на главную страницу сайта

Семиры и В.Веташа "АСТРОЛИНГВА"

СЕМИРА

ПОТОКИ ИНДИИ. ЮГ

ВЗГЛЯД НА ИНДИЮ ГЛАЗАМИ АСТРОМИФОЛОГА

Второе путешествие

к 1-му путешествию: по Ганге на восток

КУРОРТЫ КЕРАЛЫ И ХРАМЫ ТАМИЛЬ-НАДУ

СОДЕРЖАНИЕ

Курорты океана: Тривандрум. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Железная дорога. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Керала. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Коваламский пляж. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Город Тривандрум и его храмы. . . . . . . . . . . . . . . . .

Каньякумари: самая южная точка Индустана. . . . . . . . . .

Храм девы-богини и острова южного мыса. . . . . . . . .

Сучиндрум — храм Ханумана. Свадьба Шивы и Каньякумари. . . . . . .

Католичество на юге Индии. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Водопад Тыр-Пыр-Арви. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мадурай: медовый город индуизма. Южные невесты Шивы.

Ещё раз о гостиницах, автобусах и общем вагоне. . . .

Храм Минакши — восьмое чудо света. . . . . . . . . . . . .

Храм-мантра. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Горные окрестности Мадурая. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пять течений индуизма. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Рамешварам: оживающая история. . . . . . . . . . . . . . . . .

Мост на Шри Ланку. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Южное Варанаси". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Морские заводи Рамешварама. . . . . . . . . . . . . . . . .

Французский город Пондичерри и интернациональная колония — Ауровиль

Матри Мандир. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Самадхи плэйс: место освобождения". . . . . . . . . . . .

Махаблипурам — город каменотесов. . . . . . . . . . . . . .

Береговые храмы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Легенда о спящем Вишну. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Канчипурам: древо знаний. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Путтапарти: индия для индусов (о Саи-бабе). . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Интеллигентная Индия: из Бангалора в Дели. . . . . . . .

Отдых на севере. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Возвращение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я продолжаю свое повествование об Индии, глядя на февральские вихри за окном и отражающиеся в снегу лучи солнца. И первое, что приходит в голову — вид с самолета, когда летишь в Индию: синева небес над сверкающей белизной остроконечных, самых высоких гор мира, распростертых далеко внизу. Даже фотоснимок, сделанный с самолета, летящего здесь на высоте 10 000 метров, передает ощущение Космоса. Правда, на фотографии космически сияющим выглядит ультрамариновое небо, а горы, с белыми изломаными хребтами и серо-коричневыми прожилками почвы — более земными. В натуре же — наоборот. Гималаи сверху выглядят более удивительными, чем небо, производя впечатление ни на что не похожего, искрящегося пейзажа, который космический пришелец мог бы наблюдать и на другой, вполне безлюдной планете.

Но в Индии горы — не только на севере: они почти вплотную подходят к просторам океана, к самой южной оконечности Индостана, как это ни странно. Впрочем, это естественно: никакая суша, кроме их твердокаменных хребтов, не вынесла бы постоянных океанических штормов. И Индия вдается в океан горным хребтом. Главная его часть составляет красоты западного побережья: штата Керала, но частично он заходит и в юго-восточный штат Тамиль-наду. Там мы путешествовали в мой второй визит в Индию, которому и посвящен дальнейший рассказ:

об океаническом курорте Тривандрума;

о самом большом и древнем индуистском храме в Мадурае, который называют восьмым чудом света;

о священных городах индуизма Каньякумари, Рамешвараме и Канчипураме;

о городе каменотесов Маммалапураме;

о бывшей столице французской части Индии Пондичерри и интернациональном поселении Ауровиле;

и о Путтапарти — резиденции Саи-бабы.

За месяц больше было не объехать!

КУРОРТЫ ОКЕАНА: ТРИВАНДРУМ

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

Чтобы путешествовать по югу, проще лететь до Бомбея или Мадраса. Однако узбекские авиалинии, на которых билет в Индию сейчас обходится в 540$ и стоит на 200$ дешевле, чем в Аэрофлоте или западных компаниях, к сожалению, летают только до Дели. И мы от Дели на поезде ехали до индийского океана более двух суток. Мы ехали до Тривандрума: города на самом юге Индии, который считается лучшим океаническим курортом этих мест. Точнее, не сам Тривандрум, а его пригород — Коваламский пляж (Covalam beach). Тривандрум — это большой деловой город, где есть главный храм — которому несколько тысяч лет, и где легко сделать недорогие покупки по местным ценам. Ковалам — это курорт, сориентированный на туристов: где единственной достопримечательностью является море, а торговля идет втридорога.

Но чтобы вдоволь покупаться в океане, остановиться лучше в Коваламе, который представляет из себя несколько красивых бухт со скалами, пальмами и несколькими рядами гостиниц на берегу. На одной из скал высится маяк, по ночам освещающий окрестности лучами прожектора. И ночью купаться не темно, даже когда не видно естественных светил — ярких звезд и Луны, которая в этих широтах может стоять практически в зените, над самой головой. Сразу становится понятно, почему в индийской астрологии она играет столь большую роль — отмечая центр неба, как хозяйка звезд и планет.

Юг Индии — центр надийской астрологии, характерной тем, что её предсказания написаны на пальмовых листьях много тысячелетий назад и передаются из поколения в поколение. Астролог по линиям руки, буквам имени (которые связаны с астрологической картой) или собственно гороскопу — положениям планет — делает предсказание, вынимая нужную табличку. Сама я с пальмовыми листьями дела не имела, хотя неоднократно встречала астрологов, и практически в каждом храме видела активно посещаемый алтарь с богами-планетами. Первый астролог попался нам ещё в поезде: будучи нашим попутчиком, он стал гадать по рукам.

Он вполне достоверно описал мой характер и характер моей 65-летней спутницы, угадав число лет, которые ей было дано прожить вместе с мужем, умершим в прошлом году. Она уже однажды была у Саи-бабы и хотела что-нибудь дополнить к прежним впечатлениям. Взглянув на ладошки моей дочки, которой едва исполнилось 7, индус сказал, что ей ещё гадать рано: линии только формируются, предсказания лучше делать после 12 лет. Но 7 лет — хороший возраст, чтобы познакомиться с богами Индии. В это время ребенок еще имеет естественную веру (которую подросток уже теряет). Моя дочка мечтала о волшебной палочке — и я хотела, чтобы она попала в сказку.

Нашему попутчику было около 30, он был ещё не женат и имел троих братьев и сестру, которая занималась массажем и работала в целительском центре. Он сказал, что имел известность как астролог, но потом оставил это занятие и стал работать в телефонной сети — по какой-то родственной линии, и теперь может бесплатно звонить куда угодно — и, конечно, ему захотелось этим воспользоваться и позвонить в Россию. Он написал свою астрологическую характеристику в мой путевой блокнот и попросил, чтобы я как астролог ему тоже что-нибудь написала.

