на главную страницу сайта

Семиры и В.Веташ "АСТРОЛИНГВА"

 

СЕМИРА

ТАЙЛАНД — СТРАНА БЕЗ ТАЙН?

ТАЙСКАЯ ПРИРОДА И ЦИВИЛИЗАЦИЯ

. к оглавлению и началу рассказа

Окончание рассказа

архив рассказа: с фото и без них

ОСТРОВА ТАЙЛАНДА


ЧЕРЕПАШИЙ ОСТРОВ КО ТАО
И ПОДВОДНЫЙ МИР

 

Камень Большой Будда на острове Ко Тао

 

Ко Тао — значит, Черепаший остров. Высокие острова Тайланда, со скалистыми берегами из круглых камней и горами внутри, похожи на черепах (и кроме острова, где мы были, а Сиамском заливе есть еще несколько более маленьких островков, носящих то же имя). В мировой мифологии черепаха олицетворяет опору мира (как и слон): на ней стоит Земля. В китайской традиции это символ женского начала инь, а в обыденном сознании — медленной скорости, по принципу "тише едешь, дальше будешь". И еще это образ защитного панциря, куда всегда можно укрыться. Черепаха мудра, и пошаговый познавательный процесс, несомненно, хранит нас от лишних эмоций. Тело и его разум защищают душу.

Образ этого названия, как я уже говорила, позитивно откликнулся моей душе. И недаром — это было лучшее место нашего отдыха, самое природно красивое, достаточно уединенное и климатически мягкое, привлекательное с точки зрения отсутствия наплыва туристов и умеренных цен (по сравнению с островом Самуем, Пхукетом или самым известным курортом Патаей). И еще мне нравились люди, которых я там встречала. Там можно было встретить путешественников, а не только туристов.

Наш кораблик плыл на Ко Тао с 12 ночи до 6 утра. О выборе ночного кораблика я не жалею: это была одна из красивейших ночей в моей жизни. Мы легли спать прямо на палубе, использовав наши меховые плащи и свитера. И я никогда не видела столь оранжевой полной Луны с таким ярким и четким, хотя и небольшим галом вокруг (в России оно обычно большое, туманное и размытое). Среди ночи я проснулась: белая пена волн билась внизу о кораблик, а вдали, как в сказке, двигалось множество освещенных разноцветными огоньками островков кораблей. Движение между берегом и островами активное, и кораблики разных размеров и целей курсируют постоянно. Прежде всего они, конечно, ловят рыбу и возят еду на острова, где ничего не производится и мало что растет: хотя кокосы, бананы, лимоны и манго растут везде. И Яся на Ко Тао срывала бананы, а я как-то нашла в пальмовом лесу валявшиеся лимоны и даже сделала из них лимонад, использовав пакетики сахара, оставшиеся с поезда и самолета. Пальмы с бананами маленькие, как кусты, с кокосами — высокие.

С 1933 по 1947 годы Черепаший остров был тюрьмой, пока король не освободил узников — которым, если учесть красоты и климат острова, жилось там, вероятно, не хуже, чем нашему президенту. Остров опустел, но ненадолго. Двум братьям-близнецам понравилось путешествовать в тех краях, на обычных парусных лодках, хотя в те годы это было еще довольно опасное путешествие. Они привезли туда свои семьи и основали поселок, выращивая овощи и питаясь рыбой и кокосами. Хотя проблема добраться на остров существовала еще долго, его красоты притягивали население. И сегодня там можно увидеть тайцев и иностранцев, которые строят себе дома в гористых местах острова, не столь досягаемых, как главные пляжи. Курортом Ко Тао стал прежде всего из-за своего подводного мира.

С западной стороны острова, тихой с точки зрения океанских волн, расположен пирс и длинный пляж. Но там купаться не очень интересно: плавает мало косяков рыб, и все они белые, под цвет пляжа из белого крупного песка (остатков ракушек). А во всех других местах остров Ко Тао являет удивительный подводный мир прямо у самого берега. Там можно часами плавать с маской, никуда особенно не заплывая. Это потому, что он расположен глубоко в море, а не на отмели: как острова Ко Самуй или соседний с ним Ко Пхаган.

Визитная карточка острова — два изящных островка в северной его части, между которыми в отлив образуется перемычка. А также нагромождения валунов на берегу и в воде, которые иногда принимают причудливые формы. Таковы Коралловый пляж или бухта с видом на Большого Будду: огромный вертикально стоящий камень, на котором лежит круглый камень поменьше, подобен человеку. А Акулья бухта названа так потому, что в ней расположен каменный островок, напоминающий рыбу с большой передней губой, хвостом и плавниками из торчащих сверху острых камней. Глядя на него, я вспомнила остров на Ладоге, который обычно называли Шапкой Мономаха (а мы, когда впервые его увидели, назвали его рыбой-Кит: он тоже очень похож на рыбу). Вода на Ко Тао, как и везде, где не очень мелко — ярко изумрудно-зеленая: глядя на этот цвет на открытках и фотографиях не верится, что такая может быть.

С точки зрения видов Ко Тао — южная Карелия, если соотнести с нашей страной: только отмытые океаническими волнами утесы более окрулые, и более коричнево-бежевого оттенка. Ладожские скалы более острые и серо-стальные, а в остальном похоже. Мы поселились на юге острова: юноша на пирсе спрашивал, не нужно ли кому место, где хороший дайвинг, и я поехала туда, на скалистый южный берег. Впрочем, с аквалангом мы не погружались: это стоит 2000 бат в день (хотя для Яси было бы бесплатно). Нам хватило и маски с трубкой. С нашим провожатым мы приехали в бухту с видом на Большого Будду, но миновали пляж и гостиницы этой заметной бухты, прошли по длинным бетонным мосткам вдоль правого берега, и поднялись на ее гористую оконечность.

Там, среди скал, располагались "Orchid cliff bungalos", "Sunset bungalos" и "Moon Dance bungalos" (бунгала "С видом на закат", "Утес орхидей" и "Танцы Луны"). Это маленькие деревянные домики с огромной кроватью, вентилятором и душем, с верандой и гамаком, стоящие на деревяных же помостках: потому что ровного места там нет. Цена — 250 бат за домик (меньше 200 руб). Если кто-то захочет поехать на Ко Тао, я рекомендую остановиться в этих, или соседних с ними бунгалах на юге острова: потому что там самые красивые скалы и подводный мир. Но если кто-то захочет совсем уж уединиться и провести там пару недель или месяц, тогда ему лучше добраться до бунгал восточных бухт — там народу еще меньше, и уж точно будет полный отрыв от реальности.

 

Бунгала на Ко Тао

 

Бунгало, которое мы заняли, оказалось самым верхним из ближайших домиков на подмостках, примерно на высоте пятого этажа от моря. Это нас устроило, потому что с него был воистину прекрасный вид на закат и соседние скалы. А спускаться к морю по наклонной тропинке было близко. В шесть утра приплыв на Ко Тао и сквозь сон поразившись невероятной красоте острова, мы уже в восемь пошли купаться. Часов шесть мы купались, загорали и плавали с маской — от подводного мира было не оторваться. На большом камне у берега сидело пара десятков крабов с изумрудным отливом панциря.—

Краб — активный участник тайской мифологии, как я прочла потом. Краб играет в мифах отчасти ту же роль, что и черепаха. Есть миф о сотворении Земли в виде краба, которого обвила змея — символ воды. Первоначально ничего не существовало, кроме мирового океана и сияния света, который являл собой творец Пхатувчунг. Из его груди появился бог Кхунткхивкама (как Брахма из пупа Вишну), и из половины его тела творец создал краба, опустившегося на дно, чтобы поддерживать прекрасный остров Земли. В другом мифе краб помогает вернуть душу риса, которая представляется пугливой бабочкой, готовой улететь от человека на Небо. (Вспомним, что рис олицетворяет женский принцип. И для астрологов скажу, что это — прекрасные образы для понимания архетипической роли материнского знака Рака и его конкретных жизненных задач.)

Наблюдая рыб, я сплавала направо от бухты вдоль гряды валунов, а потом налево в соседние бухты. Сияна сперва поплыла со мной, но потом вернулась: под утесами с правой стороны были какие-то микроорганизмы, а может, химический состав воды, который производил эффект покалывания (вода океана — более соленая, чем наши моря). А вылезать на скалы она боялась, потому что по ним во множестве бегали крабы. С левой, менее скалистой стороны, такого эффекта не было, и мы стали плавать туда.

