смогла потом повторить этот путь. Я
же уверенно себя чувствовала только на асфальтовой дороге — которая через весь
Ауровиль проходила одна-единственная, и к пляжу спускалась вниз, и потому
всегда можно было понять, в каком из двух направлений идти.
Искупавшись с нами, наш хозяин отправился на
работу: он вместе с французом наладил производство сыра на ферме. Правда, ему
не пришло в голову угостить нас этим сыром, как это естественно сделал бы
русский человек, демонстрируя свои достижения. Зачем? — он жил здесь шестой
год, и был уже ауровильцем. "Найдете где-нибудь тут столовую?" —
"Да, разберемся,"— сказали мы. Рядом с пляжем столовых, правда, не
было, зато на дороге, которая вела в Пондичерри, индусы продавали булочки с кокосовой
начинкой, овощи и фрукты, и чай со сладостями. На самом ауровильском пляже
функционировал буфет с соком и пирожными, где все было втридорога: как у нас
или в западных странах.
Пляж: для своих — был замечательный: там был
и душ, и туалет, и раздевалка, и огороженный навес для мотоциклов и велосипедов
среди садика и деревьев. Правда, на всем этом было написано, как и на многих
других кусочках Ауровиля: "частная территория", и чужих туда пускают
за плату. Песчаный пляж от пальм спускался к голубым волнам, которые не уносили
в море, а выбрасывали на берег, в отличие от Тривандрума. Купаться было
прекрасно, и я не опасалась за Ясю, как ни бушевал океан.
По пляжу индийская девушка носила кокосы: я
взяла один, и попросила его расколоть, чтобы кроме жидкости непонятного вкуса
съесть белую мякоть. Она сказала, что этот ещё не готов и принесла другой,
аккуратно разрубив его опасного вида тесаком: я обратила внимание Яси на то,
как ловко она это делает, залюбовавшись ею. "Вы русские?" — спросила
девушка. "Вы понимаете язык?"— спросила я. "Нет,"— ответила
она. "Вы понимаете характер,"— тогда сказала я. Она кивнула.
Действительно, из всех загоравших на пляже лишь я проявила интерес к ней —
другие относились к её действиям чисто функционально. Разносчица кокосов была
естественным дополнением к кокосам — для нас же кокосы были только дополнением
к ней. Это было столь разительно видно, что оставалось только удивляться!— Откуда
в Ауровиле такой ясный уровень осознания?
Индусы, конечно, пользовались своей чувствительностью
к психологии для своих нужд, и продавец барабанчиков из Варанаси продал мне
один за мою цену, для дочки, хоть я и не собиралась его покупать:
воспользовавшись моей симпатией к Варанаси, и пожаловавшись, что торговля не
идёт. Впрочем, этот контакт тоже оставил столь приятный след, что мы с Ясей
потом, воодушевившись, долго играли на этом барабане и пели мантры на берегу:
"Ом намо Нараяна" — "Ом намо Бхагавате."
МАТРИ МАНДИР
Но если до пляжа было недалеко: с километр —
и коммуна "Аспирэйшн" как раз находилась на дороге, ведущей от центра
в Пондичерри, то добраться до медитационного зала оказалось сложнее. В первый
день я, позагорав до четырех, поехала туда в пять часов, и это оказалось
поздно. Сначала я искала, где взять велосипед,—
помог индус, а западные люди коммуны, чуть подергавшись — свободных
велосипедов нет — напрягаться не стали. Потом ехала: семь километров по
извилистой дороге с безобразным асфальтом с дочкой на багажнике, и стали
сгущаться сумерки. А поскольку фонаря на дороге не было ни одного, в седьмом
часу я просто не нашла Матри Мандир.
С асфальтовой дороги я свернула, казалось бы,
в нужном направлении — но поскольку повороты в Ауровиле — наследие индийской
логики, я заблудилась среди огромного числа широких проселочных дорог. Указателей,
естественно, не было никаких, а если бы и были, то все равно бы я их не
разглядела в той кромешной тьме, что царит в Ауровиле после заката. (Лишнее
подтверждение, что это город солнца!) К счастью, мне попались французы: женщина
с сыном на мотоцикле, которые остановились, удивились, что я так далеко
заехала, и порадовавшись, что у меня с собой карта Ауровиля, объяснили, как мне
вернуться домой. И что особенно кстати, на моем индийском велосипеде был
фонарь.
На второй день я приехала вовремя — к четырем,
сколь было ни ужасно в самое жаркое время покинуть пляж и ехать час по жаре на
велосипеде. С четырех до пяти выписывают пропуска и проходит официальная
экскурсия осмотра храма Матери. Один пропуск выписывается для экскурсии, другой —
для медитации. Пропуск бесплатный, но по дороге к Матри Мандир его проверяют
неимоверно много раз. Дорожка к храму Матери ведет по саду, где стоят таблички
с её девизом: "Silence" —
"Тишина", как и внутри храма-додекаэдра,
когда по спирали подымаешься в медитационный зал. И стоят охранники, которые
следят за тем, чтобы экскурсанты долгий путь по саду: от входа до храма — шли
по одному и не разговаривали, а в нужном месте снимали обувь. При экскурсии
удается только заглянуть в зал: и, думаю, у каждого второго это оставляет неудовлетворение.
Но этого оказалось достаточно, чтобы у меня возникло действительно сильное внутренне
медитативное состояние. Вернувшись ко входу, я присоединилась к тем, кто решили
провести там время после пяти — конца экскурсионного времени.
Детей обычно на медитацию не пускают: чтобы
не шумели. Но я сумела убедить японца, стоявшего у будочки, где выписывали
пропуска, что моя дочка уже медитировала со мной и будет тихо себя вести; и он
в виде исключения разрешил. Правда, индусам я про Ясю не сказала, и они на неё
пропуск не выписали; а охранник уже у храма Матери сказал, что и на неё нужен
пропуск. И пришлось ему звонить тому японцу по радиотелефону, и долго
договариваться, что сегодня я уже возвращаться ко входу не буду: расстояния там
очень приличные,— а назавтра, если решу прийти с Сияной, обязательно выпишу
"meditational pass" и на нее.
Когда идешь медитировать, в пропуске и
журнале записывают время входа и выхода. При входе в медитационный зал вещи
обычно оставляют снаружи. Интересно, что паспорта при всем этом не спрашивают,
и служители писали то имя, которое я им говорила — делая при этом кучу ошибок.
И то время, когда мне удобно было прийти. Все эти меры предосторожности просто
для порядка — я брала туда часы и сумочку с фотоаппаратом (хотя, конечно, им не
пользовалась). И если бы мне понадобилось по какой-либо причине пронести туда
бомбу, взорвав недостроенный ещё додекаэдр со всеми его охранниками, то я бы
это сделала без труда.
Канцелярия с посещением сада и храма Матери
отчасти достает и самих ауровильцев — на этой территории, за обычной для
индусов колючей проволокой и под взглядами японских охранников, не чувствуешь
себя вполне свободно. Об этом я беседовала с одним русским, который в начале
своей ауровильской жизни тоже хотел её изменить. Но японцы ему сказали: мы вот
сделали так, а вы, если хотите, делайте иначе,— и ему не хватило пороху менять
порядок организации экскурсий и охраны территории. "Если открыть Матри
Мандир для всех, туда индусы будут приходить семьями, как в свои собственные храмы,
отдыхать и веселиться — и никакой Тишины не будет,"— таково примерно общее
мнение ауровильцев по данному вопросу.