Я была благодарна ему за общение: поскольку мы выехали из Дели не так чтобы в хорошем настроении. Хоть считается, что в Индии зимы не бывает, случаются аномалии. Мы прилетели в Дели в середине января, когда ночная температура составила +4° (а дневная +18°), чего мы никак не ожидали. Когда мы прилетели, днём в аэропорте было жарко, и мы разделись — но покуда добирались на рикше до центра города, сгустились сумерки, и резко похолодало. Индусы, в каких-то невообразимых шапках и накидках разводили вечером на улицах костры и грелись. Подойдя к уличному лотку выпить чаю, мы заметили, что один развел костерчик даже у себя под ногами.

Прямо на центральной площади — Конат Плейс, среди деревьев, увешанных гирляндами лампочек в виде разнообразных фруктов,— мы надели на себя все, что можно, и пошли искать гостиницу. Судьба послала нам гостиницу “Сай-рам”, названную в честь Саи-бабы. Ее хозяйка выразила почтение моей спутнице в ответ на ее “Сай-рам!” — заприметив у нее платок с изображением живого бога. Эта гостиница, где мы на ночь остановились за 200 рупий (5$ на троих), была, может и не худшей: через некоторое время после нашего прихода горячий душ там все же появился — но щели в окнах комнаты, которые нам пришлось заткнуть одеялами, были явно не расчитаны на +4°.

Меня согрели только индийские праздничные телепередачи, посвященные Кумамеле, праздновавшейся на этот раз в Алахабаде, одном из четырех святых городов Ганги. На нескольких каналах духовные учителя в индуистской одежде рассказывали что-то религиозное. По другим шли индийские фильмы с обычными диалогами песен. Хватало новостей и рекламы. Хотелось поехать на праздник, но наш путь лежал на юг, а не на восток. И в первую ночь, когда поезд увозил нас от Дели по бескрайним просторам центральной Индии, спать также было довольно холодно — не имея одеял, которые индусы зимой берут с собою в поезда (где постельного белья нет). Но, как я выяснила в предыдущей поездке, оптимальный багаж у путешественницы составляет 3 килограмма: которые мне было нетрудно брать с собой, в случае необходимости. У одной моей подруги тогда было 7 кг, у другой — 10. И первое, что они сделали,— сложили все лишние вещи в одну из сумок и оставили её в камере хранения в Дели; с собой же взяли другую сумку весом 6 кг и носили её по очереди, подтвердив искомую цифру опытным путем.

В Тривандрум ходит "Керала-экспресс": и прежде, чем доехать до этого места, он идет по всей Керале. В Индии все поезда, в том числе и экспрессы, ходят на удивление непрямыми маршрутами. Я сперва не могла этого понять, и в кассе упорно спрашивала поезд в Тривандрум, идущий через Мадурай: если прочертить прямую линию из Дели в Тривандрум, поезд так и поедет. Но поезда из Дели в Тривандрум через Мадурай не было. "Керала-эскпресс" шел сначала на восток, в красивый город Виньяваду: где возвышаются храмы на двух холмах в дельте реки, впадающей в Бенгальский залив в самом центре восточного побережья Индии. После этого поезд поворачивал на юг к Мадрасу, а затем, минуя крупные города Мадрас и Бангалор, устремлялся на запад и выезжал к западному побережью Индии, заходя во все маленькие береговые городки Кералы, в том числе Кочин, расположенный на косе, и для этого некоторое время ехал обратно.

Мне казалось, что должен быть другой поезд, который едет прямо. Но, как видно, маршруты всех индийских экспрессов напоминают волнистую линию, выполняя одновременную задачу перемещения людей и в направлении север-юг, и в направлении восток-запад. Индусам так удобнее. Работник железнодорожной кассы в аэропорту, вокруг которой толпились индусы, конечно, не стал мне этого объяснять, и его раздражала моя нерешительность. "У вас заняло час, чтобы решить ехать в Тривандрум,"— отметил он с полным непониманием, когда я наконец, протянула ему заполненную декларацию на билеты. Легче брать билеты на поезд на станции Нью-Дели в кассе для иностранцев (Reservation for foreign tourist): там, по крайней мере, все объяснят, и есть возможность выбрать маршрут. В силу своего климата индусы быстрее говорят и действуют, чем русские,— и русский человек в Индии в первый момент может показаться если не тупым, то пребывающим в прострации.

На следующий день мы в утреннем тумане погуляли по Конат Плейс, где моя дочка в моей штормовке побегала среди пальм за бурундучками — вспугивая стайки нахохлившихся воробьев на кустах, по-зимнему лишенных зелени. И в радости, что едем на юг, отправились на поезд, где я уже смогла переключиться на индийский активный ритм. По вагонам бегали разносчики, кричавшие: "Чайя! Чайя!... Копи! Копи!" Мы не удосужились купить в дорогу ничего, кроме воды, но продавцов хватало на всем протяжении пути. Они носили пирожки-самусу с овощной начинкой (но с перцем), овощные и рисовые котлеты, продавая порциями по нескольку штук с жутко острой приправой, но также фрукты, орешки, печенье. На станциях продавались омлеты и бананы. Кроме того, проводники собирали заказы на завтраки, обеды и ужины с рисом и индийскими приправами: в поездах есть продуктовый вагон. Мы один раз заказали и даже съели — но больше не захотели, предпочитая виноград, финики и банановые чипсы. Днем стало жарко, и купленную воду мы выпили довольно быстро, и потом я просто наливала питьевую воду на станциях из-под крана с надписью "Drinking water". Никаких проблем это не вызвало.

В поезде напротив меня сидел японец студенческого вида: он выходил в Агре и ехал на Кумамелу. У японца был учебник хинди и очень подробный путеводитель. Сидевший рядом с ним индус, примерно моего возраста, с характерной фамилией Гуру, ехал в Тривандрум: у его брата в Коваламе был магазин, и он приглашал заходить. "У Вас только один ребёнок?"— спросил индус, и возникла тема сравнения количества детей в Индии, Японии и России. Индус говорил, что сейчас в Индии обычно заводят одного, реже двух детей — больше только в бедных семьях, если требуются помощники. Японец утверждал, что в Японии больше одного (реже двух) не позволяет экономическая ситуация; то же сказала и я. После чего с одинаковым недоверием к Америке мы сошлись на том, что вот американцы могут себе позволить троих, потому что экономическая ситуация им позволяет; и наш интернациональный состав выразил совершенное единодушие, что экономическая система сейчас в мире далеко не лучшая.