отом, ближе к вечеру мне захотелось пешком пройти в другие бухты. По суше это оказалось не так просто, как во воде: заросшая тропинка, начинавшаяся вертикальной лестницей посреди бунгал, круто уходила вверх и долго вела вверх-вниз через сухие, но зеленые заросли, пока наконец не достигала пальмового леса в некоем подобии долины. Оттуда уже дорожки вели вниз в разном направлении, в две-три следующие бухты. В одной из них подмостки ресторанчика, тоже подобного бунгало, уходили прямо в воду — как и на нашей оконечности бухты Будды. На дорожке, ведущей к нашему бунгало, Сияна нашла рассыпанные французские карты — аналог наших карт или Таро, но в детском варианте. Это были семьи циркачей: укротителей, фокусников, клоунов, жонглеров, воздушных гимнастов, акробатов, эквилибристов и другие масти (дедушка, бабушка, папа, мама, дочь и сын).  Эти рассыпанные на земле карты с образами семей цирковых артистов я могла бы ассоциировать с образом реальных семей, объединенных разными способами духовного движения. Я происходила из семьи, которая занималась ментальной эквилибристикой; мой супруг — скорее из семьи укротителей (чувств). Но общий цирк предполагает объединение разных путей: ментального, как и чувственного.

 Один день мы посвятили катанию на пароходике вокруг острова. Это стоило 300 бат (240 руб на наши деньги, причем для Сияны было бесплатно). Лодка отвезла нас на кораблик, где была молодая публика хипповского склада — всего 16 человек. Там выдавали маски и ласты, и булку для кормления рыб. Мы плыли вокруг острова, любуясь видами, и останавливались в 5-6 разных местах: народ выпрыгивал в воду и плавал в стаях рыб, которые облепляли кораблик и нас, привлеченные даровым кормом. Впрочем и без булки там было что посмотреть. Сзади пароходика для желающих была привязана еще маленькая лодочка, которая то и дело переворачивалась, объединяя усилия людей из разных стран, чтобы перевернуть ее обратно. Предполагалось, что весь народ на корабле плавать умеет: мы останавливались в глубоких местах, где до дна было не достать.

 

стая рыб у пароходика

 

Я видела 20-30 видов рыб, из которых меня наиболее поразили блестяще-изумрудная расцветка рыб, отливавшая всеми цветами радуги: они махали своими желто-зелеными плавниками, под углом 90 гр. становившимися к телу, как крылышками. Дочку пугали рыбы-иглы: прозрачные, с полметра длиной. О разнообразных рыбах полосатой расцветки я уже не говорю: это были как раз те рыбы, стаи которых проявляли наибольшее любопытство к человеку. На дне лежали шарики с выростами, подобные мягким черным ежикам, с синим отверстием рта. Более традиционные растения-анемоны тоже были, у берега небольшие, и в них заплывали маленькие рыбки. Мы выехали кататься в 10 утра и вернулись в сумерки (после пяти).

Остров можно обойти пешком: чем занималась пара бельгийцев, с которыми мы там познакомились. Правда, не за один день, но можно. Другой остров Ко Пхаган, уже нельзя обойти, хотя он тоже красивый и в середине есть водопады,— сказали бельгийцы. Они путешествовали по острову с палочками в руках. Они вообще всю жизнь путешествовали — даже не заводили детей. Они были и в соседней Бирме, и в Лаосе, и во Вьетнаме. Во Вьетнаме жизнь подороже. Но если сказать, что ты русский, цена будет ниже — так сказал нам другой знакомый, датчанин: поскольку Россия помогала Вьетнаму, к русским там относятся хорошо (как в Индии).

Мы тоже немного походили по острову. Прогулялись по длинному западному пляжу до северной оконечности, где снова были бунгала.  Недалеко от причала посмотрели памятник Раме V-му, который в 1899 году посетил этот пустынный тогда остров и оставил свою монограмму на большом валуне. Это доныне почитаемое тайцами место, где они молятся, как в храме. Тайцы уважают своих императоров, как я уже говорила. А в единственном храме Черепашьего острова — потрет женщины: уже почившей святой, а, может, просто уважаемой женщины. И статуя будды-женщины с клубком ниток в руке (тайской норны или парки — богини судьбы), за головой ее чакра — колесо закона. Идея очевидна: судьба исполняется согласно закону. Мы не так далеко ушли от древней мифологии.

В темноте возвращаясь к нашей бухте Будды, мы смотрели на звезды. Я нашла на небе хорошо видное буквой М созвездие Кассиопеи, а Сияна вспомнила миф о Персее и Андромеде, который хорошо знала. Персей спасает Андромеду, убивая морского дракона взглядом другого чудовища — Медузы Горгоны. Он убивает ее, глядя в зеркало: так можно постичь процесс жизни и смерти, глядя в зеркало любви. И познание остановит разбушевавшуюся стихию (в мифе вызванную грехами матери Андромеды — Кассиопеи). А потом Персей дает Андромеде одну из своих крылатых сандалий, они летают по небу вместе: в полете своей фатазии — и вместе отправляются в небесный мир богов.— И если мыслить мифологически, может, есть зеркальный мир — отражение этого? То, что не удается здесь, удасться там? На Черепашьем острове мы отдохнули четыре дня — на пятый поехали дальше.

Пляжи на юге острова небольшие: в отлив они есть, в прилив их почти нету (зачем и нужны мостки). Но нам их хватало, если учесть, что мы обычно купались в одиночестве. Исключение составил Новый год: 31 декабря, когда людям естественно хочется пообщаться. Тогда на пляже под бунгалами Заката появились две японки и японец, испанка, израильтянин и маленькая девочка, говорящая на тайском, английском  и китайском, с которой стала играть Яся. Испанка, катавшаяся на том же кораблике, что и мы, с хипповскими веревочками волос, татуировкой на космические темы и кольцом в носу стала раскалывать кокос большими булыжниками. Кокосы прочные на редкость: чтобы их расколоть, нужна сила и ловкость обезьяны, а не человека — но она достигла успеха. Потом израильтянин стал отковыривать съедобную сердцевину кокоса моим ножом, которым я резала арбуз для нас с Ясей. Ему тоже терпение не отказало, и мы стали есть этот кокос вместе с японцами, общаясь в основном на темы различия географии в разных странах. В той же компании мы встречали Новый год.

Надо сказать, что по сравнению с русскими иностранцы встречать Новый год не умеют. Коллективное веселье незнакомым людям на Западе не свойствено. А индивидуальное никогда не имеет такого размаха, как коллективное. Вечером 31-го мы с Сияной пошли в бухту Будды, решив, что там должно быть повеселей, чем в наших бунгалах. Мы сели в кафе на пляже под большую пихту с неоновыми лампочками, которая заменяла елку, ели пирожные (я долго искала что-то похожее на наш торт, но пирожные там обычно в упаковке, как мягкое печенье) и долго загадывали желания. Однако несмотря на музыку и шведский стол соседнего ресторанчика, где я дешево взяла Сияне тарелку риса и салатом из помидоров и огурцов (10 бат) и бесплатно напробовалась различных подливок, веселья особого не было. Даже когда тайцы на пляже зажгли большой костер, там почти никто не танцевал. Может, потому что это не тайский праздник. Местные жители наверняка веселиться умеют, в отличие от иностранцев. Но их Новый год — в апреле, как я уже говорила.