Для индуса пропуск может стать преградой: у
него должен быть какой-то культурный уровень. Человек должен проявить, что ему
нужно в Матри Мандир,— но нашему брату это несложно. Русский берет такие
барьеры с налету, просто от изумления, что такое может быть. Хуже, что в Матри
Мандир из всех концов Ауровиля одинаково трудно добраться. Моя спутница лишь
раз с трудом поймала рикшу, и медитировать уже не осталась. Ей повезло:
какие-то люди на мотоцикле её добросили обратно засветло. А так предполагается
полная автономия: если тебе нужен свет, вози лампочку. "У вас тут как-то
плохо с централизацией,— сказала я русскому (он был одесситом).— Кто-то же
должен отвечать за дороги?"
"Принцип организации Ауровиля — отсутствие
централизации,— ответил тот.— Есть группа, которая строит дороги. Есть группа,
которая отвечает за свет. Можно включиться в их деятельность." Я подробно
не вникала в организацию Ауровиля. С одной стороны правильно: инициатива
наказуема. Но с другой: дороги — коммерческий вопрос, а люди если живут своими
нуждами, откуда возьмутся средства? Проще купить себе мотоцикл, чем пустить
коллективный автобус.
В Ауровиле нет общих мероприятий: зачем, если
есть своя коммуна? На доске объявлений висит крайне мало предложений: разве
массаж и аюрведа, предложения с более духовным уклоном — которых море в любом
нашем магазине эзотерической литературы — тут не популярны. Есть ли где-нибудь
такая литература, не знаю — разве привезена из других мест и лежит в частных
домах. Ауровильцев объединяет только Матри Мандир. Но и то, наш хозяин, как и
другие люди коммуны, не знали в точности, в какое время там экскурсии: их это
не интересовало. У храма Матери Мирры продается несколько красивых открыток с
фотографиями храма и сада и объяснением идеологии тишины, словами Шри Ауробиндо
и Матери и планом Ауровиля. Это снаружи. Что внутри?
"Оттого, что нет коллективной деятельности,
общей атмосферы, не чувствуется и поток,"— сказала я ауровильцам из
коммуны: бразильцу и японцу, а потом одесситу. "Это сложно: он то появляется,
то исчезает. Чтобы понять Ауровиль, недостаточно нескольких дней,"—
ответили они. И хотя они, по ауровильской привычке, совсем не собирались со
мной беседовать, они бросились защищать Ауровиль: значит, все же было, что защищать.
И как-то так вышло, что всю мою критичность
компенсировало посещение храма Матери Мирры. Внутри медитационный зал круглый:
в нем все сверкает белизной — может, в противовес окружающей индийской жизни, а
может, это скрытый её идеал. Пол затянут белым полотном, при входе выдают белые
гольфы, а внутри лежат белые подушки. Двенадцать белых колонн не доходят до
потолка. Это отчасти создает впечатление, что белый купол висит в воздухе. Как
и тишина: акустика такая, что эхо от упавшей на пол подушки отдается на весь
зал. В центре стоит хрустальный шар, на который с потолка падает поток света.
Он преломляется в эмблемах Шри Ауробиндо вокруг шара: и шесть шестигранников с
лотосом посередине тенью рисуются на потолке. В нижней, зеркальной части
хрустального шара — перевернутый маленький образ того, что находится на противоположной
стороне зала. Себя не видно — но видно людей, медитирующих напротив: повисших
вниз головой над круглой белой сферой.
Впрочем, это не так важно — для того, кто у
себя внутри. В абсолютной тишине храма Матери, которая столь тщательно
поддерживается во всей километровой округе её сада, быстро возникает ощущение погружения,
сосредоточенности и внутренней ясности: кто я, что делаю и куда мне надо. — У
меня тут же всплыла отчетливая мысль, что мне просто необходимо съездить в
Ананданагар или Анандашилу — и посмотреть альтернативные модели устройства
духовных поселений: городов-коммун (чуть не сказала, коммунистических городов).
Несмотря на все недостатки, которых не может не быть, за этими моделями — будущее.
Они сами формируют будущее.
В медитационном зале строящегося додекаэдра
рождалось впечатление пустоты. В нем не было живой истории древних индийских
храмов. Не было их радости: белое безмолвие прохладного зала создавало образ
одиночества — чуть не одиночки, которую освещал лишь недостижимый тусклый
верхний свет под потолком. Не было радуги цветов: хоть логически белый содержит
все цвета, мертвенно-бледный свет — не замена разноцветью. Но тут
присутствовало — будущее. И в техническом совершенстве шара, и в продуманном
расчете акустики, и в самом молчании. Оно тут рождалось, в этой стерильной
чистоте, убивающей даже микробы: это были его водолейские вибрации и энергии.
Для этого сотворения мать Мирра придумала такое круглое яйцо, такой белый
кокон. Чтоб что-то возникло, вначале нужно создать пространство. Согласно
древним мифам, сотворению предшествует пустота.
И вот то ощущение, которое появилось у меня:
индийские храмы, живые и настоящие, остались там — а будущее уже присутствовало
здесь, более настоящее, чем все существующее ныне. И его нельзя было списывать
со счета. Сложно описать некую несомненность реальности, когда она кажется
реальнее реального.— А говоря попросту, для медитации этот зал удивительно
хорош! Сияна вела себя там тихо, и вышла по-взрослому счастливая и довольная,
кружась по саду Матери с открыткой Матри Мандир в пакетике. "Ты что-нибудь
там чувствовала?"— спрашивали её потом. "Энергию,"— отвечал
ребёнок: задают же взрослые глупые вопросы. "Какую?" — "Вот такую:"
и Яся очертила ручкой в воздухе быстрый-быстрый резкий зигзаг.
Мы вернулись в наше бунгало по темноте, но я
уже знала дорогу. Яся устала скакать на багажнике по асфальтовым кочкам, и я
остановилась в кафе европейского вида: наше внимание к нему привлек зеркальный
аквариум с рыбками. Цены там были втрое дороже индийских, хотя готовили индусы
(но все равно недорого). Пока мы ждали — хоть я сразу попросила побыстрее —
погас свет, и официант сразу раздал свечки: видно, что здесь это происходило
часто. Потом я купила бананов в индийском ларьке.
На рассвете я снова поехала в Матри Мандир,
пока спала Яся, и моя спутница — с нетерпением ожидавшая моего возращения,
чтобы ехать дальше: в Ауровиле она чувствовала дискомфорт. Я же, благодаря
уютному бунгало и хозяину, предоставившему его в наше полное распоряжение,
отдыхала душой от Индии: её гостиниц и рикш, с которыми мне приходилось сталкиваться.
Я вполне ощущала в Ауровиле наш, европейский образ жизни, который давал возможность
по-привычному расслабиться.
"Ауровиль — не Индия. Я не смог бы жить
в Индии,"— сказал мне одессит. И мне кажется, я могла бы жить в Ауровиле:
может, и есть какой-то смысл в его молчании — раз именно лозунг тишины подняла
на знамя Мать Мирра? Хотя я могла бы жить в святых городах Индии: в Варанаси, в
Мадурае или в Рамешвараме: но какие-то мои знакомые, которые в Индии бы жить
явно не смогли, вполне смогли бы жить в Ауровиле. И может кто-то мог бы
добавить этому цветущему поселению на зелёном морском побережьи тот русский
момент единения, которого ему не хватает. Хотя всегда тяжелее исправить, чем
строить заново. А с другой стороны, строить свои коммуны русским людям пока не
удается. Не хватает ответственности каждого за себя самого — и умения уважать
дела другого и его душевный комфорт и покой, что с избытком есть в Ауровиле.