Надо сказать, у индуса интерес к экономической ситуации в России носил практический характер: несколько лет назад русские активно покупали в Индии, а теперь (после кризиса 1998 года) стали предпочитать Китай. Он интересовался, почему я не хочу затовариться и на этом заработать,— но я лишь сказала, что не имею к тому способностей. "Это не моя "варна"",— ответила я с улыбкой: возвращая этому понятию, для которого мы чаще пользуемся словом "каста", его архетипическое значение. "Варна", буквально,— "цвет": исторически, цвет кожи, а в более широком смысле цвет менталитета или ауры — психологическая предрасположенность души.

КЕРАЛА

Расстояние от Дели до Тривандрума — примерно как от Мурманска до Кавказа, и двое с лишним суток в поезде — это долго. Легче было ехать сначала до Мадраса (сейчас его официальное название сменилось на индийское — Ченнай: индусы в последние годы работают над укреплением патриотизма). А потом двигаться на юг от города к городу. Но поскольку русский человек в Индии расслабляется, то есть шанс не доехать до пункта назначения — почему мы и направились прямо, куда было надо.

Но если ехать на Керала-экспрессе, лучше не доезжать до конца, покидая поезд в дневную жару, а выйти с утра пораньше в городах Керале или Кочине. Индийские студенты, ехавшие отдыхать с нами в одном купе (в индийском плацкарте 8 мест: 3 полки + 2 боковые), так и сделали. Керала — очень красивое место, где поезд идет в туннелях и горы здесь ближе всего подходят к морю. Кочин — изрезанная бухта, четырьмя рукавами: два напротив двух — вдающаяся в море. На этом красивейшем побережье должно не быть тех огромных океанических волн, которые преследовали нас все путешествие, не дав поплавать с маской.

Если в этих местах отъехать от побережья в горы, там есть заповедник с озером, известный тиграми и разнообразными птицами — которых в Индии много повсеместно. А дальше на юг вдоль побережья Кералы, между Аллаперзой и Квилоном, плавает экскурсионный пароходик. Путешествие на нем занимает 8 часов (150 рупий — наши 100 рублей), это довольно приличное расстояние. К западу от Тривандрума расположены туристски красивые места, к востоку — начинается мир индуизма.

КОВАЛАМСКИЙ ПЛЯЖ

\фото 18: лодки на берегу Ковалама\

В Тривандруме прямо на станции стояла будочка, где нам дали подробную информацию о туристских достопримечательностях и буклеты с подробным планом побережья и фотографиями заповедника. Сперва мы думали на одну ночь остановиться в самом Тривандруме — но, видя иностранцев, все сразу советовали нам ехать на Коваламский пляж. Не найдя иного варианта и отбиваясь от обступивших нас рикш с несусветными ценами, мы пошли на автобусную остановку рядом с вокзалом. Это был выходной, и автобус был битком набит индусами, которые под вечер сами на прочь погулять по своему пригородному пляжу. В другое время он вполне свободный.

Рельеф у океана неровный, и во многих местах к морю выходят отвесные скалы. Автобус миновал город, плавно переходящий в деревню: 1-2-х этажные особнячки среди кокосовых пальм, чередующиеся со школами, больницами и маленькими храмами. И поехал вниз, сверху обнажив вид сплошного пальмового леса, скрывавшего своих обитателей. За этим великолепием было видно долгожданное море.

Автобус остановился прямо у спускающейся к берегу дорожки, где к нам сразу подскочил какой-то индус. "Нам нужна дешевая гостиница на пляже,"— четко сформулировала я задачу, и он действительно привел нас туда, куда нужно (очевидно, за определенную мзду от владельца гостиницы). Прямо по песочному пляжу, мимо первой небольшой бухты, где стояло множество рыбацких лодок и низких соломенных палаток-навесов с веревками и сетями, мы прошли во вторую. Там, среди полосы пальм, за рядами открытых ресторанчиков и одноэтажных магазинчиков располагались двух-трех-этажные гостиницы. Второй этаж (и комнаты с видом на море) был дороже первого: где мы и остановились в комнате с двумя кроватями, душем и вентилятором за 150 рупий в день. Вид на море нам был совершенно ни к чему, потому что в 20-ти метрах было оно само. Мы сразу пошли купаться.

Из нашей гостиницы, где ночью слышался плеск волн океана, можно было ходить купаться прямо в купальниках и босиком. Это уникально для Индии, где индийские девушки если и купаются, то одетые — даже в таком курортном месте. Но Ковалам — резервация для иностранцев, и к их причудам тут привыкли. Темные индусы, кожа которых имеет в этих местах иссиня-коричневый оттенок, с удовольствием смотрят на ловко прыгающих в волнах удивительно белых людей, которым никогда не удается загореть до подобной кондиции: подставляют ли они свои спины солнцу или сидят под зонтиками — на которых зарабатывает целая армия индусов.

Горожане Тривандрума и индусы, специально приезжающие посмотреть это экзотическое место, часто просят сфотографироваться вместе с ними понравившихся им иностранцев. Меня в первый же день для этой цели выманила из-под рыбацкой лодки, где я пряталась от лишнего ультрафиолета, компания девушек. Рядом с ними в купальнике я чувствовала себя кинозвездой: для них это примерно так и было, потому что в Индии можно увидеть такое только по телевизору. В выходные индусы толпами гуляют по берегу и сидят на пляже, и другая компания мужчин снимались вместе с сидевшим поодаль итальянцем, какая-то семья с ребенком потом сфотографировала мою Ясю — в общем что кому ближе и без нарушения приличий.

На Коваламском пляже найден какой-то достойный баланс между приезжими и местным населением. Индусы здесь нормально относятся к чудакам, умело плавающим в волнах океана, сами обычно не подвергая свою жизнь опасности купания в бухтах Ковалама. Опасность эта есть, о чем предупреждают плакаты и полицейские в голубой форме. Как в любой глубокой круглой бухте, сильно вдающейся в берег, в некоторых местах волна закручивается и имеет тенденцию уносить в море. На берегу поставлены отметки, где можно купаться и где нельзя, за чем полицейские со свистками и громкоговорителями следят очень бдительно.

Границу между первой и второй центральными бухтами Ковалама фиксирует небольшая коса — островок, где мы с Ясей смотрели на крабов и нашли маленького морского ежика, изо всех сил уцепившегося за камни, как и другие обитатели бушующих прибрежных волн. Но эта скала на всякий случай тоже охраняется полицейскими, которые совершенно не понимали меня, когда я решила отнести нашего ёжика обратно в море.

Первая центральная бухта упирается в высокие скалы, на которых расположено нечто вроде большого санатория с видом на море сверху: с каменными оградами, пустующими разновысотными площадками с каменными стульями и столами, цветочными клумбами и фонариками. Места, конечно, там стоят в десять раз дороже, чем в простой гостинице, и мы только сходили туда погулять. Ради экзотики я сфотографировала Ясю на фоне каменных шахмат в половину человеческого роста и дерева с огромными плодами неправильной формы. Пройдя сквозь пирамидально спускающиеся к берегу жилые корпуса и по ступенькам сойдя со скал с другой стороны этого "санатория", мы очутились на платном пляже для иностранцев. Через сто метров виднелась вновь бесплатная территория с рыбацкими лодками и индусами: не то гуляющими, не то занимающимися делом.