Потом мы вернулись к нашим бунгалам, чтобы в темноте не ломать ног: чтобы ходить по Ко Тао или горам, фонарик не помешает. Основной народ сидел в ресторанчике бунгал "Moon Dance"— "Танцы Луны", и мы последний час провели там. Кроме тайцев, там заправляли какие-то молодые иностранцы хипповского вида, и кафе было оформлено очень по-современному (или очень по-тайски). Японская живопись; макет с куклами-чертями (где девочка-чертик играла на дудочке); бабочка-Психея; инопланетянин в позе медитации и другие изящные плакаты с супер-современной символикой, в которой, кстати, доля сексуальности являлась только бесплатным приложением к фантастическим идеям, в очередной раз убеждали меня в том, что Тайланд и Запад убежали в будущее далеко от меня и далеко от России. Той легкости жизненной игры, которая процветает в западной цивилизации, нам не достичь никогда.—

Когда я училась в третьем классе, учительница как-то задала написать сочинение о своей профессии (из будущего — 1983 года, а это было в 1973), и я написала, как участвую в строительстве околоземной космической станции на орбите Луны. Я с детства любила образ инопланетян — и в современной мифологии это вполне приемлимый образ духовной сущности, отличной от нашего тела. Но только не в России. В Тайланде я чувствовала тяжесть и примитивность своей, и в целом русской, серьезности. Крылья моей фантазии лежали на земле — я не могла их поднять. Глядя на рекламу: "Добро пожаловать в рай", "Отдых-мечта", "Переродитесь в волшебном месте",— я рыдала о своей жизни и судьбе России, о повышении квартплаты и отмене социальных льгот, об уплотнительной застройке и закрытии шести сотен ВУЗов, об унизительном для страны отсутствии финансов у населения, о забвении идеалов, падении культуры и еще черт знает о чем — только так и можно описать мое состояние. Воспоминание о доме лишало меня всякой радости. Я думала о том, какой здесь рай и какой там ад, и с ужасом представляла, что мне придется туда вернуться. Нельзя допускать такого контраста между потребностями жизни и души — в современном мире, где все взаимосвязано, где есть Интернет: это просто опасно! — А плакат с изображением девушки со слезой на щеке, где говорилось о сборе пожертвований в пользу бедных в одном из новогодних ресторанов Ко Тао, смеялся надо мной.

Миру было все равно, в какой стране я живу. Да и в христианстве человек — странник на этой Земле. Так что все люди — инопланетяне, хотя земляне среди них, берущие ответственность хоть за что-то в этом мире, тоже иногда попадаются.

Шумная музыка ресторанчика "Танца Луны" не очень пришлась по душе нам с Ясей: общего взаимодействия, как днем, не возникало. Каждый потягивал коктейль из своей бутылки, и мы с Сияной пили сок из своей. Японки пританцовывали, и я тоже попыталась потанцевать, но Яся остановила меня, сказав, что я танцую не так, а сама она плясать стеснялась. Мы дождались полуночных фейерверков и пошли спать: с утра я планировала плыть на другой остров — Ко Самуй, а для этого вставать надо было рано.

Утром погода испортилась, и мы уезжали, уже не сожалея о рае, который покидали. Хлынул ливень — единственный дождь, который мы застали в Тайланде. Он отбарабанил минут двадцать и прошел, еще до того, как мы успели вылезти из бунгала, не успев даже намочить как следует пыльные дорожки. Мы спустились со своей высотки и прошли по мосткам, на пляже встретили испанку и попрощались с ней — не внимая ее словам, что на Ко Тао во всех отношениях лучше, чем на Самуе. Потом мы миновали такси с ценами, подскочившими в Новый год, и я попросила мотоциклиста европейского вида добросить нас с вещами до пристани. Это не составило ему труда. Он оказался англичанином.

Погода испортилась капитально: хотя выглянуло солнце, на океане поднялись волны. И нам сказали, что тот кораблик, на котором мы хотели плыть, не поплывет. Поплывет более большой корабль — и нам пришлось доплачивать за билет. На этом корабле было много туристов, но Сияна на нем как-то не ощущала безопасности. Глядя на волны, которые, разбиваясь о борт корабля, подпрыгивали до палубы, метра на четыре, обдавая водой любителей свежего воздуха, она сочла за лучшее спуститься в салон. Но там ей стало нехорошо: ее укачало. Я же спустила в салон только наши вещи: вещи были сложены посередине палубы и прикрыты брезентом, но волной обдавало и их. А сама осталась на палубе.

Кораблик плыл часа три. И мне было хорошо — проводив глазами Черепаший остров, я вспомнила, как мы с мужем летом плавали по Ладоге на байдарке. Разыгрывался шторм, и волна с гребешком забросила нас в бухточку, откуда нам пришлось выбираться пешком с рюкзаками, бросив байдарку,— а проплывавший с оказией катер потом вернул ее нам. Я не любитель острых ощущений, но надо признать, что впоследствии жить они помогают. Мы никогда не плавали по таким волнам, как этим летом. И я никогда не каталась на таком опасном пароходике, как тот, что плыл в новогодний шторм с Ко Тао на Ко Самуй. Потом сообщали по нашему телевизору, что один такой паром перевернулся у среднего острова Ко Пхагана, куда заходил и наш корабль. Ничего удивительного, если он был нагружен так же, как тот, на котором плыли мы. Я полагала, что тайцы знают, что делают: они ведь постоянно плавают. Но они прежде всего зарабатывают деньги. Туристам это надо иметь в виду.


ОСТРОВ-ГОРОД САМУЙ

Большой Будда на острове Самуй

 

Я ехала на остров Самуй, чтобы посетить морской заповедник Анхтонг: и увидеть продолжение тех красот, которые открывает Ко Тао. Удалось это не сразу: пока продолжался штром, экскурсии были отменены. Мы съездили в Анхтонг только в последний день.

Если бы не морской заповедник с его островами, ехать на Самуй было бы ошибкой: наплыв туристов с пострадавшего Пхукета в Новый год там решительно не давал отдыхать. Начать с того, что гостиницы были переполнены и сразу взвинтили цены. Цены на все остальное тоже поползли вверх. Я сперва думала поехать на южную оконечность острова, где согласно географии должны располагаться наиболее красивые и уединенные пляжи. Но мне сказали, что там мест не будет: дешевое жилье нужно искать в северной, наиболее неинтересной части острова. Но и там я не нашла подходящей гостиницы, тем более, что пляжи рядом оставляли желать лучшего.

Когда я не знаю, куда ехать, я еду к главному храму — и этот принцип ориентации в незнакомой местности меня никогда еще не подводил. Устав ловить местные микроавтобусы, мы с Сияной затормозили мотоциклиста — и вместе поехали к храму Большого Будды, возвышавшегося над морем в северной оконечности острова. Вообще-то мотоциклисты на Самуе, как в туристском месте, обычно не останавливались. Только тайцы на мотоцикле с табличкой "такси". Иностранцы обычно махали рукой: приветствуя своих — но проезжали мимо. А датчанин, которого мы затормозили, в этот день проводил друзей и сам был не прочь приобрести новые впечатления.

По дороге он проголодался, завернул в кафе и взял гамбургер, угостив также Сияну (и подтвердив ее уверенность в том, что Лев по гороскопу ей подходит). Я от бутербродов отказалась, но выпила кофе, и мы долго беседовали, сравнивая его датскую и мою русскую жизнь. Он работал учителем литературы, зарабатывая в месяц 3500$, и когда я перевела в доллары зарплаты наших учителей, сказал: "Да это же ничто!" У него был сын лет 18-ти, и он сразу заметил мои проблемы с Ясей: проблемы родителей и детей, которые трогали и его самого. С женой он был в разводе и собирался переехать в Индонезию и построить там себе дом. Выглядел он лет на 35, а не на свои 50. Он строил планы, которых наши люди после сорока обычно уже не строят. А я не стала скрывать свою астрологическую профессию и обещала посмотреть, в каких местах ему лучше жить (по программе астероидов, многие из которых носят географические названия).

Потом мы доехали до храма Будды, возвышавшегося над островом. Это действительно была большая статуя, к которой вела длинная лестница, и семиглавые драконы отливали зеленой и темно-красной инкрустацией. Внизу было несколько храмов: в одном из них около спящего будды-мужчины сидела будда-женщина с клубочком ниток, на фоне фрески с изображением царей и отшельников былых времен. Подношением этому храму были глиняные таблички. Сам берешь табличку и сам опускаешь пожертвование — никто не следит. Датчанин опустил 20 бат, а Сияна написана на табличке пожелание удачи в Новый год.