САМАДХИ ПЛЭЙС: МЕСТО ОСВОБОЖДЕНИЯ
Так можно перевести то, что по-английски называется
"Самадхи плэйс": могила Шри Ауробиндо и Матери Мирры в ашраме
Пондичерри. Мы поехали туда, в последний раз искупавшись на ауровильском пляже.
"У вас гостевой пропуск?"— спросил индус на входе в частную
территорию пляжа. "Гостевого нет, вот медитационный,"— сказала я, и
он нас пропустил. У моря, вздымавшего столь же высокие, сколь и безопасные волны,
мы разговорились с женщиной из Москвы: она приехала в гости к мужу, который
здесь работал в каком-то микробиологическом институте, кажется, по изготовлению
лекарств. Женщине хотелось пообщаться: наверное, ей тоже не хватало общения
среди неразговорчивых ауровильцев. Но моя спутница очень торопилась — ей
быстрее хотелось в Маммалапурам и Мадрас: к костелу Святого Фомы, крестившего
индусов,— и с такой целенаправленностью мне было никак не попасть в поток
индийских чудес.
Пока мы купались в девять утра, было пасмурно,
и мы было порадовались удачному дню для дороги. Но когда автобус доехал до Пондичерри,
над нами уже сияло голубое небо с таким же ярким солнцем, отбрасывавшем
короткие тени от высоких домов. И пока мы с вещами дошли до ашрама, мы порядком
устали. Мы даже не зашли в попавшийся по дороге белый храмовый комплекс за
высокой стеной: такой же, как и везде. И отнюдь не порадовались, что при входе
в ашрам надо снять обувь на противоположной стороне улицы — а вот вещи там на
хранение не принимают.
Вокруг самадхи плэйс во дворе ашрама было
не очень много места, но много людей, сидящих поодаль: пришедших сюда
медитировать. И много живших в ашраме стариков: мужчин и женщин в белой одежде.
Мы подошли к совсем пожилому индусу, сидевшему на табуреточке и, видимо,
исполнявшему роль охранника, и спросили, где здесь можно оставить вещи. Он
показал на место рядом с собой. Видимо, люди не часто бывают проездом в таких
местах.
Белый постамент могилы украшен цветами, из
которых на нем дважды в день выкладывается символ Шри Ауробиндо: шестигранник с
лотосом — и индийская буква "м" (мать Мирра или ом). Люди несут на
неё цветы, ещё и ещё, которые служители периодически убирают, освобождая место
для новых. Пришедшие становятся на колени и прикладываются к постаменту лбом, подолгу
оставаясь у могилы, и это выражение почитания и скорби подобно оплакиванию
недавно умершего, душа которого слышит и воспринимает все, что происходит
вокруг. Люди безусловно верят, что дух Ауробиндо витает где-то тут. Над могилой
вместе с людьми склонилось большое дерево: как священное древо Шивы посреди
храма двора, где при входе следует снимать обувь.
Пепел Мирры похоронили в могиле Ауробиндо,
покинувшего тело на 33 года раньше неё: самадхи плэйс — место их совместного
освобождения. Что такое место их самадхи: их Освобождения? Здесь возникает то
же отношение амбивалентности, что и к умершим на церемонии похорон: мы
провожаем их туда, куда им нужно: к Богу или в сияющие сферы высшего разума.— А
может, это они нас туда провожают. И "самадхи плэйс" звучит просто
как "место просветления": людей, приходящих отдать дань светлой
памяти Шри Ауробиндо и Матери и остающихся здесь медитировать с этой целью.
Могила в Индии, где нет кладбищ (кроме тех,
что относятся к мусульманской традиции, и буддийских ступ, которые лишь
абстрактно напоминают о святых), имеет более символическое, чем реальное
значение. Индусы кремируют умерших, и лучшее место для праха — воды Ганги.
Чтобы дух как можно быстрее освободился, тело лучше всего сжечь, не оставив
душе ничего: никакой земной привязки. Я никогда не могла понять, зачем сожгли
тело Матери Мирры, если она хотела, чтобы оно оставалось лежать нетронутым: как
тела христианских святых. Если она считала, что тело может воскреснуть,— если
она хотела, чтобы оно воскресло. Мирра выросла и получила образование в
христианской стране, как и Шри Ауробиндо. Но индусам согласиться на естественный
христианский обычай, видимо, столь же сложно, как христианам — принять индуизм.
Особенно когда речь идет о реальном действии: о значимом акте. Если отбросить
консерватизм и недостаток веры, индусы просто не могли решиться оставить душу
своей любимой святой старицы мучиться в её высохшем, но очень живучем теле.
Ученик Матери Сатпрем пишет, что эта кремация
отбросила человечество назад в его эволюционном движении. Может, и нет: если
считать, что всё, все процессы, которые человек производит в себе самом,
совершаются и в ноосфере. В человечестве и ради его плоти и крови,— и ничто из
совершённого: из совершенного — не исчезает бесследно. Но почему не поставить
последний эксперимент — если Шри Ауробиндо и его сподвижница всю свою жизнь
посвятили эксперименту? Ведь надо же уважать последовательность мысли! Или на
это были способны лишь средневековые схоласты и алхимики, да наука советских
времен? Сохранила же она зачем-то тело Ленина?
(Правда, Ленин сохранять свое тело не просил:
он был одержим совсем иной идеей — и занимался как-то совершенно другими
вещами, чем Ауробиндо и Мать Мирра. Сохранить из наследия создателя первого в
мире эспериментально-социалистического государства стоило бы другое. Советский
Союз, например. Или известный лозунг: "Человек может стать настоящим
коммунистом только тогда, когда обогатит свою память всеми знаниями,
накопленными человечеством." О разорванность человеческой мысли!)
Мы с Ясей долго сидели около усыпанного
цветами постамента на ступеньках лестницы — ведущей в жилые комнаты ашрама,
расположенные вокруг двора. Моя спутница прислонилась к дереву у могилы: как
русские женщины в возрасте любят прислоняться к деревьям, испытывая с ними
взаимный контакт. Но с двенадцати до двух — место самадхи закрывается:
покрывало из цветов с могилы убирают и потом выкладывают новое. Пора было на
автобус: ехать в Маммалапурам и Мадрас. И тут моя дочка и моя спутница, забыв
про костел Святого Фомы, дружно захотели остаться в Пондичерри.
Это можно было понять — но нельзя предвидеть.
Если это предусмотреть, легче съездить в Пондичерри без вещей, осмотреть город
и вернуться ночевать в Ауровиль — что я советую в аналогичном случае. В
Ауровиле: его коттеджах и гэст-хаусах посреди цветущей зелени садов — лучше
жить. А в Пондичерри нужно время — чтобы вполне ощутить тот реальный сплав
индуизма с христианством, который оказался столь близок нашему восприятию в
месте Освобождения. Но разве можно предугадать, что для ребенка и пожилого
человека могила людей, о которых они имели не самое ясное представление,
окажется столь притягательным местом, что им захочется провести там по меньшей
мере день?