Справа от второй центральной бухты тоже высокие скалы, на которых среди пальм и каких-то колючих кустов возвышается полосатый действующий маяк. Вокруг него домики: я так и не поняла, живут ли там служащие маяка или отдыхающие, или же те и другие. На самом маяке запрещающая надпись есть — но по скалам вокруг индусы гуляют вовсю: это хорошие обзорные площадки, хотя и труднодосягаемые. Для купания они не годятся: волны с шумом разбиваются о подножие скал. За маяком, километров через восемь видно строение, напоминающее мечеть: это правительственная дача. Слева от маяка простирается сравнительно безлюдная береговая полоса. Мы обогнули скалу по узкой улочке мимо более дорогих гостиниц "с видом на море", и лишь на этом левом берегу, без полицейских, индусов и туристов, мне удалось получить от купания настоящее удовольствие. Штормило, и плавать не удавалось, но прыгать в волнах можно было часами.

ГОРОД ТРИВАНДРУМ И ЕГО ХРАМЫ

\фото 19: храм Ганеши на улице Тривандрума\

Ковалам, Covalam beach — и в самом деле пляж, а не город: там даже нет храма, и это единственное индийское селение без храма, которое я видела. Поэтому жизнь там по вечерам замирает, продолжаясь лишь в магазинчиках, где от нечего делать можно купить — в общем то же, что в наших индийских магазинах, и за ту же цену. Или в ресторанчиках, где можно часами глядеть на море в ожидании заказа — чем и занимаются иностранцы. В первый вечер мы с дочкой долго смотрели индийские сувениры и выбрали раскрашенного слоника (я обещала ей в Индии купить слона). Мы часами перебирали разнообразные формы и расцветки слонов, имея достойный вид французов из посольства: так оценили продавцы нашу разновозрастную компанию. Второй вечер мы глядели на море, сидя за столиком, над которым висела большая красная пятиконечная звезда — индусы используют для украшения своей бытовой, как и религиозной жизни, самую разнообразную символику. Попивая чай и ожидая, пока принесут и поджарят рыбу, которую моя спутница так и не смогла доесть до конца, мы стали петь русские песни. Индусы на сей раз решили, что мы итальянцы. Но на третий день я поехала в Тривандрум — искать храмы.

Искать долго не пришлось — главный храм Тривандрума расположен в ста метрах от автобусной остановки. Широкая дорога с ларьками, где продают сувениры уже религиозного характера, ведет к прекрасно сохранившейся белой пирамиде, на каждой из десяти или более ступеней которой впечатляющими рядами стоят каменные боги. Это — один из четырех главных входов индуистского храмового комплекса, традиционно сориентированных на четыре стороны света (как многие древние города и храмы). Храм посвящен спящему Вишну: отдыхающему в безвременьи Творцу — открытка с храмовым изображением которого продается тут же. В алтаре, конечно, фотографировать нельзя.

Я подошла ко входу, но привратники тут же сказали: "Hindu only"— "только для индусов". Сбоку, где оставляли обувь, висело напоминание, в какой одежде следует ходить в храм мужчинам и женщинам. Из этого набора я поняла только слово "saree". Конечно, моя одежда в этот перечень не вписывалась. Надо сказать, что оделась я прилично: я была отнюдь не в шортах или юбке до колен, зная, что по Индии так лучше не ходить. Но видно, что-то было не то в моем европейском платье с открытым воротом, да и все остальное — цвет лица и манеры — откровенно выдавали во мне иностранку. Я стала убеждать индусов, что была во многих других храмах, в том числе больших и древних. "А это священный храм, в него нельзя,"— был ответ.

Тем не менее, пока я выражала привратникам свое удивление, недоумение, желание и право войти в храм, появившийся священнослужитель с большим бело-красным знаком Вишну-Кришны через весь лоб (белая парабола и красная вертикальная полоса), в белой юбочке до колен и перевязи через плечо, сказал в ответ на мои доводы: "Тогда Вам надо сертификат. Съездите в центр йоги, выпишите сертификат и приходите в 5 часов. Где Вы остановились? У Вас паспорт с собой?" Я поблагодарила его, но взять с собой паспорт я не догадалась. К тому же, бюрократия с посещением храма для иностранцев несомненно могла стоить денег, и я сочла за лучшее прежде всего сменить одежду и прийти сюда снова в сумерки.

Миновав путынный четырех-угольный белый пруд, к которому вели каменные ступени и который в Индии всегда сопутствует большим храмовым комплексам, я вышла на улицу, где уже вовсю стояли городские магазины. Цены нормальные: продающаяся тут одежда из хлопка и шёлка изготовлена в Мадурае, соседнем большом центре легкой промышленности. Я нашла магазин, где была распродажа: скидки цен, и выбрала себе и дочке пенджаби: легкое платье со штанишками и шарфиком, немаркого сине-зеленого цвета морских волн. А потом купила сари из шёлка, уже более дорогое. Моя дочка тоже хотела сари — но продавщица сказала, что сари обычно носят девушки начиная с 12-14 лет. Когда же я спросила, в чем лучше ходить мне: в сари или пенжаби, она ответила, что в сари, конечно, лучше. Пенджаби обычно носят девушки, а женщинам приличнее ходить в сари.

Я ещё в поезде завидовала студенткам, ехавшим в пенджаби — в котором было не жарко днем, и не холодно ночью. Плотная, вышитая часть пенджаби доходит почти до шеи, закрывая грудь и легкие сверху, в районе поясницы же оно свободное — что и нужно, чтобы не простужаться и не потеть. Просторная нижняя часть платья и широкие шаровары позволяет сидеть и лежать в любой позе, сохраняя совершенно приличный вид. Если же учесть, что пенджаби легко стирается и совсем не мнется — это просто незаменимая в дороге одежда. Вдобавок, индийские красители не выцветают.

Когда европейцы решили затянуть женщине талию и открыть грудь, они руководствовались чем угодно, только не её физическим удобством. Я поняла, почему никогда не воспринимала красоты женских пиджаков, и идя по дороге, искала случая поскорее сменить свое платье на пенджаби (в магазинах комнат для переодевания не было). Этот случай представился, когда я проходила мимо местного университета, зайдя в столовую бесплатно выпить воды: после моих покупок денег с собой почти не осталось,— и заодно спросила женскую комнату. Она была просторной: там стояли лавки и стол, кроме туалета и умывальника была ширма для переодевания — и я тут же, полураздевшись, стала вдевать веревку в шаровары (резинками в Индии пользоваться не принято).