Тут же стояла и рулетка с днями недели. Могу привести образцы гадания: "Как умирающее дерево вдруг воскресает, орошенное дождем, вы вновь возвращаетесь к жизни, подобно тинэйджеру, который никогда не знает печали. Официальные дела благоприятны. Больной быстро выздоравливает. Хорошая поддержка." Это 27-й лунный день (он символически соответствует середине Водолея). А вот 21-й (Стрелец): "Вы как цветок, который цветет под палящим солнцем, но пытается выглядеть свежим. Как маленькая птичка, которая учится летать при сильном ветре, но падает на землю. Жизнь будет приятна в будущем. Больной выздоровеет. Спутника на этой стадии найти маловероятно. Официальные дела неблагоприятны. Но удача есть. Несмотря на трудности в настоящий момент, не так долго ждать лучшего."

Я объяснила датчанину буддийскую астрологию, он тоже бросил монетку, вынул предсказание и прочел, не показывая нам. Не-астрологи всегда больше скрывают свою судьбу, чем астрологи с большим стажем. Относительно всеобщей предопределенности у нас как-то возникла удачная фраза: "Судьба предопределена, а жизнь нет." Судьбу: свою жизненную задачу — человек должен исполнить, так или иначе, если не просто так он живет на Земле. Но как он будет при этом жить, зависит от него. "Судьба желающих ведет, а нежелающих тащит" — любимое высказывание наших знакомых астрологов с советских времен.

(Правда, после перестройки об этом стали говорить более грубо:

"Бывайте здоровы, живите богато,

Насколько позволит вам ваша зарплата.

А если зарплата вам жить не позволит —

Ну что ж, не живите: никто не неволит."

Но это — капиталистическое представление о свободе воли. Оно хорошо резонирует с нашим эго и даже усиливает его — отчего и рождает чувство юмора. Но я не считаю его подходящим для нашей души. Русские люди живут вопреки зарплате — вопреки всему: всем законам выживания.)

У храма Большого Будды я купила последнюю пленку для фотоаппарата, а датчанин — более светлые темные очки: в дни непогоды солнце светило не столь ярко, а может просто время уже близилось к вечеру. Мы сели на его мотоцикл и стали искать гостиницу, пока не совсем стемнело. Мы нашли один возможный вариант, но не слишком дешевый. А потом он остановился у домика с рекламой тайской кухни и пошел выяснить, что это за курсы и сколько они стоят. Западноевропейцы часто интересуются восточной едой. Я же решила спросить у молодой женщины в соседнем доме, не сдаст ли она комнату. Чем-то она показалась мне симпатична, как и ее двое маленьких детей. И она ответила, что сдаст за 100 бат. Это была удача — как оценил ситуацию датчанин, не сталкивавшийся со столь дешевыми ценами, хоть он и сам советовал искать комнату в частном секторе, в связи с загруженностью гостиниц. И мы распрощались с ним, поблагодарив его за поддержку. Правда, потом пришла мать девушки и запросила 200 бат — но мы в конце концов сошлись на 500 бат за 4 дня (125 в день, то есть меньше 100 рублей).

Конечно, это было не бунгало в скалах — а пустая комната метров 30, с большой кроватью, а дом был на улице, по которой все время ездили мотоциклы. Я принесла с улицы каменную столешницу и соорудила стол. Душ имелся в заднем помещении, похожем на кладовку: там же я нашла вентилятор и плетеное кресло. По кладовке, кроме обычных ящериц, заползавших даже на стены храмов, бегали большие тараканы сантиметров 8 в длину — никогда таких не видела. Жуки на Самуе, кстати, тоже были огромные. Яся боялась тараканов, также как жуков и крабов, и заднее помещение мы закрывали. Впрочем, тараканы и сами потом ушли, потревоженные людьми. Мы падали с ног и уснули очень уставшие — перед сном прогулявшись по берегу и ресторанчикам, которые выстроились в ряд вдоль пляжа и мостовой. После Ко Тао спали мы ужасно, слушая гудение проезжавших по улице мотоциклов. (Тем не менее мне приснился сон: низкое пение буддийского монаха, поверявшего моему супругу что-то, чего я понять не могла.)

 

скалы на севере острова Самуй

 

На другой день мы посетили на Самуе строящийся храм Ват Нуан Нарам и пошли купаться на северный мыс острова: напротив гостиницы купаться было неинтересно. Храм словно плыл по озеру на цветке лотоса. В нем фрески изображали сцены духовной истории, а центральная — зонтик над королевским дворцом, в нем царя, царицу и танцующих женщин, восьмерых небожителей, а в саду, окружающем дворец, двух будд-птиц, коня и кобылу, слонов и других животных —  в общем, полную буддийскую гармонию. Рядом на помосте над озером сидела 18-рукая богиня в буддийской короне. Две ее руки были подняты в танце, образуя подобие зонтика над головой, две сложены у груди, две внизу держали подобие свечи, а остальные 12 рук — аттрибуты всех богов.

На мысу, куда нас подвезла тайка на мотоцикле, волны бились о скалистый берег, подчеркивая красоту видов. Выше пляжа была беседка, а рядом гостиница с бассейном. Яся там поплавала, устав купаться в волнах. По пляжу ходила массажистка, которая спросила откуда мы, надолго ли остановились, и стала предлагать недорогой массаж (200 бат, а Ясе — 150: то есть на массаж цены примерно как у нас). Но мы отказались: денег уже практически не оставалось, да и с нас было достаточно того массажа, который мы получали непосредственно в волнах. Обратно мы шли пешком: нас никто не подбросил, и мы очень устали. Я жалела, что не договорилась накануне с датчанином покататься по острову на мотоцикле.

А вечером мы вышли купаться на темный пляж напротив места, где остановились. Звезды над заливом были неплохо видны, хотя свет со стороны берега мешал мне определять созвездия. Мы поплыли в спокойной черной воде, вызывая ее движение руками, и вода светилась: в ней начинали отчетливо сиять крошечные яркие огоньки: морские светлячки или микроорганизмы. Они оставались на мокром теле вместе с водой, и возникало ощущение, что тело светится. Я как-то раз наблюдала такой эффект и на Черном море, на Киселевой скале близ Туапсе, где мы отдыхали с палаткой. Ночью я помолилась, чтобы волны утихли и дали нам возможность сплавать на острова Ангхтонга.

Утром волны действительно утихли. Я разбудила Сияну в 7 часов, чтобы идти на причал Бопхут (идти было минут сорок, если никто не подвезет). Но люди более инертны, чем волны, и перестраиваются не сразу: нам сказали, что кораблик в морской заповедник поплывет только завтра. Но нам повезло в другом: молодая тайка с детишками, у которой мы остановились, по моей просьбе починила свой велосипед, о чем я ее накануне просила — хотя я не особо на это надеялась. И я с Сияной на багажнике поехала осматривать западную часть острова.

Там расположены два наиболее известных пляжа-бухты: Чавенг и Ламай. По дороге к первому мы заехали в храм Ват Чавенг и там набрали десяток плодов манго, упавших с деревьев на землю, и несколько фруктов, по виду похожих на перец, а по вкусу — на яблоки. Фрукты мы вымыли под имевшимся тут же фонтанчиком. Сам монастырь не представлял ничего особенного: в середине Самуя храмы какие-то пыльные и несколько заброшеные, по сравнению с теми, что блещут своей отделкой в других местах.

Пляж в Чавенге — это было лучшее место купания Яси. Хотя на Самуе красот подводного мира уже нет, но с восточной, открытой океану, стороны всегда волны, даже если на западной и северной их нет. И мы с Ясей часа два прыгали в волнах. Вода такой темпаратуры, что купаться можно бесконечно. Тут же под пальмой сидела японская семья с младенцем, какие-то европейцы ездили на водных мотоциклах, а тайцы запускали над водой парашют. По пляжу ходили торговцы с мороженым, которое они продавали в 10 раз дороже, сувенирами и разными тряпками, цены на которые тоже были отнюдь не как в горах. Иностранцы потягивали пиво, сидя в ресторанчиках — в общем, все удовольствия современного пляжа были налицо.