Поскольку я не доотдыхала в Ауровиле, у меня
не было никакого настроения опять разыскивать гостиницу. Глядя на количество
людей вокруг, я не думала, что есть какой-то шанс остановиться в ашраме. Все же
я спросила у пожилого индуса, охранявшего наши вещи, где тут можно
остановиться. Он сначала, видимо, не понял смысл решаемого нами вопроса, но
глядя, что мы долго не уходим, проводил нас в комнату, где за столом сидела
тоже немолодая уже индуска. Она спросила, откуда мы, и протянула нам листочки с
портретами Шри Ауробиндо и Матери Мирры, и конвертики с засушенными лепестками
растений ашрама. Я сказала, что три года назад была в ашраме "Ауровеллей"
в предгорьях Гималаев, руководитель которого учился здесь; она ответила, что
хорошо его знает. К сожалению, взятые с собою вещи и вопрос с остановкой очень
мешали: я совсем не была готова к общению — даже не спросила её впечатления о
Матери Мирре, мы просто поблагодарили её и попрощались. Старик-индус тем временем
принес Сияне цветок: из комнаты Ауробиндо. А потом вызвался нас проводить за
пределы ашрама к его столовой и гостиницам.
Мы медленно прошли с ним несколько улиц,
миновав ещё один индийский храмовый комплекс. Но в столовую выдавали талоны
только после размещения в гостинице, притом лишь на следующий день — обычная
скорость индийской канцелярии. А в ближайших ашрамных гостиницах для
иностранцев не было мест: надо было ехать куда-то на рикше через восемь
кварталов, и это было уже не для нас. Февраль — самый пик наплыва туристов в
Пондичерри: зима, не так жарко и вдобавок праздник — день рождения Матери.
Поэтому с местами в это время проблемы. Я было сказала, что нам не обязательно
комнату для иностранцев, можно и для индусов. Но индус в гостинице, взглянув на
наше семейство, ответил, что это нам не подойдет: двух-местных комнат для
индусов нет.
Наш старичок-провожатый поделился с нами
сладкими шариками и хлебом от своего обеда: больше он ничего для нас сделать не
мог. Мы распрощались с ним и, купив на улице фрукты, пошли посмотреть на море:
в послеполуденной жаре я лелеяла надежду, что Яся там искупается. Однако
морской берег в центре Пондичерри завален острыми глыбами, о которые с силой разбиваются
волны той высоты, что и везде на юге (кроме Рамешварама). Может, на окраине
ситуация лучше, но мы туда не поехали. А направились к автобусной остановке
через парк: где вымыли фрукты и освежились под струей воды, поливавшей траву
вокруг из фонтанчика водопроводной трубы.
Потом мы сели на автобус в Маммалапурам, где
билетер согнал мою спутницу с заднего сиденья, чтобы усадить туда двоих мужчин:
только она порадовалась, что села одна у окна! Вдобавок он взял с иностранок
двойную цену за билет: как до Мадраса. Моя спутница не могла успокоиться всю
дорогу. Надо же, бывают и такие индусы — нет идеального народа! Чем-то она ему
не понравилась — может, ему вообще не нравились иностранцы, а может, это было
лишним подтверждением того, что в Индии не стоит носить юбку короче, чем до
пят, даже если жарко. А по дороге, шедшей вдоль береговой полосы, мелькали
обычные индийские поля и храмы, коттеджи, хижины и буйволы с разноцветными
рогами: ситуация здесь была оживленнее, чем на юге. И внешне всё это
разнообразие очень напоминало Ауровиль, живущий своей жизнью и сочетающий индийский
быт с западной предприимчивостью, отвоевывая у Индии её территорию — уже не оружием,
а идеей духовности и многонационального строительства.
Чем он станет? Превратится ли сеть ауровильских
поселений в город или останется более комфортной для жизни деревней? Скорее
второе. Он останется колонией иностранцев в Индии, любящих её природу и её
жару, и научившихся ладить с её иссиня-коричневым населением: использовать его
в своих целях и сотрудничать с ним — как тысячелетия назад это делали светлые
арии. История повторяется. Может быть, более образованные пришельцы научатся
ценить качества местных обезьян-индусов и по-настоящему понимать культуру Индии
— как некогда восприняли её арии, искушенные в своем священном писании Вед.
Может, и нет. Но центром Ауровиля и средоточием интереса к нему будет Матри
Мандир — куколка нового мира, где пестуется и возникает какой-то пока невидимый
образ будущего.
МАХАБЛИПУРАМ — ГОРОД КАМЕНОТЕСОВ
БЕРЕГОВЫЕ ХРАМЫ
Маммалапурам некогда был столицей государства Паллавов и крупным
портом: волны океана уже не бьют в его берега, как в Пондичерри и других, более
южных городах. Но сегодня Мамалапурам — лишь поселок с населением 12 тысяч
человек, предоставивший свое море в распоряжение туристов. Это ближайший к
Мадрасу курорт и первое место, которое обычно посещают иностранцы, прилетевшие
в Мадрас.
Оказавшись после самадхи плэйс в курортном
месте, я почувствовала себя ужасно: контраст был слишком велик. Я редко
испытывала такое опустошение. В отвратительном настроении я пошла через грязный
песчаный пляж купаться в серое мелкое море, которому так не хватало голубизны
Ауровиля! — хотя Яся начала резвиться в нем вовсю, наконец-то ощущая отсутствие
всякой опасности от океанических волн. На пляже ближе к гостиницам лежали
естественные наслоения мусора и бегали собаки — по виду бесхозные, как и все
индийские уличные животные. Одна украла шлепанец моей дочки, и мы долго за ней
гонялись, пока местный индус в неё чем-то не запустил.
Но если человек не видел Индии, городок
Маммалапурам — иначе, Махаблипурам — произведет на него неизгладимое
впечатление вольготной индийской жизни, специально приспособленной для
туристов. Рикша сразу же отвез нас к гостинице близ пляжа — а когда мы
спросили, нет ли чего подешевле, отвез к другой: отелю "Лакшми", видимо, одному из самых
известных — на него даже есть указатель. Первое, что мне захотелось, увидев эти
отели с их хозяевами и ценами — сесть на автобус и уехать обратно в Пондичерри.
Однако тут же к моим услугам оказались хозяева гостиниц с другой стороны улицы,
где цены уже были вдвое дешевле: а пройти к морю надо было всего только лишние
метров двадцать. И мы взяли даже два номера вместо одного.
Название отеля было "Винодхара". Мы спросили: это
что-нибудь значит? Хозяин ответил: это ничего не значит, это сокращение.
Фамилия его семьи Дхарма, а его имя Винот — как и нашего знакомого из Рамешварама,
чему мы по-русски порадовались. И он тут же понял, что мы русские — потому что
мы проявили интерес к нему самому, а не только к цене гостиницы. Впрочем,
позже, когда мы с Ясей гуляли по улице, пожилой индус на улице предложил мне
комнату ещё в три раза дешевле (50 рупий), добавив, что его жена хорошо
готовит. Индусы здесь охотятся за туристами, и можно найти подходящий вариант.
Махаблипурам известен береговыми храмами — а точнее, мастерством
обработки камня, из которого они сделаны. Здесь целые улицы каменоломен, где с
утра до ночи трудятся мастера, изготавливающие из мягкого камня изящные статуи
богов: и большие храмовые скульптуры, и маленькие статуи домашних алтарей, и
карманные сувениры.