А в раздевалке, кроме меня, находились женщины, уже в возрасте — возможно, преподавательницы. "Вы — индийская гейша?"— спросили они меня. "Нет: я русский турист,— ответила я, смиряясь с комичностью ситуации.— Я странно выгляжу, да?" "Да, немного,"— сказала одна из женщин. "В своем городе я кончила университет,— пришлось пояснить мне.— Вот, увидев ваш, зашла переодеться. Лучше я буду выглядеть как индианка, чем как гейша,"— и женщины со мной охотно согласились.

Когда же, одев черные очки, я вышла на улицу в пенджаби, то почувствовала полный физический и психологический комфорт — не ощущая ни жары, ни давления улицы: я совсем не обращала на себя внимания, слившись с местным пейзажем. Только обращение ко мне стало не "мадам", а "мисс". Я ощущала себя одной из индийских студенток, которые шли по своим делам. Я и до этого не замечала посторонних взглядов десятков людей, идущих мимо, но, видно, они все-таки были — раз без них мне стало так хорошо. Мне кажется, иностранца (идущего по улице не в индийском балахоне, а скажем, в шортах) может утомлять не сколько жара, сколько это незаметное, но постоянное повышенное внимание к нему.

Пока был день, я шла на поиск других храмов. Один был рядом с главным, недалеко от станции: на воротах и крыше этого маленького, но заметного храма — раскрашенная скульптура слоненка-Ганеши. И темные скульптуры среди столпов храма: богини знаний Сарасвати с музыкальным инструментом виной в руке и других богинь несколько выше человеческого роста — вокруг золотой главной колонны, которая заменяет традиционное дерево Шивы, при входе в алтарь Ганеши. Этих богов может объединять тема знания и мудрости. На втором пределе алеет знак Ом: посвященный Шиве, отцу Ганеши.

Чтобы найти другой храм: обезьяньего бога Ханумана, я шла долго — после индийских нешироких улиц выйдя к современной круговой автомобильной развязке и сперва не могла его найти. Низенький, он терялся рядом с новым высотным комплексом не то культурного, не то политического предназначения: похожим на наши дворцы спорта — с каким-то лозунгом, суть которого я тут же забыла. Вокруг было все перерыто: наверно, снесли ряд домов и деревьев. Только храм Ханумана уцелел: с обычным священным деревом посередине, раскрашенными скульптурами обезьяньего мудреца с мечом и палицей, Ганеши и других богов на крыше, с колокольчиком при входе и алтарем, который днем был закрыт.

Этот контраст старой церкви и нового здания меня не порадовал: как символ того, что с западного побережья на древнюю культуру Индии вовсю наступает мировая цивилизация. Мы склонны видеть в ней что-то привычное и своё — отчего иностранцы и предпочитают для отдыха Бомбей или Гоа: единственное место, где наряду с индийскими праздниками широко отмечается Рождество. Но в другой стране легче воспринимается чужеродность человеку неоправданно больших построек.

По дороге я видела и христианскую, точнее католически-иудейскую, церковь с изображением Девы Марии, треугольные небольшие купола которой были несколько прогнуты в виде пагоды. На разных языках: еврейском, хинди, латинском и греческом — на ней было написано слово "мир" — "pax". Юг Индии — бывшая французская территория, и католичество оставило здесь свой след. Но также в этой церкви чувствовалось единение религий, которое является одной из самых интересных духовных черт Индии.

Потом я вернулась в Ковалам за паспортом и за Ясей, которой мне очень хотелось, кроме океана, показать индийский храм. Она с радостью надела пенжаби. Но я сделала ошибку, не сменив пенджаби на сари: я была ещё морально не готова завернуться в шестиметровый кусок шелка и ехать в нем в индийском автобусе.

"Пожалуйста, в сари,"— сказали индусы на входе в храм, не узнав меня. Они сказали по-индийски, но смысл я поняла: пенджаби не является ритуальной одеждой. Всё же это индийский брючный костюм. И мне пришлось себя выдать. Тогда индусы снова стали говорить: "Hindu only". Яся начала расстраиваться, что нас не пускают, и подошел тот служитель, которого я видела днем: "Что же вы не пришли в пять часов?" До закрытия храма ещё было часа полтора, но сертификаты выписывали где-то не здесь: "Приходите завтра". Но видя слезинки в глазах моей дочки, служитель сам поймал рикшу и отвез нас в тот центр, где выписывали сертификаты. Сертификат, на котором было написано "Ом намо Нараяна", был бесплатный — но индус, который его выписывал, конечно, хотел получить какие-то пожертвования, хотя я сказала и то, что я изучаю мифологию и пишу книги, и то, что денег у меня немного: зарплата русских такая же, как у индусов. "Я в храме дам,"— сказала я. "Но ведь вам выписываю сертификат я,"— возразил он. Тогда я вытащила две бумажки по 10 рупий. Это было для него, конечно, мало: с иностранцами в Индии ассоциируется минимальная цена 10 долларов. "Это дайте в храме,"— сказал он.

Служитель отвез нас обратно, ко другому входу, где находились мужчины в оранжевых одеяниях, и выдал мне кусок оранжевой ткани, в который я завернулась поверх пенджаби, и даже дочке — кусочек, из которого получилась юбочка. Мы пошли с ним и ещё одним пандитом по длинной каменной дорожке в центре храмового комплекса, и служитель показал разные его пределы. Один из центральных храмов, которые расположены там прямо посреди песка, посвящен Вишну, другой — Кришне. И рядом с ними стоят столбы — золотой и серебряный, часто украшающие индийские храмы: вероятно, как более прочная замена не столь долговечных священных деревьев. Они до сих пор ассоциируются с Солнцем и Луной. И среди скульптур храма тоже можно было найти и бога Луны Чандру, и бога Солнца Сурью, и богов планет. И даже бога огня Агни и бога Неба Варуну, что подтверждало древность этого храма, которому не менее 3,5 тысяч лет — а индусы дают своим южным храмам все 5 тысяч.

Ещё один предел был посвящен святому Алахату: в каждом индийском храме обычно есть свой святой (быть может тот, кто построил этот храм, или кто-то, кто в нем особенно прославился за тысячелетия его существования.) А в четвертом храме молились Хануману, и священник показал нам его украшенное изображение, которое каждый день там вновь делается из масла. Вот такой способ жертвенного подношения. Когда я дала пожертвование — целых 10 рупий, служитель завернул в пакетик охристо-желтой краски, как принято по отношению к верующим, которые редко ходят без какого-нибудь значка на лбу.

Некоторое время мы подождали среди группы йогов, ловя вибрации храма, и началась вечерняя пуджа с огнями. Под звуки узких вытянутых труб, которые очень напоминали какую-то совсем древнюю музыку диких африканских племен, по каменным дорожкам посередине храма пошла процессия священнослужителей. В ней центральное место занимали три пандита, на которых были большие высокие золотые короны с украшениями, спускавшимися на часть разрисованного храмовой краской лица, или что-то вроде масок. — Я как следует не запомнила этого от удивления, а может, полумрака этого храмового комплекса под открытым небом, освещавшегося только спиралями зажженных огней, которые священнослужители несли по бокам. Как в какие-нибудь шаманские времена, люди изображали богов сами: один — Вишну, другой — Кришну, а третий — Ханумана, как объяснил нам стоявший рядом пандит.