Искупавшись и позагорав, мы поехали дальше — на другой пляж Ламай. Дорога шла через горки: приходилось спускаться на тормозах, а потом подниматься пешком — мне было не заехать на них с Ясей на багажнике. Дорога вдоль моря мне напомнила дороги нашего Кавказа. Вверху этого дорожного перевала, когда Сияна совсем изнемогла и предлагала вернуться, мы искупались в бассейне гостиницы. Вид на Чавенг и горы вдалеке был замечательный. Взяв перевал, мы спустились к пляжу Ламая. Путешествуя по Тайланду, я не раз пожалела, что не умею водить мотоцикл: это намного облегчило бы такие переезды, и дало бы нам возможность осмотреть остров как следует. Все иностранцы ездят по Самую на мотоциклах — без мотоцикла там делать нечего. Я лишь один раз встретила по дороге такого любителя велосипеда, как я: он был уже пожилого возраста. И когда я проезжала мимо с Сияной на багажнике, иностранцы, сидевшие в ресторанчиках вдоль дороги, обращали внимание на нестандартное явление, жестом показывая, что мой вид в купальнике и тайской длинной юбке со слонами, которая при езде на велосипеде распахивалась доверху,— для Тайланда самый что ни на есть ОК.

Ламай меньше, чем Чавенг, и на окраинах там, кроме гостиниц, есть и бунгала. Мы искупались там — бухта более глубокая, чем пляж Чавенга и этим интересная. Но целыми днями сидеть там на пляже нам было бы скучно. Все же и Чавенг и Ламай представляют собой ряды гостиниц, а Самуй — это город-курорт, отдельные районы которого, разграниченные горами, при размахе нынешнего строительства, скоро сольются воедино. И тогда он превратится в единый мегаполис, и жить там будет — Боже упаси, хоть это и остров, где океан и горы компенсируют отсутствие природы.

На пляже следующей бухты за Ламаем бухты находятся камень-дедушка и камень-бабушка (или великий отец и великая мать, если перевести иначе). Эти камни, явной сексуальной формы, подтверждали то, что обычно находят в Тайланде наши новорусские туристы. Я не пошла их разыскивать в прибрежных скалах: все же я была с дочкой.

Я отъехала от Ламая вглубь материка, чтобы посетить образ Кораллового Будды (это оказалась старая полуразрушенная статуя, о которой не знали тайцы, жившие в двух шагах в строительных вагончиках) и пару храмов, отмеченные на карте: их знали все. В одном из них: Ват Кунарам — мы видели тело ушедшего в нирвану монаха. Буддийский монах сам обратил наше внимание на него: "Вы посмотрели будду?" Впечатление от тела было нестрашным: об этом можно судить по реакции Сияны, которая довольно долго стояла перед ним, и потом зажгла палочки, решив этому будде помолиться. Обычно она никак не проявляла отношения к буддам Тайланда (в отличие от богов Индии, но в Индии она все же была еще в дошкольном возрасте, когда естественно верить в чудеса. Впрочем, Стрельцам в любом возрасте естественно верить, отчего этот знак нередко фанатично сражается с религией. Тайланд поддержал в ней веру.

Недалеко был подъем на водопад, но уже сгущались сумерки. Самуй — большой остров, к противоположной его части я добралась на велосипеде только к вечеру, и надо было возвращаться.

В другом храме: Ват Ламаи, который нам встретился по дороге обратно, собирались пожертвования потерпевшим бедствие на Пхукете. Мое внимание привлекли семь дней недели в виде будд, сидящих на разных животных (лошади, корове, быке, слоне, олене, льве и тигре — не помню, в какой последовательности). А вышедший из храма монах проводил нас к изображению еще одного ушедшего будды в нирване, под стеклянным колпаком. Один умерший монах сидел так уже 100 лет, другой — двадцать. Буддийский монах-хранитель предложил нам выбрать какой-нибудь амулет Будды. "У меня нет денег, чтобы вам дать,"— сказала я, и тогда он прошел к себе в комнату и вынес две сплетенные веревочки, которые мы завязали на руки — на счастье (а исторически это индуистский символ побратимства).

В темноте мы удивительно быстро ехали обратно по петляющему вверх-вниз шоссе. Обратный путь всегда кажется короче, и мы почти не заметили десятка крутых подъемов и спусков, и часа через три были дома, хотя поначалу Ясе казалось, что мы никогда туда не доберемся. Зато она не спорила и не ныла, понимая, что моих сил может не хватить. Миновав перевал, я искупалась в озерце, на которое выходил один из множества пустынных ресторанчиков Самуя. В озерце били фонтанчики. Тайцы в ресторанчике отнеслись к этому нормально и даже помогли отогнать собаку, которая стала бегать по берегу и лаять, когда я выходила из озера.

 


МОРСКОЙ ЗАПОВЕДНИК АНХТОНГ

 

Морской заповедник Ангхтонг

 

На следующий день нам удалось, наконец, поехать в морской парк Ангхтонг. Для взрослого цена была 700 бат, на ребенка полагалась скидка. Это не такая маленькая цена, особенно если сравнить с ценами на Ко Тао. Она предполагает трехразовое питание в режиме "все включено". Я пыталась объяснить, что питание мне не обязательно, и что я могу выделить на это мероприятие только тысячу бат. Однако мне не с первого раза удалось сторговаться на эту цену. Я зашла в несколько турфирмочек. В одной таец долго считал что-то на калькуляторе и сказал 1400. Я сказала: у меня столько нет, он снова долго считал и сказал 1300. Я вернулась в первое турбюро, где общалась с женщиной, и снова попросила скидку (ассount). Та, наконец, поняла, что больше тысячи я не заплачу, и согласилась (все же тайцы не действуют себе в ущерб, как русские). Она выдала нам один талон на питание, но талонов на кораблике никто не спрашивал.

Заповедник Ангхтонг представляет собой множество островов с торчащими из зелени скалами. От Самуя мы плыли до него два часа, подставляя лицо свежему ветру и перекусывая кофе и булочками с джемом. Он тянется насколько хватает глаз. Все острова разной формы (более разнообразной, чем у островов нашей Ладоги), и большинство их совершенно неприступно — отчего они и не стали местом жизни тайцев, к счастью для нас, иностранцев. Вода — столь же бирюзово-голубая, как и везде. Небо легкое, светлое и ясное, и возникает ощущение, что оно здесь такое всегда. На островах попадаются узкие полоски песчаных пляжей, но далеко не на всех. Чаще берега являют вертикальные скалы, подмытые океанскими волнами: пещеры глубиной в несколько метров нависают над водой, а сверху свисают кактусы, покрупнее нашего декабриста.

Лодка с кораблика отвезла нас на остров, где был пляжик. Рулевой сказал в громкоговоритель длинную пространную речь, из которой я поняла только, что на острове мы будем час, а потом нас покормят на пароходике обедом. С пляжа вверх поднималась деревянная лестница, которая выводила к большому внутреннему озеру, тоже с нависающими над водой пещерами. Там плавали рыбы-иглы, а дне лежали черные мягкие ежики, как и на Ко Тао. Но такого цветастого разнообразия рыб, как там, не было. Тех, кто дополнительно платил за каякинг, повезли кататься на пластмассовых узких лодках поменьше байдарок (впрочем, не спрашивая билетов). А мы с Ясей этот час посвятили купанию: я довольно далеко уплыла с маской вдоль пещер, и потом, увидев, что каяки возвращаются, изо всех сил торопилась обратно. Но я напрасно беспокоилась, что кораблик может уплыть без меня. Тайцы внимательно относятся к пассажирам, хотя и не подгоняют их.

Эта естественная гармония меня поразила еще при катании вокруг Ко Тао: все пассажиры ныряли кто сколько хотел, и сами возвращались на кораблик, безо всякого на то сигнала со стороны капитана. Широколицый и чуть приземистый капитан деревенского вида имел тот же имидж обслуживающего персонала, как и другие тайцы, зарабатывающие деньги на хорошем отношении иностранцев к их стране. Слуги в хорошем смысле слова — особого подобострастия я не замечала: лишь большую дружескую открытость, чем у других тайцев, которая проявилсь, например, в том, что он дал порулить хваткой девушке-японке.

Наш пароходик немного покружил между островов и пристал ко второму пляжу. Пока он кружил, выдали обед, как основную часть программы: так что виды были на втором плане. Тайцы полагают, что инстранцам главное как следует нажраться, а все остальное мелочи. Лучше бы мы посмотрели больше островов, и съели меньше рыбы, куриных ножек, риса с разными подливками, салата из цветной и обычной капусты с помидорами, огурцами и какими-то местными компонентами, и кусочков ананасов и арбузов. Впрочем, остатки обеда повара быстро убрали, как только иностранцы положили себе на подносы все, что хотели, с подобия шведского стола. Так сделали бы и русские работники столовой: из чего было заметно, что сами тайцы особенно не шикуют.