Последние во
множестве предлагаются туристам на других улицах, где сгруппированы магазинчики
и ресторанчики: в которых можно поесть разнообразные морепродукты — но это уже
не по индийским ценам. Моя спутница не удержалась, чтобы не заказать рыбу: в
пустом ресторанчике под открытым звездным небом. Вроде приятном — по сравнению
с соседним, где иностранцы под крышей в четырех (точнее, трех) стенах курили,
пили и слушали какую-то совсем не подходящую к индийской ночи музыку. Но я
потеряла всякое терпение, ожидая заказ, и, разрезав купленный до того арбуз,
стала кормить корками меланхолично стоявшую рядом корову. Мы с дочкой получили
от этого занятия огромное удовольствие — и я поняла, почему русские ведут себя
в ресторанах по-хамски: им просто там скучно. Русская душа требует большего —
особенно если её начинает кто-то обслуживать за деньги. Довольная корова раскрепостилась,
как и мы, и опрокинула стоявший на тротуаре горшок с каким-то деревом. Тут официант
её прогнал, а жаль — мы ещё не успели доесть весь арбуз.
Большинство старых дравидийских храмов — уже музеи. Размер их небольшой, и их каменная отделка прекрасно получается на фотографиях: в отличие от бесконечных рядов скульптур больших священных храмов, которых не охватывает ни глаз, ни кинокамера. Самый популярный комплекс — пять миниатюрных храмов, высеченных из монолита. Это каменные копии деревяных храмовых колесниц, посвященных главным богам, которые называют "пятью небесными колесницами". Рядом с ними — скульптуры самых сильных животных, способных увезти эти колесницы: слон, бык и лев.
В Маммалапураме я столкнулась с нововедением:
вход для иностранных туристов в два маленьких, но заметных прибрежных храмовых
комплекса на берегу был десять долларов для иностранцев (и десять рупий для
индийских туристов). А для детей бесплатно — поэтому основными экскурсантами
там были индийские школьники. И я пустила дочку полазить с ними по каменным
слонам и львам, побегать между колонн каменнего дворца и заглянуть в башенки
храмов. Сама же осталась за невысокой сеткой проволочного забора — из-за
которого, впрочем, было все и так прекрасно видно.
За этим новым забором предприимчивые продавцы
уже развернули торговлю многообразной ерундой, и пока я с фотоаппаратом в руке
наслаждалась видом этого туристского места со всеми его прелестями, какой-то
юный торговец каменными фигурками богов тут же шепнул мне на ухо:
"Кама-сутра?" С ходу поняв, что это относится не к фигуркам, я
рассмеялась ему в лицо, и он сразу все понял. Другой, постарше, видя мое
отношение к забору, сам не стал ничего предлагать, а просто спросил, не
итальянка ли я. Он сделал мне комплимент, что для русской я слишком хорошо
говорю по-английски. Русские люди в Маммалапураме обычно по-английски не говорят:
в силу чего индийские торговцы уже научились неплохо объясняться по-русски. Как
говорит русская мудрость, "лень — двигатель прогресса". Этот индус
сказал, что с ценой музеи явно переборщили: по его мнению, её надо было бы сделать
в четыре раза меньше, и прибыли стало бы больше. Но в отношении того, сколько
можно содрать с иностранцев, в индусах чувствуется прямо-таки русский размах.
(Хотя к собственному населению Индия относится куда бережней России.)
ЛЕГЕНДА
О СПЯЩЕМ ВИШНУ
Мастерство маммалапурамских мастеров
подчеркивает небольшой музей каменной скульптуры, где вход — обычные две рупии.
Это тоже бывший храм, и чем-то нам понравился его уютный дворик с нагромождением
многочисленных статуэток каменных богов, иногда покрашенных в светло-синий или
светло-зеленый цвет (ритуальные цвета Шивы, Рамы, Кришны, Лакшмана или
Ханумана). А шедевры того, что можно сделать из камня — памятники времен
паллавской династии: барельефы выбитых в скалах пещер. Все эти
достопримечательности я объехала за пару часов на велосипеде, который
арендовала в гостинице.
барельеф "Нисхождение Ганги"
в Махаблипураме
Если подняться на холм к маяку, видно, что в
Маммалапураме и его окрестностях среди песка, покрытого зеленой
растительностью, то здесь, то там выступают большие гладкие скалы. Их шлифуемый
временем мягкий камень словно специально предназначен для того, чтобы устроить
в нем жилище. И главные достопримечательности Махаблипурама — пещеры с потолком
метра четыре и колоннами, иногда украшенные орнаментом. Одна из них
по-английски именутся название Arjuna's Penance — место уединения Арджуны,
хотя я бы назвала её скорее дворцом героя. На стене выбитого в скале зала с
двумя рядами колонн — каменный барельеф: он известен как самый большой каменный
барельеф мира (30х12 м).
Он также носит название "нисхождения
Ганги на Землю". Вдоль всей скалы видна расщелина высотой 12 м, с которой
некогда стекал ручей, — она изображала Гангу, низвергающуюся с Гималаев. Каменные
боги собрались вокруг нее, чтобы воздать ей почести. Сегодня ручей наполняется
водой разве что в сезон дожден, но память о Гималаях осталась. И барельеф
связали с именем Арджуны, который в горных высотах, откуда спускается Ганга,
некогда предавался аскезе. Арджуна получил там дары хозяина гор Шивы, громовержца
Индры и других богов — которые пригласили его погостить на небесах, чтобы
передать свои навыки. (Как повествует "Махабхарата", их гостеприимство
длилось 5 лет — по меркам Индии, не так уж долго, чтобы обучиться сверхестественным
способностям: владеть оружием богов. Уединиться в горы лет на 5 — мечта поэта!
и традиционный для Индии пример отшельничества перед свершениями). И сомн богов,
когда-то лицезревший низвержение Ганги, теперь предстал перед Арджуной.
Из скульптур барельефа
наиболее выделяется фигура слона. Это, конечно, не просто слон, но небесный
слон владыки богов Индры — Айравата. Основание барельефа сегодня уже несколько
ниже уровня земли — дает о себе знать культурный слой. На барельефе другого
пещерного зала выгравированы тигры. Третья пещера — на холме, у маяка; там есть
также выбитое из камня ложе: огромная кровать со ступеньками и подушкой (под
открытым небом). А вершина ближайшей к маяку скалы стала храмом в честь друга
Арджуны — Кришны: Krishna Manadapam. Лежащие на ней огромные валуны
доказывают, что храм выбит из целикового камня.
Храм Кришны
Долговечность камня убеждает в том, что здесь
когда-то и вправду бывали герои "Махабхараты". И на песке близ пляжа
за проволочной сеткой для туристов специально стоят скульптуры с комментариями,
рассказывающими мифологические эпизоды индийской истории. Но здесь история не
столь жива, как в Рамешвараме. Единственный живой храм Махаблипурама — храм Cпящего
Вишну. Легенда гласит, что один великий мудрец, махариши Пударика,
захотел дойти до Творца, лежащего посередине океана, и чтоб убрать лишнюю воду,
мешавшую ему пройти к Богу прямо по воде, стал пахтать море, как из молока взбивают
масло. Вишну оценил усилия старца и явился ему сперва в виде нищего, просящего
подаяние. Пока Пударика ходил за пищей для странника, Вишну прямо на берегу
принял образ слитого с бесконечностью Творца. Этому событию и посвящен главный
храмовый комплекс Махаблипурама, о чем повествует памятная табличка на стене
внутри храма.