Они не просто изображали — они в них воплощались. Когда процессия остановилась, священнослужители воздали почести стоявшим посередине, как храмовым скульптурам богов. Они несколько раз повторили ритуал, а затем поднесли огненные спирали немногочисленным индусам, мужчинам и женщинам, созерцавшим заключительное в этот день храмовое действо, стоя в песке в стороне от каменной дорожки. Индусы проводили ладонями над огнем: несколько раз, по кругу, и прикладывали их к лицу, бросая мелочь в жестяной поднос под пылающей спиралью, куда стекало лишнее масло. Мы с Ясей тоже прикоснулись к пламени и бросили монетки, а затем вместе с индусами пошли вслед за процессией по длинному периметру храма, который она обошла три раза.

"Куда мы идем?"— спросила тут моя дочка, любившая огонь, но не любившая ходить пешком. "Индусы обходят храм, чтобы исполнились их желания,”— ответила я. И Яся, сложив ладошки, старательно три раза обошла храм. И я, идя по этому древнему храму, который уже, быть может, стоял здесь в те времена, когда ещё не было реки Невы и Карельского перешейка, тоже всем сердцем верила индийским богам.

Меня даже не раздражал индийский церковный консерватизм. На фоне того, как современные здания, которые легко представить в Ленинграде или другой части света, подминают под себя маленький храм Ханумана, местная защита традиций от мировой цивилизации вполне оправдана. Храм Ханумана в Тривандруме подобен другим небольшим храмам, он не является такой святыней, как главный храм Падмабхасварми — и все же в нем есть та уникальность, которая отличает все настоящие творения человеческих рук, и другого такого нет.

Ковалам же имеет все прелести курорта. Когда мы с Ясей возвращались домой по темноте, юный продавец какого-то магазина стал настойчиво приглашать нас зайти: "Только посмотреть!" И пока его приятель демонстрировал моей дочке игрушки, пылко сказал, что никогда не испытывал такого чувства, какое возникло у него при виде меня: "Посмотрите в мои глаза: вы видите в них любовь?" Будучи в хорошем расположении духа после посещения храма, я посмотрела ему в глаза и честно ответила, что решительно ничего в них не вижу, потому как для меня любовь — духовное чувство, сославшись при этом на Вивекананду, известного современным индусам, как нам — Пушкин. Тем не менее он пошел нас провожать к гостинице и отстал только на пол-пути, когда я разрешила ему поцеловать мне руку.

А моей 65-летней спутнице, пока мы с Ясей ездили в Тривандрум, какие-то молодые люди предложили таким образом заработать: она тоже не сумела рассердиться на них как следует, чувствуя себя польщенной. Впрочем, мы были вполне ограждены от домогательств, пока были вместе и выглядели достойной семьей. В гостиницах я нередко представляла мою спутницу как маму, потому что так индусам было проще воспринять нашу компанию — и потому что у них до сих пор сохраняется уважение к матери.

КАНЬЯКУМАРИ:

САМАЯ ЮЖНАЯ ТОЧКА ИНДОСТАНА

ХРАМ ДЕВЫ-БОГИНИ И

ОСТРОВА ЮЖНОГО МЫСА

\фото 20: садху у храма Каньякумари\

Наш путь лежал в Каньякумари — крайнюю южную точку Индии. Мы ехали туда на пустом поезде. Быстрее было бы на автобусе: из Ковалама во все стороны ходят удобные утренние и вечерние маршруты. Но на поезде ехать приятнее.

В поезде, кроме нас, сидели французы: которые пришли столь же заранее, как мы, и так же долго ждали, пока будет известно, где остановится наш поезд. Это была пожилая пара, которая сперва три месяца путешествовала по северу Индии, а теперь ещё три — по югу. Основные вещи они оставили в Тривандруме, и после Каньякумари должны были лететь на Шри Ланку на самолете.

В пути среди иностранцев французы попадались нам чаще всего. То ли от того, что это бывшая французская территория, то ли как любители экзотической культуры, французы любят путешествовать по Индии в этих местах. Они общительнее американцев, которых я не помню ещё и потому, что с ними контакта не возникало. А французы, поскольку места в поезде, который здесь играет роль электрички (специальных электричек в Индии нет), были не указаны,— сели напротив нашего купе. И полпути проведя рядом, мы нашли какой-то повод разговориться. Они были уже на пенсии, и с удовольствием восприняли ту информацию, что моя спутница до пенсии была геолог, а дочка ходит в музыкальную школу. Сияна стала демонстрировать свои таланты. Женщина по-английски не говорила, и я начала в мой английский вставлять тщательно подобранные французские выражения, на французский не переходя: насколько я знаю, французы не любят, чтобы на их языке говорили с акцентом. Моя спутница, не понимавшая ни по-английски, ни по-французски, но воодушевленная нашей светской беседой, попыталась заговорить по-испански.

На вокзале мы любезно попрощались, подхваченные рикшами. Французов рикша увез в недорогую гостиницу за 300 рупий, в километре от моря; я же попросила отвезти нас на пляж. Рикша не понял: в Каньякумари нет пляжа как такового, и тоже отвез нас к недорогой гостинице, за 150 рупий. Но нам было в ней мало радости, поскольку до побережья надо было добираться какими-то узкими закоулками между домиков индийской бедноты. И мы пешком дошли в культурную оконечность города. По главной улице, которая ведет к храму Каньякумари, мы вышли на набережную, с которой видны острова. В месте омовения индусов мы искупались, после чего я там оставила свое семейство и пошла искать гостиницу.

Перебрав семь вариантов, я остановилась на ближайшей к морю и храму трехэтажной гостинице на главной улице, пешеходной и заполненной отелями, магазинчиками и ресторанчиками. С балкона был вид на эту красочную улицу, на храм и на море: на всю береговую оконечность города, за которой виднелись острова. Номер на двоих там стоил 120 рупий, правда, не было розетки и стоило труда объяснить, что нам нужны вторые простыни. Во внутреннем дворе гуляли козочки и коровы, взбираясь по кучам неизвестно чего до уровня второго этажа — но для моей дочки это было как раз то, что нужно. Отель назывался "Минакши": это был наш следующий ориентир — храм Минакши в Мадурае.

Тривандрум принадлежит ещё по-западному туристской Керале, Каньякумари — это уже Тамиль-наду. И это — одно из мест паломничества индусов. Туристски оно известно тем, что там можно наблюдать над морем и закаты, и восходы Солнца. Религиозно — тем, что здесь дева Каньякумари, именем которой названо это место, ждала своего супруга Шиву. Имя её можно перевести как "целомудренная девушка". Подобно христианским девственницам, она поклялась, что мужем её будет только Бог. И сильнейший среди богов явился к ней, тронутый её аскетическими подвигами,— как он вообще не забывал являться аскетам и всегда исполнял их искренние желания.