Так что не успели мы доесть обед, как нужно было садиться в лодку, чтобы высаживаться на второй остров. Там есть селение, запрятанное где-то в глубине, куда я не дошла, не найдя дороги. Там небольшая бухта и широкий пляж с обычным для островов Тайланда песком из белых мелких ракушек, на котором приятно загорать (он не рассыпается и не попадает в глаза как наш мелкий желтый). В долине высокие пальмы, аккуратный садик и несколько домиков, а в глубине пляжа стояло несколько больших палаток. В одном из домиков был маленький музей с рыбами и другими обитателями здешнего моря. Я увидела также оранжерею, где выращивались растения и цветы для рассадки: окультуривания пейзажа этой маленькой долины. По обе стороны пляжа возвышались неприступные, но от этого не менее красивые большие утесы, с шапками зелени и без них.

На пляже мы увидели наших уральцев: это были парень с черноволосой красавицей девушкой и двое их новорусских друзей: к счастью, без претензии, которую я наблюдала у новосибирцев и москвичей. Их провинциальность делала их приятными в общении. Они прибыли с Пхукета, и туда же должны были потом возвращаться на самолет. В морском заповеднике им несомненно понравилось больше, чем на Пхукете, и они остановились там в палатке (300 бат в день), думая, что бы посмотреть еще. Я посоветовала им съездить на Черепаший остров. Они рассказали, как накануне ночью встретили на ближайшей горе маленьких пушистых обезьян и показали их фото на цифровике. Обезьяны не такие худосочные и не такие нахальные, как в Индии, где они сидят на всех тропинках леса и автомобильных дорогах. А более пугливые, округлой формы с мягкой шерсткой (как и деревья Тайланда — более широколиственные, чем в Индии, и лица людей тоже округлые). Днем обезьянки прячутся, и я их не видела.

Мы пообщались и слазили с супружеской парой на соседнюю гору, откуда был хороший вид. А с их друзьями я выпила за встречу тыкилы и тайской рисовой водки (типа японской). На этом втором острове, куда нас высадили, мы отдыхали два часа. Пока мы лазили на смотровую площадку, по отвестной каменистой тропке, держась за веревки и лианы, и купались, на море снова начали подниматься волны. Наш кораблик отошел чуть в глубину от того места, где он стоял, и тайцы с трудом усаживали пассажиров в лодки, раскачивающиеся на прибрежных волнах.

Если на Ко Тао в пароходике образовалась молодая дружная компания, то на Самуе пассажиры были более фешенебельные: среди них были и пожилой человек, и мама с годовалым ребенком в колясочке — которая поила его соком из рожка. На обратном пути нас снова покормили — на сильных волнах это было уже совершенно излишне. А на пристани показали фотографии на керамических зеленых и черных тарелочках, которые были сделаны при посадке на кораблик, предложив их купить за сотню бат. "А кто это им позволил нас снимать?"— возмутилась Сияна и в состоянии праведного гнева унесла с собой тарелку с моим изображением — бесплатно. У меня на нем совершенно радостно-балдежный вид, в платье с тайскими слонами и шапочке с тайскими буквами над зеленой веткой (к сожалению, я ее потеряла, когда мы ехали на рикше уже по дороге в аэропорт). Свою фотографию Сияна брать не стала — она ей не понравилась. Я не возразила против такого ее поступка. Тайцы слишком изобретательны в смысле бизнеса: ну кто бы стал специально фотографироваться — а так люди покупали уже то, что получилось.

Мы сели на велосипед, и до наступления темноты успели зайти еще в Ват Бопхут: храм близ причала, куда меня привлекла высокая арка входа с чакрами-колесами. Внутри одного из храмов сидел отшельник, очень похожий на тех мумифицированых монахов, что мы видели днем раньше — только глаза были открыты. Его образ поразил нас: потому что это был не старик, а молодой человек. "Неужели буддийские монахи стали уходить в нирвану в таком возрасте, да еще с открытыми глазами?"— поразилась я. Сияну тоже испугал этот образ: он был как живой, и я пошла к монахам выяснять информацию. К нашему облегчению, это действительно оказалась статуя, очень умело выполненная из пластика. "Это был очень уважаемый человек,— объяснили мне.— Он прожил 70 с чем-то лет. Тут он изображен в возрасте 41 года."

 

Это был последний день нашего пребывания на Самуе. На следующий день микроавтобус за 30 бат увез нас на главный причал Нантон. И в ожидании парома на берег Суратхани я еще захотела подняться на ближайший водопад. Внизу его был монастырь (Ват Хин Лад). Среди кустов висели надписи типа: "Мир (покой: peace) — величайшее из благ". Сияна в храме зажгла Будде палочку. Пройдя сквозь монастырь, мы стали подниматься вверх по небольшому ущелью, где тек вниз ручей, образуя между камнями лунки с водой.

Тропинка порой терялась среди зарослей и камней — и вдруг Сияна воскликнула: "У меня по ноге пропозла змея! Большая и зеленая,"— и дальше она не пошла, спустившись обратно к храму, хотя обещала меня там подождать. Я прошла несколько дальше, и тут сама увидела такую же большую и зеленую змею: она лежала на тропинке, свернувшись клубком, а из клубка торчало что-то голубое с красными пятнышками, похожее на ногу большой лягушки или игуаны. Змея не шевелилась: видно, она очень устала. Она поймала это голубое земноводное и задушила его, но запихуть его в себя в данный момент ей было не под силу.

 

змея, пожирающая лягушку, в ущелье водопада

 

Я сфотографировала эту картину, перешагнула через змею и пошла дальше. Но вскоре тропинка опять потерялась между камнями. А водопад был на высоте 182 м, и идти было еще далеко. Мне не хотелось оставлять Сияну надолго, и я спустилась — тем более, что все равно в фотоаппарате кончилась пленка. Внизу у монастыря ручей водопада образовывал озерцо, где плавали большие золотые рыбы, сантиметров 30 в длину, и такие же усатые сомики. Мы с Сияной долго кормили их мягкой булкой с мостика: они стаями налетали на угощение. Сомики были более активны, чем золотые рыбки — и Яся стремилась кидать булку последним.

Потом около часа мы возвращались к причалу по жаре, и перед отплытием еще искупались. Но в Нантоне залив совсем мелкий (почти как наш Финский залив в своих глубоких местах: в районе Солнечного), и купаться было неинтересно. Путь назад на материк из Самуя красивый, краешком он задевает острова Ангхтонга. В конце его — заливы, вдающиеся в берег как длинные мелкие шхеры: с растительностью типа камышей, где стоят над водой тайские домики на помостах. Через три часа пути, который я с удовольствием проделала на палубе, так как за салон с кондиционером надо было дополнительно платить (капитализм!), паром вошел в одну из таких шхер. У нас был объединенный билет (joint ticket: паром + автобус). И полчаса мы организовано, то есть в толпе, ждали автобуса, который через 40 минут достиг ж/д вокзала Суратхани.


ОБРАТНЫЙ ПУТЬ: СУРАТХАНИ

 

типичный морской вид (остров Самуй)

 

До поезда оставалось часа три. Первое время мы провели в кафе: съев там четыре мороженых, и оставив наши вещи. Потом мы пошли гулять: пройдя насквозь какие-то трущобы под крышей, но с открытой передней стенкой, где люди жили, ели и работали чуть не на улице (хотя пол возышался над ней, и обувь снимали). Сияна хотела повернуть налево, к рядам ларьков, но я повернула направо, где виднелись какие-то деревья. Это оказался маленький парк с детской, а за ней спортивной площадкой. Там пожилые женщины с палками делали упражнения. Через дорогу на горе тоже были деревья: мы поднялись туда по лестнице — и там, конечно, оказался буддийский монастырь. Моя интуиция меня не подвела. Мы прошли мимо нескольких храмов и изображения Будды с его учениками. А потом немного спустились с горки и обнаружили еще один веселый красно-золотой храм. Поодаль был павильон, с рядами стульев перед ним, в котором люди устраивали что-то похожее на праздничую вечеринку. Правда, рядом с храмом стоял ряд ступ, которые Сияне не понравились. Мы подошли чуть ближе к храму и в нем заметили печку с заслонкой с изображением будды. "Уйдем отсюда,"— сказала Сияна. "Пошли,— согласилась я.— Похоже, это и вправду кладбище."