Спящий Вишну — это был любимый сюжетный образ
Яси. То ли она действительно воспринимала ощущение вечности через фигуру отдыхающего
Творца-Нараяны, то ли по сходству с уютно лежащим на диване папой, но она
всегда оживлялась, завидев лежащего Бога. Скульптура спящего Вишну часто встречается
на юге Индии: неслучайно ему был посвящен первый храм, который мы с ней
посетили. С его образом связаны и береговые храмы Махаблипурама. В центре последнего
действующего храма Махаблипурама виднелся большой лежащий Вишну, в ногах которого
стоял маленький махариши Пударика. Священнослужители, также как и храме Вишну в
Мадурае, благословили нас его круглой золотой короной.
Осмотрев храм Вишну, мы вернулась в индийскую струю. И я решила до мегаполиса-Мадраса посетить какой-нибудь чисто индийский город, чтобы перебить впечатление от курортной жизни. В двух часах от Махаблипурама и Мадраса был Канчипурам, куда мы сперва не собирались, потому что это город не на море. "Но это — не туристское место,"— попытался удержать меня хозяин гостиницы при расчете. "Вот потому-то я туда и еду,"— ответила я. И он тут же потерял ко мне всякий интерес.
Весь день до пяти вечера я последний раз
купалась с Ясей в индийском океане, перекусывая кокосами и насквозь
прожаренными треугольными сладкими пирожками с луком; глядела на толпу молодых
людей, по колено в воде играющих в мяч и далеко заплывала в море — в Махаблипураме
это возможно. На автобус нас проводил уже немолодой индус, который подсел к нам
на пляже. Он агитировал заходить в его гостиницу поесть рыбы, рассказывая, что
какие-то русские жили у него с месяц. А я попросила его занести в гостиницу
"Винодхара" длинный острый нож, который я накануне одолжила у своего
хозяина, чтобы прикончить недорезанный арбуз, которым мы кормили корову. Я
пошла на пляж уже с сумкой, и мне не хотелось возвращаться. Как местный житель,
он знал все гостиницы и заверил меня, что это не будет ему неудобно.
"Русские часто забывают возвращать вещи,"— сказал он. Надо сказать,
изогнутое лезвие ножа было красивым и удобным, и я бы тоже с удовольствием оставила
его себе как сувенир — но почему-то решила не отягощать нашей русской кармы. А
потом мы без сожаления покинули море и город каменотесов.
КАНЧИПУРАМ: ДРЕВО ЗНАНИЙ
Храм Экамбарешварар
Автобус в Канчипурам уезжал в пять и приезжал
в семь — казалось бы, что лучше, чем ехать под вечер? И всё же это тоже было
испытанием, потому что индуски, набивавшиеся в переднюю часть автобуса, не
могли сразу понять, почему я одновременно не могу взять к себе на колени и
сумку, и Ясю. В пять было ещё жарковато — и полная женщина, сначала севшая
рядом, выразительно показала, что из моих волос надо сделать хвост, если уж не
индийскую косичку, начинающуюся на макушке (я воспользовалась её советом). Но
моя дочка сидела у открытого окна, и рюкзак у меня на коленях перегораживал к
ней всякий доступ. Впрочем, когда другая соседка оказалась не очень этим
довольна: её спутница на наше трехместное сиденье уже не помещалась, Сияна сама
вступила с ней в контакт: сделала из бумаги маленького журавлика и подарила ей.
Женщина в ответ развернула листок, сделала
другую фигурку и дала Ясе. Та вновь сделала свою — так они общались довольно
долго, пока женщина не переменила своего отчуждения на расположение, и не
спросила, кто мы и куда едем. "Вы паломники (pilgrims)? — спросила она,
когда я назвала наш маршрут.— А где вы остановились?" Паломники — это было
ей понятно, но она не сразу поняла, что мы нигде не остановились, а
путешествуем; и раздражавшая её сперва сумка как раз и есть наш багаж. В её
наряде было что-то ритуальное: и она, и её спутница были в красных сари, и я
спросила, значит ли что-то цвет её одежды. "Ничего не значит,"— ответила
она. "Но вы обе одеты одинаково,"— возразила я. "Мы едем на свадьбу,"—
сказала она.
Канчипурам — ещё один святой город индуизма: как пишет туристская
литература, он входит в семерку наиболее известных священных городов. Возраст
Канчипурама — более 2-х тысячелетий, старейших его храмов — 13 веков, а Канчипурамского
университета, одного из старейших в мире — около 2 тыс. лет. Его называют
"золотой город тысячи храмов". По величине он сравним с Мадураем,
даже несколько больше: 170 тысяч человек — и так же известен производством
шелка. Золотым его можно назвать вряд ли — поскольку его храмы, в отличие от
Мадурая, где все сияет и блестит, не реставрировались, наверно, тысячелетиями.
В Канчипураме ныне есть элемент запустения — может, оттого что это не туристский
город: не на пересечении путей. Но храмов действительно поразительное
количество, и первый мы увидели, пока ехали на автобусе.
Увидев огромный храмовый комплекс, про который
мне сказали, что он посвящен Вишну, я поспешила выйти, решив, что это главный
храм. И зря, потому что он оказался далеко от центральных храмов, где я хотела
остановиться, и пришлось туда добираться на местном автобусе. От автобуса мы
дошли до центрального храма Экамбарешварар, но смотреть его не стали: Сияна падала
от усталости, и я стала прежде искать ночлег, поначалу безрезультатно. В восемь
часов улицы ещё не были пустынны, рядом с храмом было жилье и оживленное
взаимодействие индусов — но видно, индусов тут было слишком много, чтобы
осталась комната и для меня.
"Дешево и сердито? (Сheep and
best?)"— спросил меня один из моторикш, стоявший в толпе общавшихся между
собой индусов, к которому я обратилась с вопросом о гостинице. "Мне не
нужно "best",— улыбнулась я (мол, я не из Америки).— Мне только на
одну ночь." И владелец мотоциклетной кабинки увез меня обратно на автобусную
остановку, где стояло несколько больших гостиниц для индусов с фиксированными ценами.
Я дала ему 10 рупий, как дала бы везде: "O'key?"— "Если Вам
нормально." Я поняла, что в этом, не испорченном туризмом городе, могла бы
дать и пять, но, конечно, не стала брать деньги назад: все же он проявил
внимание.
В первой и второй гостинице мне сказали:
"Мест нет: свадьбы!" Зато в следующей, "Krishna Lodge", с фиксированной ценой 70 рупий, мне без
заминок выдали ключи от номера на третьем этаже: несколько обшарпанного, но с
обычным вентилятором и душем — который, правда, не открывался как надо, зато из
крана текла горячая вода, чего в приморских гостиницах обычно не было. В
городе, удаленном от моря, это было кстати. "Писатель,"— сказала я на
вопрос о роде занятий, когда служитель заполнял графу в гостиничной книге, чтоб
как-то оправдать появление затемно женщины с ребенком в этом бараке. Мальчик принес
чай, который разливался тут же в гостинице, и пару серых, хотя и чистых,
покрывал, и мы сразу уснули.
С утра я подняла Ясю, торопясь посмотреть
храмы, чтобы потом успеть в Мадрас на какой-нибудь поезд. Самый известный храм
Канчипурама Экамбарешварар знаменит тем, что в нем растет манговое дерево,
которому три с половиной тысячи лет. Его четыре ветви дают плоды с разным
вкусом, символизируя четыре ветви знания Вед: Ригведу, Яджурведу, Самаведу и
Атхарваведу, растущих из единого корня арийской религии. Само же это древо
знания, как и все храмовые деревья, посвящено Шиве.