Правда, злые силы почему-то испугались этого союза, и один злокозненный асур в образе павлина (которые в Индии успешно заменяют петухов) пропел ни свет, ни заря. Смущенный Шива решил, что опоздал на свадьбу: которая в Индии должна праздноваться в астрологически строго определенный час. Но все кончилось хорошо, и этот брак состоялся — а символом богини Каньякумари, изображаемой в цветастой одежде и свадебном венке, стал павлин.

Некогда, вероятно, она сама была этой божественной птицей, преданно ждущей восхода солнца и приветствующей его,— а потом стала естественным воплощением супруги Бога. Ипостасью его верной Парвати, которая на севере предстает в образе богини разных мест, гор и долин, на юге же принимает атрибуты животных и растений. Павлин служит атрибутом и других богов — и неслучайно царственная птица является символом Индии.

"Что может быть прекрасней, чем созерцать восходы и закаты там, где Дева ждала Бога",— писал Махатма Ганди про Каньякумари. Эти слова высечены в небольшом храме Ганди, расположенном также на самой оконечности Индустана, недалеко от храма Каньякумари. Как известно, Ганди почитается в Индии как учитель. Ашрам Махатмы Ганди есть в Мумбае-Бомбее. Потому есть и мемориалы, содержащие его документальное жизнеописание в картинах-фотографиях. Там нет богов: я как-то не помню там алтаря — и внутренне это больше напоминает музей Ленина, хотя по внешней архитектуре это типично индийский храм с пирамидой купола.

На берегу острой оконечности Каньякумари — в географически самой южной точке Индии — расположено место для омовения, которое, как и в других местах, отмечает беседка с колоннами (миниатюрный акрополь). Рифы в этих местах подходят вплотную к берегу, и это — практически единственное место, где можно окунуться и проплыть пару метров без риска поцарапаться о камни. Но долго там в раздетом виде белому человеку не позагорать — слишком много индусов. Индусы либо группами совершают омовение: прямо в одежде — и под прикрытием покрывал облачаются в чистую, ритуально-праздничную. Либо проявляют свое обычное созерцательное отношение: они часами могут смотреть на море, не купаясь.

Мне после поезда было все равно: мы с Ясей разделись и стали плавать. Но когда я вышла из воды и решила на прибрежном ветру одеть шёлковое сари, я делала это под дружное ржание стоявших невдалеке молодых людей. "Смотрело всё Каньякумари, как Сима одевала сари,"— так описала эту сцену моя спутница, до такого случая не проявлявшая таланта к поэзии. Веселье индусов по этому поводу передалось и ей. Тут мне на помощь пришла девушка-индуска, довольно быстро уложив на мне шестиметровый кусок шёлка. И поднимаясь на набережную, я слушала уже лишь комплименты пожилых людей: "Как Вам идёт это сари!"

Расположившись в гостинице, наше достойное семейство отправилось в храм Девы-богини. У храма сидело человек двадцать садху в оранжевых одеждах, мужчин и женщин, с четками и чашками для подаяния. Сфотографировав двоих наиболее живописных, я положила в их чашки мелочь. Проблем со входом не возникло: потому ли, что я была в сари, а мое семейство в пенджаби, потому ли, что храм Каньякумари — небольшой, или потому, что иностранцев, кроме нас, я тут вовсе не видела (в отличие от центра Тривандрума). В пенджаби здесь женщины ходили: может, потому, что многие были с дороги, поскольку Каньякумари для индусов — место паломничества.

На входе продавали бутылочки с кокосовым маслом, которые выливались на одну из внешних статуй каменных богини Каньякумари, отчего масло было кое-где разлито и на полу; в целом же там было чисто ходить босиком, как и в других индийских храмах. Мимо этой статуи верующие проходят к центральному алтарю через вход, ориентированный на восток, где стоят большие весы, чаши которых — непременный атрибут священных храмов. И горит огонь, над которым индусы проводят ладонью. А священник у алтаря более или менее утопающей в цветах божественной Девы кидает проходящим щепотку красной краски в правую руку. Затем вереница людей проходит к другим алтарям, Ганеши и Парвати, и описав естественный круг, по часовой стрелке возвращается ко входу-выходу.

Можно заметить, индусы-мужчины, при входе в этот самый южный храм Индии, снимают рубашку, как христиане — шапку, и если на них почему-либо одета не юбочка из перекрученной ткани, а современные брюки, повязывают сверху них лоскут материи. Индусы при этом выглядят очень прилично: на них можно любоваться. А представьте в таком виде в общественном месте современного европейца! Лучше не представлять. Сколь бы он ни был телесно красив и как бы сам не отнесся к предложению полуобнаженным войти в храм девы-богини. Я бы сказала, у индусов более здоровое соотношение тела и души, которая естественно исполняет роль одежды для тела. От своего климата или смуглой кожи, но они никак не выглядят обнаженными. Среди европейцев порой выглядят раздетыми даже вполне одетые и привычные к наготе театральные актеры, подчеркивающие свой гардероб, как и свои эмоции. Индусы же — удивительно скромные люди, которые никогда не выставляют напоказ дефекты своей души, даже когда молятся. Поэтому всегда было приятно находиться среди верующих.

Я решила посетить храм Каньякумари ещё раз утром, когда он открывается. В пять утра в этом храме у меня возникло полное ощущение православного монастыря: может быть, из-за серьезности намерений приходивших, или из-за глубинного сходства индийской и русской психики, о чем я уже упоминала и скажу ещё не раз. Утром, пока верующих было немного, возникало наше ощущение возвышенности и торжественности, которого обычно в индийских храмах нет, но которое всегда присуще рассвету. До рассвета в храм уже вовсю шли женщины с живыми цветами в волосах, и торговцы предлагали мне тоже украсить себя естественными духами белой пахучей гирлянды.

Из храма дорога ведет на набережную, где индусы скапливаются в ожидании восхода солнца, а продавцы расстилают сари и всем подряд предлагают открытки. Встреча солнца в Каньякумари становится чем-то вроде продолжения ритуала. Хотя в описываемое утро было пасмурно, и солнце вставало из-за туч, это не смущало приехавших индусов, которые, глядя на море, терпеливо ждали рассвета, подобно Шиве и его невесте. Как будто их более заботил сам этот факт, чем вид светила, подымающегося из океана. В дни полнолуния с этой точки можно одновременно видеть восход солнца и закат Луны, или заход солнца и восход Луны.