Но было поздно: к нам подошла молодая приятная девушка и попыталась что-то сказать. Она долго молча шевелила губами и, наконец, произнесла фразу: "Говорите ли вы по-тайски?" "Не говорим,"— сказали мы. Тогда она снова безмолвно пыталась артикулировать какие-то английские слова, помогая себе жестами, и, наконец, произнесла слово "дедушка".

"Ваш дедушка умер?"— спросила я. "Да,"— ответила она. В павильоне я заметила длинный красно-белый саркофаг, украшенный позолотой, как и крыша храма. "И тут его сожгут,"— более утвердительно сказала я, указывая на печку. Она подтвердила, и снова стала шевелить губами. "Мы все поняли,"— сказала Сияна. Но девушка махнула рукой в жесте протеста и через некоторое время произнесла слово "eating." "Может, у них принято приглашать на поминки?— сказала я Сияне.— Ну как, перекусим?" Дочка кивнула — по пути мы устали.

Мы с девушкой назвали друг другу свои имена, и она взяла меня за руку, подвела к группе тайцев в характерно белых кофточках (белый — цвет траура в Тайланде, как и в Индии), которые стояли недалеко от микрофона: видимо, скоро должна была начаться траурная церемония. Она представила меня родственникам, а потом отвела в другой большой павильон без стен — кухню и напоила кофе (от риса мы отказались). Рядом за столиками сидели несколько десятков человек и тоже перекусывали. Преодолев языковой барьер, отделявший ее от английского, девушка рассказала, что у нее два брата и сестра, а она учится в Патайе работать на компьютере и специально приехала на поминки. Дедушка два месяца провел в больнице и умер от заболевания желудка, бабушка тоже умерла несколько лет назад. Я в ответ рассказала о своей семье. Так мы пообщались, а потом она немного проводила нас в обратную сторону. Оставаться на церемонию прощания мы не стали — да она и не предлагала.

Что нас поразило в этих буддийских поминках — так это полное отсутствие всякой скорби, у кого бы то ни было. Отчего издали и можно было принять это собрание людей за подготовку к вечернему концерту. "Пусть вашему дедушке будет там хорошо,"— сказала я ей, указывая на небо. У меня родилась эта сама собой разумеющаяся фраза, как нечто объединяющее наши разные культуры. Она кивнула: видимо, она в этом нисколько не сомневалась — как и мы не сомневаемся в светлом счастье усопших близких на наших похоронах.

Уже в сумерках мы проделали обратный путь через монастырь, не сразу найдя лестницу, по которой поднимались и спросили дорогу у монахов. Среди нескольких монахов в оранжевом одеянии, которые указали нам путь, было пару мальчиков лет 10-12-ти.

"Мне нравятся буддийские мальчики,— сказала Сияна по дороге обратно.— Они тихие и совсем не ругаются матом, как наши." И попав под впечатление буддизма, выразила свое состояние после посещения буддийских поминок: что буддизм — все-таки очень спокойная религия, по-современному легкая и светлая, и что наше христианство совсем другое, с более тяжелым отношением к смерти и жизни тоже. "Да уж,— в сердцах отвечала я, садясь на любимого конька мировых религий.— В христианстве уж очень мрачная символика. И это связано с нашей тягой к страданию (если не сказать — садизму, глядя на передачи по телевизору). Чего стоят истории о христианских святых, все эти отрубания голов и сдирание кожи с живых людей! Что это за вера-надежда-любовь такая! Почему двигателями непременно должны быть страдание и страх? Ну цирк со львами и тиграми — еще куда ни шло. Но как-то возражает душа современного человека против Голгофы и тернового венца: такие образы могут оттолкнуть — хотя совсем она не против подъема по позвоночнику энергии кундалини или того, чтобы поделиться содержимым своего черепа хоть со всем земным шаром."

Но в целом наше настроение после посещения буддийских поминок стало каким-то просветленно-радостным, если не сказать — веселым. Мы вернулись к рядам ларьков, где продавалось все, что угодно, в том числе бусы, кулоны, кольца, сережки и присущая Тайланду разнообразная символика всех видов. Я обратила внимание на маленький железный череп быка: я видела подобные длинные белые черепа на оградах в сельской местности: как украшение, а может и заслуженная память о домашних животных, помощниках в хозяйстве. Только на амулете, который попался мне на глаза, вкруг черепа быка была перевернутая пятиконечная звезда. "О,— сказала я, совсем развеселившись,— это символ заклинания темных сил,— объяснила я дочке и купила его (дешево, конечно) как пример супер-современной символики Тайланда.— Может, я еще когда-нибудь буду преподавать Таро. Пусть думают, что я знаюсь с Бафометом!"

Пусть амулет напоминает о супер-современной символике Тайланда — и пусть наше будущее все-таки не будет похоже на настоящее западной цивилизации.

Сияна стала соблазняться на сережки с крестиками или дельфинчиками, но денег у нас было в обрез, и я сказала, что подобное можно найти и у нас, и что я ей вообще не буду покупать ничего металлического: "Железо тебе не идет — грубо: ты и так выглядишь слишком простой. Тебе надо носить что-то более изящное. Я потом куплю тебе сережки с камешком, из серебра."

Хороший способ отвлечь детей и вообще людей от лишних покупок — перейти к мечтам. "С зеленым или фиолетовым камешком,— сразу стала мечтать дочка.— Мне пойдет серебро, да?" "Да,— сказала я.— У тебя Луна в Раке. Так что серебро — это твое." "А твое золото,"— сказала дочка. "Да: мое золото. У меня Солнце, где твоя Луна. Ракам хронически не хватает солнца: даже у художников часто золотой цвет на картинах. Потому и хочется поехать в теплые страны."

Мы вернулись в кафе, попросив помыть купленное за 5 бат яблоко и забрав наши вещи. Времени было еще довольно, и мы еще сколько-то ожидали поезд на пустом вокзале, где служитель на всякий случай решил проверить наши билеты и подтвердил, что мы как раз сидим против нужного вагона.

 

Утром мы были в Бангкоке, где долго искали знакомую на другом конце города (но ее дома не оказалось), а потом еще дольше добирались до аэропорта. (Если точнее, у меня был адрес джагати (квартиры) индийской организации "Ананда Марги", и я решила заехать туда отдохнуть до самолета. Та диди (сестра-монахиня), что дала мне адрес, была в школе, где она работала. Другая же, пожилая индуска, была не в курсе, что кто-то может их посетить. Тем не менее она пригласила нас. Мы приняли душ, и Сияна поела быстроразваривающихся макарон, что были у нас с собой. Но особо мы не пообщались, не зная, о чем нам говорить,— может из-за моей усталости, а может, из-за некоторой опаски, с которой многие нынешние ананда-марговцы, как и представители других религиозных организаций, относятся ко внешнему миру. Хозяйка была не очень открыта на контакт, только выразила опасение, что в макаронах есть чеснок и лук — раджастическая (возбуждающая) пища, не употребляемая медитирующими людьми. Впрочем, у йогов считатеся, что в холодном климате раджастическая пища становится саттвической (чистой) — а при наших российской морозах и сырости, как мне кажется, вообще любая пища имеет минимальное влияние на мыслительный процесс (если не переедать). Через некоторое время хозяйка предложила нам овощи и фрукты, но макароны я уже успела приготовить до того.

Мы передохнули и спросили, как добраться до аэропорта, но хозяйка не знала, какие автобусы туда ходят и где на них садиться. Это типично для Бангкока, где сами тайцы ничего не знают, но тоже демонстрирует некий отрыв от жизни духовной организации, которая согласно своим идеем не должна была бы его иметь. Но и в Ленинграде медитирующие люди зачастую лишены практической ориентации и недостаточно открыты внешнему контакту. Они нацелены внутрь себя — им и так хорошо. Основатель "Ананда Марги" как раз и ставил задачу это преодолеть. Но поскольку он уже покинул этот мир 15 лет назад, то не может отвечать за всех своих последователей.