Легенда говорит, что под ним с Шивой сочеталась
дева Камакши
— ещё одна из южных шивиных невест. Её имя, вероятно, связано с индийским
"кама" — "желание". И этот откровенный смысл делает её
главной богиней индийских свадеб. По сравнению с Каньякумари, где на первый
план выходит девственная чистота, или Минакши, утверждающей совершенство
материнской питающей любви, Камакши не столь возвышенно-абстрактна, и любовь
божественная тут идет рука об руку с человеческой. Если на современных
изображениях Минакши и Каньякумари стоят со своими птицами, то Камакши обнимает
шивалингам — на фоне дерева Шивы.
Резонно спросить: при чем тут древо Вед?
Пойдем дальше библейского вывода, что познание и сексуальная страсть одно и то
же: вглубь истории. Камакши тогда предстанет духом дерева и им самим. Жизнью
дерева — и древом жизни. Шива, как первый алтарь: камень под деревом, — его
знак и символ: обозначение и обрамление, подчеркивание внутреннего содержания.
Когда камень обозначает дерево, Камакши есть жизнь, Шива — её отражение в
сознании и само сознание. И наоборот: если живое дерево подчеркивает содержание
мертвого камня, Камакши — энергия, скрытая во всем (Шахти и человеческая
страсть), Шива — то, во что она воплотилась.
А можно в современной иконе Камакши увидеть
тоненькое растение, прислонившееся к удобно торчащему высокому камню, чтоб не
упасть, пока оно не превратилось в мощное дерево. Так жизнь пользуется разумом
и опирается на него, чтобы обезопасить свое существование, а потом набирает
собственную силу. И в чем-то символично, что древнее дерево в центральном дворе
храма Экамбарешварар уже засыхает — хотя засохнет ещё не скоро, и на наш век
его ветвей ещё хватит. Под этим широким деревом, раскинувшемся более в ширину,
чем в высоту, разместился обычный алтарь с богами и священнослужителем, и оно
обнесено невысокой оградой, предлагающей обойти его по часовой стрелке. А на
камнях двора пандиты расстелили подстилки с храмовыми принадлежностями, на тот
случай, если кому-то понадобится отслужить пуджу. Желающие есть — потому что
чьей же поддержкой, как не богини Камакши, стоит заручиться перед свадьбой? — и
конечно, она поможет, если что-то не в порядке с детьми и другими семейными проблемами.
Комплекс храма Древа Вед большой — потому
удивляет его запустение и простор никому не нужного внешнего двора. Здесь нет и
не может быть никаких охранников. Даже торговцы с него переместились ко
внутренним воротам: входу в коридоры центрального комплекса. В квадратном
пруду, где в храме Минакши торжественно сияет веселый желтый столб посреди чистой
воды, в Эркамбарешвараре среди ряски плавает неимоверное количество толстых
прожорливых рыб типа форели, темного цвета. Их тут же предлагают покормить
воздушным рисом предприимчивые продавцы — и пребывающий у внутреннего входа
пандит читает на этот случай специальную мантру. У пруда возвышается бык Шиванандин под крышей: на ограде его
постамента висели большие красно-желто-зеленые свадебные венки.
Во внешнем пустынном дворе ближайший ко входу
алтарь — Ганеши, маленький алтарь в
большой арке цветного помещения. Мы купили маленькое храмовое изображение
бога-слоненка в цветном венке. У входа внутрь храма нам ещё предложили две
свечки: фитилька в тарелочке с маслом — для двух главных алтарей, которых я уже
не помню. Помню, что взяла лишь одну, чтобы Яся не сильно перемазалась маслом,
и мы зажгли её как можно быстрей, дойдя по широкому коридору до одной из темных
статуй, у которой столпились люди. Фресок я тоже не помню, хотя они там были,
или должны были быть на потолке. Всё же реставрация дает памяти преимущество.
Древность же окрашивает все без различий в коричневые тона, где стирается
всякая разница, остается лишь чувство комфорта чего-то привычного, о чем не
надо помнить. Хотя издали белые башни-гопурамы храма Древа Вед выглядели как
новые.
Моторикша, который нас привез к этому храму, заметил, что рядом есть ещё четыре, и ожидал меня у входа. "Я не просила Вас меня ждать,"— сказала я. "Кроме этого храма, рядом есть ещё,"— напомнил он: и конечно, он был готов отвезти меня ко всем четырем, и к храму Вишну, что за 5 км, и к ещё к какому-то, в 25 км отсюда. "Не хотите ли Вы купить шелковые изделия?"— спросил он также: вероятно, имея свой коммерческий интерес. Это в мои планы никак не входило: но ближайшие четыре храмовых комплекса можно было посмотреть. Однако тут какие-то торговцы стали помогать этому рикше набить себе цену, и я пошла своей дорогой, вскоре встретив другое предложение. "40 рупий за 4 храма,"— сказал велорикша, и мы с дочкой предпочли катание в велосипедном ритме.
храм Кайласнатх
На покачивающемся сиденьи мы очень неторопливо
поехали по деревенского вида дороге, уводящей от центра в сторону
железнодорожной станции, напевая по пути "Санта-Лючию". И первый из
храмов, куда довез нас рикша, Кайласнатх, 8 века, названный в
честь легендарной горы — жилища Шивы, был похож на музей — потому что людей там
не было. Правда, не было и билетной кассы, а обувь полагалось снимать, как это
сделали двое выходивших из него людей. Среди белых скульптур вставших на задние
лапы львов, танцующих апсар и гандхарвов, птиц и других божественного вида
созданий, летали настоящие зеленые попугайчики. Помещение с этим барельефом заканчивалось
пирамидой внутреннего храма, но он был закрыт. В конце двора этого небольшого
храмового комплекса какой-то человек тихо делал что-то хозяйственное: быть может,
здесь и предполагался ремонт — бежевые барельефы со временем становятся
коричневыми, а потом и черными. Мимо нас спокойно прошла изящная женщина с
типичным в Индии большим блюдом на голове — неся строительный материал. Потом я
в углу всё же увидела пандита: он беседовал с каким-то мужчиной.
скульптуры
храма Врадараджа Перумал
Я поблагодарила рикшу
за доставку, но сказала, что мне больше нравятся действующие храмы. Он
воспринял это однозначно, и в следующем храмовом комплексе, расположенном ближе
к центру города (Врадараджа Перумал), купил мне типичную тарелочку
для пуджи с кокосом и двумя бананами. Мы с дочкой дошли до священнослужителя,
который разбил кокос, вылив его жидкость к своему алтарю, и вернул нам его,
освятив также и бананы. Я попросила потом у продавщицы нож, и наш рикша помог
отковырнуть твердую мякоть кокоса: нашей любимой еды. В храме мне запомнились
свадебные процессии, ожидавшие церемоний. Пятиэтажные гопурамы этого храма, с
осевшей на скульптуры серой городской пылью, у основания которых расположились
коровы-шиванандины, точно следовало бы почистить.
гопурамы храма Врадараджаперумал
Третий храм: Храм
Камакши — был самым оживленным, центральный купол его и центральная пирамида
были золотыми. На вход в святилище продавались билетики по две рупии, и за ними
стояла длинная очередь, с очень медленной скоростью просачивающаяся во
внутренний храм. Билетер сказал мне: "Hindus only",— и потому билет я
не купила, а просто прошла в веренице индусов через повороты дороги по периметру
внутреннего храма к алтарному помещению, где билет у меня никто и не спросил —
но там было уже слишком много народу, чтобы нам почтить Камакши вблизи. Зато
продавец на входе подарил нам с Ясей её карманную иконку — когда узнал, что мы
из России.