Так что нам оставалось полагаться на собственные силы. Мы пошли, что называется, куда глаза глядят и спросили дорогу у мотоциклиста. Вместо ответа он отвел нас в состоятельный дом, рядом с которым стояла машина. Хозяйка и ее сын стали узнавать номер автобуса по компьютеру. Она удивилась, что мы забрели одни так далеко, спросила, не нужно ли нам принять душ и перекусить, в ответ на отказ вынесла два больших яблока и два стакана воды и дала 100 бат: "Это ничто, но возьмите на всякий случай" — деньги у нас почти кончились. По идее, на обычный городской автобус — даже на два или три автобуса — нам должно было хватить, но в ее понимании в аэропорт ездить лучше на такси. С утра она проводила на самолет дочку — может, потому ее и тронула наша ситуация. Ее сын подвез нас на машине до остановки нужного автобуса — дальше начались обычные проблемы.

Мы долго ждали нужный номер, а когда он пришел, кондуктор сказал, что этот автобус в аэропорт не идет, и предложил сразу же пересесть на другой. Я вынула карту, и стала решать вопрос с водителем, и поняла, что хотя бы до середины пути нам на нем доехать можно. Через пробки автобус ехал с такой скоростью, что когда мы вышли, я стала ловить моторикшу, решив воспользоваться лишней сотней бат, чтобы не нервничать и за два часа точно быть в аэропорту. Рикша тут же поймался и запросил 200 бат. "120,"— ответила я. Мы сели в коляску и поехали. Через некоторое время рикша снова сказал: "200 бат". Я снова ответила: "120", и мы поехали дальше. Но Яся стала нервничать, и мы еще раз выясняли этот вопрос. В конце-концов я так и заплатила, сказав: "У меня больше нет", и рикша, надо сказать, остался доволен. Цена для моторикши — 50-60 бат, мы ехали вдвоем, так что все нормально. Свои деньги он честно заработал, мча нас вдоль автобана почти без остановок. Хотя сначала он привез нас не в тот аэропорт: не в иностранный, а в местный, но они были близко, а я контролировала дорогу, отмечая нужные указатели на английском: в городском транспорте расслабляться нельзя.

Разборки с новосибирскими авиалиниями я уже описала, а в самолете я видела новосибирцев, которые были на Пхукете. "Да так, не зацепило. Людей, конечно, жалко,"— была реакция. Только в Москве я узнала масштабы катастрофы: цифра 280 тысяч воспринималась как виртуальная реальность, восемь новых русских — это не та цифра, о которой я могла искренне переживать, но меня поразило, что погибло 9 тысяч европейцев и что волна обрушилась на воистину райские места Индии, Шри Ланки и Андаманских островов (и Суматру — тоже, наверное, рай), стерев с лица земли целые этнические группы.

Эти места юго-восточной Азии, сохранившие естественность природы и культуры в силу своего климата, не заставляющего перенапрягаться и совершать неестественные скачки истории,— мой любимый регион Земли, передачи о котором я всегда смотрю по телевизору. Моя подруга, с которой мы были в Индии, чуть раньше меня съездила на Шри Ланку (у нас с ней похожий гороскоп: она родилась на три дня позже меня, и мы с ней независимо, но синхронно решили посетить южно-буддийские страны. На Шри Ланке ее тоже тронуло пение буддистов в горах — "где земля ближе к небу", как она сказала: "Знаешь, Симка, я ходила по этому раю и говорила: Боже, сохрани эти места. А теперь многих мест, где я была, нет." Катастрофа миновала ее во времени — а меня в пространстве. Еще одна наша знакомая по Индии собиралась в Новый год на юг Индии — как раз в зону катастрофы, но только что вернулась с нашей Камчатки, уставшая, и не поехала. Так что и ее Бог миловал, если сказать по-русски.

Мы возвратились в Москву в Рождество. Москва после Бангкока — тишь и провинция. И мы зашли в храм Христа Спасителя, где раньше не были. После великолепия тайской архитектуры он показался нам совсем небольшим и далеко не таким сверкающим, как могла бы сверкать главная церковь. Ограниченность числа сюжетов икон: раз, два и обчелся — после юго-восточной цивилизации тоже как обычно бросалась в глаза. Но качество современной живописи, копирующей старую, меня тронуло: выражения лиц у художников прошлого века были более формальны, чем их современные копии (сравнить можно в рядом располагающемся музее, который мы тоже внимательно обошли). Создавалось впечатление, что современные художники лучше понимали то, что они рисовали.

В храм с утра начинала собираться очередь — и люди были какие-то тихие. Может, конечно, подействовали праздники, длившиеся уже не первую неделю: они приглушили обычную русскую эмоциональность. И, как я потом увидела в Москве, все были в курсе катастрофы в юго-восточной Азии — в большей степени, чем я, хранившая буддийский покой. Она произвела на всех большое впечатление: часть земной коры провалилась в ядро, Земля стала быстрее вращаться — а русских людей хлебом не корми, но дай предчувствовать грядущие катастрофы, особенно когда они не видят перед собой светлого будущего.

Как всегда, Россия страдала за весь мир. Согласно гороскопу на каждый день, астрологический градус России (19-й Водолея): "Лесной пожар потушен. Пожарники ликуют.— Мобилизация всех сил для победы над стихией."— Такова духовная задача этого образа, и он очень отражает образ Дня победы (над фашизмом). Во времена катастроф русский народ быстро вспоминает о своих практических задачах, как и о своей мировой миссии. Так что внутри храма атмосфера была самая что ни на есть христианская. И я, попав в ту же духовную волну, оглядывала иконы под куполом. "Что с тобой, мама? — с тревогой спросила Сияна, заметив перемену моего состояния.— Молиться не обязательно в храме!"

 

"Тебе не показалось, что мир маленький?"— спросил супруг, когда я вернулась. Катастрофа продемонтрировала ему хрупкость мира. Особенно когда он переживал, не оказались ли мы в зоне бедствия (хотя знал, что, согласно маршруту, не должны — но маршрут я могла изменить на ходу).

"Нет, напротив,— ответила я.— Я чувствовала, что Тайланд маленький, по сравнению с картой Земли. Его культура со всей экзотикой и мировым значением буддизма — только кусочек того, что есть на земном шаре. В общечеловеческом сознании или в душе людей."

"Мало где сохранилась экзотика,"— возразил супруг.

"В любой стране есть уникальность. Если только уметь ее открыть — и смотреть на мир не с точки зрения процессов глобализации,— сказала я.— Но Тайланд, конечно, стоит посмотреть."

"По твоему рассказу сложно почувствовать дух тайцев,— сказал супруг,— в отличие от духовного мира индусов, которым были проникнуты твои поездки в Индию. Не ощущается экзотики души."— Друзья тоже спрашивали: "А люди-то там какие?"

Сразу ощутить душу Тайланда и вправду сложно. Может — все дело в буддийском отношении к душе, столь близком к современному. Если душа — лишь иллюзия, как я могу верно уловить ее — а не торгашеские веяния времени, которые в ней отражаются,— и донести ее собственный колорит? С другой стороны – это буддийское как будто бы отсутствие прослойки душевности между духом и телом, между внутренним и наружным, определяет присущую буддизму внешнюю реализацию. Это как раз и позволяет выставить на обозрение сохранение тела после смерти не как невозможное чудо христианской святости, а как рядовое явление буддийской культуры.

А может, дело в том, что культуре Индии — много тысячелетий. А тайская цивилизация — намного моложе, хотя в ней есть самобытный и неповторимый стиль. Дух Тайланда не столь устойчив к влияниям времени, как индийский. И сегодня в Бангкоке его перекрывает американизация нынешнего мира: этот город с прекрасной архитектурой сложно увидеть не снаружи, а изнутри. Внешняя суета не дает переключиться на что-то иное. И люди, съездившие в Бангкок и Патаю, редко привозят что-либо из внутренних впечатлений (в то время как любое место Индии демонстрирует духовность этой страны). Чтобы ощутить дух тайцев и совершить духовное путешествие, надо ехать в горы вокруг Чианг Рая или Май Хон Сонга, откуда культура спустилась на равнины. — Я это очень советую и надеюсь, кто-нибудь воспользуется этим советом.

фев. 2005

посмотреть фото

архивы рассказа: с фотографиями и без них

к оглавлению и началу рассказа

 

на главную страницу сайта

Семиры и В.Веташа "АСТРОЛИНГВА”