у входа в храм Камакши
В алтарном варианте Камакши изображается
застывшей в позе лотоса на круглом диске: в красной одежде с золотыми
украшениями, отмечающими все точки чакр. Четыре её руки перекрывают белый свадебный
венок, который остается позади на зеленом фоне: две из них держат её атрибуты,
две — раздают благословение. На голове — многоэтажная золотая корона, переходящая
в пирамидальные серьги. За нею — тонкий белый Месяц Шивы. И такие же два белых
полумесяца огибают лук бровей, и их белый фон очерчивает красную точку третьего
глаза. Справа от золотой Камакши — маленькая синяя скульптура Шивы, касающегося
рукой сердца.
Это в строгом скульптурном виде, а в изобразительном
— Камакши сидит в огромном цветке лотоса на фоне резного круга-мандалы, со
всеми украшениями в точках чакр (они могут быть двойные и тройные: чакр не
семь, а больше). И держит лотосы в двух руках — как Лакшми, супруга Вишну: она
отождествляется с богиней любви и процветания (и значит, Шива сливается с Вишну
— в любви. Здесь можно вспомнить, что и темнокожий бог любви Кришна, вобравший
в себя яд мира, являет черты и Вишну, и Шивы).
Третьей рукой Камакши, как и
Лакшми, сыплет золото в переполненную чашу (богатому дается!) — из
энергетического центра ладони, отмеченного красным кругом с точкой посередине.
Четвертой рукой, с таким же кругом, просто оказывает энергетическую поддержку
снизу — как наши экстрасенсы. Деви Камакши окружают трое святых: мальчик,
зрелый мужчина и старик в оранжевой одежде, с четками и посохом — а может, это
один и тот же. И бог-конь, сложивший руки в молитвенной позе: в такой же, как и
она, многоэтажной короне, с раковиной и важдрой (атрибутами Вишну). Можно
добавить, в барельефах есть не только быки: коней тоже хватает.
скульптура Сурьи в храме Врадараджа
Перумал
Посреди храмового бассейна комплекса Камакши,
кроме обычной башенки с колоннами, сидит скульптура в позе лотоса. В храмовом
дворе стоит небольшая полосатая ступа (в память какого-то святого) под крышей
(все же здесь дожди, видно, бывают). И разлапистое дерево с ленточками
исполнения желаний, под которыми лежит своеобразное приношение — груды обычных
красных кирпичей, тоже с завязочками. Может, это здесь такие красные
шивалингамы — а может, как символ строительства: это столь естественно
смотрелось, что мне не пришло в голову никого об этом спросить.
Четвертый храмовый комплекс меньшего размера
и похож на первый. Во внутреннем здании проход посреди барельефных стен ведет к
трехэтажному небольшому храму Вайкунтха Перумал. Это опять же храм спящего
Вишну — где Творец в разных своих пределах лежит, стоит и сидит.
Сначала открыт был только средний. Но в храм, кроме нас с дочкой, подошли ещё
двое молодых людей — и два пандита в белом открыли запертые комнаты, проведя
нас по лесенке вверх и пропели мантры во всех трех, всякий раз благословляя
присутствующих короной и угощая какой-то терпкой травкой (вкус которой я
запомнила и в храме Вишну Маммалапурама). Как обычно, нам больше всего
понравился верхний предел спящего Вишну, здесь более просторный — с единственной
скульптурной группой. Колонны во внутреннем дворе украшены львами.
Потом я съездила на железнодорожную станцию —
точнее полустанок, откуда электричка шла в Мадрас лишь через три часа. Пришлось
опять ехать на автобусе. Может, зря я торопилась — лучше посмотрела бы
оставшиеся — 995 храмов — или купила что-нибудь из шелка: всё равно я уже не успела
в билетную кассу восточного направления, которая в индийской манере закрылась в
два часа дня, хотя мне сказали в Канчипураме, что она работает до четырех.
Я намеревалась ехать в Ананданагар: город, построенный по социально-экономическим принципам
индийского философа Анандамурти: посмотреть ещё одну модель духовного
поселения, кроме Ауровиля. Но при сжатых сроках нашего путешествия оставаться в
Мадрасе на сутки или более мне не захотелось. Меня смущало его население — 6
млн человек, огромные плакаты рекламы на улицах, портреты политиков с сытыми
довольными физиономиями и нахальные рикши. К тому же мне сказали, что прямого
поезда нет: сначала было добраться до ещё одного мегаполиса — Калькутты, а потом брать очередной билет
на поезд до Пурильи, до мало кому
известного полустанка Пундаг, и там
ещё добираться своим ходом. Последнее смущало меня меньше всего: я вполне
представила себе, как встречу какого-нибудь человека в оранжевом, поприветствую
его мантрой искомого направления: "Бог
во всем" (буквально "чту Отца всего, который только единственно и
существует") — и он догадается проводить нас, куда нужно. Но два мегаполиса
за четыре дня — для Индии это много.
Хотя и в Калькутте есть чего смотреть: недаром
же это город Кали, выходящий в уникально широкую дельту Ганги. А Ченнай — ныне так называют Мадрас —
город "золотой змеи" Шивы, где есть храм Капалешварар — вероятно, не
хуже храмов в Тривандруме или Канчипураме. Там можно посетить маяк, с которого
видна панорама всего города, и посмотреть статуи великих людей на набережной.
Строящиеся повсюду большие статуи — новое поветрие: индусы укрепляют свою
историю, решив использовать достижения современной цивилизации. Они ими очень
гордятся — и рикша, который возил по Ченнаю мою спутницу, убеждал её
сфотографировать каждую и удивлялся, почему она этого не делает. Но она прежде
всего ездила смотреть огромный: самый большой в Индии костел Святого Фомы — того
самого Фомы неверующего, который крестил индусов, а в 78 году нашей эры по
преданию был казнен в этом городе. В Мадрасе, четвертом по величине городе
Индии и главном её католическом центре, обосновалось в свое время и Теософское
общество.
Ченнай также известен
центрами надийской астрологии. А к западу от Ченная, в Коларе,— единственное в
стране месторождение золота, которое добывают в самой глубокой в мире шахте
(3,5 км). Возможно, это и сделало в своё время Мадрас мегаполисом. Недалеко от
Мадраса, на одном из островов Бенгальского залива, построен космодром.
Я посмотреть храм Святого Томаса не успела:
на вокзале работали кассы южного направления, и через час был поезд в Бангалор, стыковавшийся с другим в
Путтапарти — к Саи-Бабе, куда мы попадали уже утром. И я, поддавшись общему
стандарту, выбрала этот быстрый переезд, хотя можно было бы посмотреть и
Бангалор: индусы говорят, что это красивый город, известный своими светящимися
фонтанами. Европейцам он нравится. И история Индии, которую рассказывают
индийские храмы, там, несомненно тоже есть.
к окончанию 2-го
рассказа: ПУТТАПАРТИ — РЕЗИДЕНЦИЯ САИ-БАБЫ
посмотреть фото к этому
рассказу
посмотреть слайд-фильмы
об Индии
к третьему рассказу:
С
ИНДИЕЙ НА РАВНЫХ: север и запад страны