С набережной хорошо видны два острова, куда с берега ходит пароходик. На одном высится храм. На другом возводится огромная статуя индийского поэта, жившего пару тысяч лет назад: монументальная и перекрывающая храм по величине. В сумерки острова красиво освещены. Эти острова в самой южной точке Индии примечательны тем, что некогда дэви Каньякумари оставила там свой след — отпечаток в камне, по форме напоминающий человеческую стопу. Этот камень и этот остров, некогда пустынный, служил местом медитации Вивекананды. Камень был обнесен маленьким храмом, и напротив возведен большой: храм Вивекананды, где в месте алтаря стоит его статуя и находятся картины с известными изображениями Рамакришны и его нареченной невесты, а затем спутницы в отшельничестве Маа Сарады Деви. В нижней части храма расположены магазины с духовной символикой и литературой, и полутемный зал для медитации, с большим изумрудным символом Ом. Его на всякий случай охраняет один полицейский, напоминая, что разговаривать там нельзя, о чем гласит и объявление при входе. Индусы заходят и садятся, в индийской манере: мужчины с одной стороны, женщины с другой.

Расстояние от берега до островов небольшое, хотя пароходику приходится преодолевать приличные волны. Мне запомнились также две очереди за билетами: одна для женщин, другая для мужчин, что для нас оказалось удобно, так как билеты брали в основном мужчины, а их спутницы их дожидались. Индусов же, желающих посетить святое место, нескончаемый поток. Пароходик ходит туда целый день и отправляется через каждые двадцать минут.

СУЧИНДРУМ — ХРАМ ХАНУМАНА.

СВАДЬБА ШИВЫ И КАНЬЯКУМАРИ

\фото 21: храм Сучиндрум\

Мы были в Каньякумари в январское новолуние: как раз тогда, когда празднуется свадьба Шивы и его невесты. В этот день мы ездили в пригород Каньякумари, в храм Ханумана — Сучиндрум: до него минут двадцать на местном автобусе. В автобус входили и выходили дети в школьной форме, с очень темной кожей, как и взрослые, но при этом достаточно рослые: не такие карликовые, как в Пури. По своему единому типажу они казались очень похожими друг на друга: я даже спросила каких-то одинаково одетых мальчиков, не братья ли они. Мальчики были разговорчивые и наперебой спрашивали Ясю, как её зовут. Они были в курточках и шортах, а девочки в пенджаби: разного цвета в разных школах.

Сучиндрум — большой и древний храмовый комплекс, с четырьмя воротами и обширным четырехугольным прудом в стороне с башенкой посередине. На пути к храму стоит разукрашенная арка. На ней — изображения тех же богов, что и на главном, восточном входе в храм: в центре Шива на быке Нандине вместе с супругой, Каньякумари на павлине и Вишну на орле Гаруде,— а также другие разноцветные скульптуры. Входная арка индийского храма обычно выносится к главной дороге и может быть на довольно большом расстоянии от него.

Мы вошли в храм без препятствий (в сари), и какой-то подоспевший мальчик пустился объяснять измерения храма, его пирамидальных куполов и скульптур — цифры в высоту и длину, которые я тут же забыла. В храме Ханумана бывает не очень много иностранцев, но много приезжих индусов, и молодые люди стремятся заработать, беря на себя роль гида. Чтобы что-то ощутить в этом храме, мы постарались распрощаться с ним. Но тут же подвернулся другой, который успел показать, что в храме много железных колонн с разным высотным звучанием, которые в древности могли исполнять роль музыкального инструмента. Он предложил приложить ухо к украшенной гравировкой невысокой четырехгранной колонне и постучал по ней: раздался очень гулкий звук. И обратил наше внимание на то, что у скульптуры многорукого Шивы стопа поднята к голове: к уху, а у Кали-Дурги нет. Значит, милостивый Шива слышит мольбы верующих, а Кали-Дурга: которой присуща женская роль жесткой исполнительницы воли богов — остается к ним глуха.

Эти колонны и скульптуры, вместе с другими колоннами и скульптурами украшают путь к алтарю посередине, где находится золотой образ Тримурти: Брахмы, Вишну и Шивы в одном лице. Высокая корона Тримурти одновременно являет образ древнейшего из алтарей: камня-шивалингама. И изображение символически делится на три части: нижняя часть его головы (шея) соответствует Вишну, средняя (лицо) Брахме, а верхняя (макушка) Шиве, если я правильно поняла. А может, делится на три части сама корона. Позади главного помещения, где священнослужитель всем протягивает краску и периодически освящает еду, благословляя верующих, расположено много маленьких алтарей. Как и везде, у маленьких алтарей священников нет, и индусы подходят к ним сами, дотрагиваясь рукой до ступеньки перед изображением, где может лежать и краска, и читая соответствующие случаю мантры.

Чтобы не заблудиться без гида, мы решили осмотреть храм по часовой стрелке, как положено. От входа, где располагалась большая статуя быка Шива-нандина, мы сперва пошли в левую часть храма. Там первым оказался алтарь богов-планет: квадратный постамент с девятью статуями в три ряда, в половину человеческого роста. Прямо на нас смотрел Сатурн-Шани, и других узнать было тоже несложно: кажется, они даже были подписаны. В других местах на аналогичные статуи планет, большего или меньшего размера, одевалась одежда разного цвета.

Девяти богам надо было зажечь девять храмовых свечек: в глиняных чашечках фитиль кладется прямо в жидкое масло. Как астрологи, мы не пожалели десяти рупий, чтобы это сделать. Затем подносом с зажженными свечками следовало три раза описать круг перед алтарем, чтобы они не гасли: это получилось у меня не с первого раза, и пришлось начать сначала (что напоминало манипуляции с огнем наших экстрасенсов). Выровняв таким образом поле, мы три раза обошли вокруг постамента, гарантируя расположение богов-планет и закругляя этим типичную для индийского храма маленькую церемонию. После этого местный священнослужитель погасил десятый огонь, который зажёг перед церемонией (как лампаду), а свечки остались гореть перед постаментом.

От богов-планет ограда подводила к алтарю Ганеши в глубине, а дорога влево вела к маленькому храму Шивы среди сада, в который надо было подняться по лесенке. Там я заметила множество изваяний змей Шивы и то, что женщины, зашедшие туда исполнить церемонию: человек десять — все были в зеленом.

А в правом переделе, под крышей храма, располагалась наиболее заметная статуя советника царя обезьян Ханумана: метра три-четыре, темно-охристого цвета. Изящно выгнув тело и хвост, как все древние статуи, и сложив ладони в молитвенной позе, Хануман был воистину прекрасен. Жаль, внутри храма его было не запечатлеть на пленку. Я потом купила открытку, но она не передавала милой полуулыбки обезьяннего бога — улыбки, которая встречается на древних изваяниях богов и будд и никогда не выходит на фотографиях. Индусы у статуи Ханумана совершали обычную церемонию с освящением цветов и фруктов и трижды обходили вокруг неё. Любуясь Хануманом, мы тоже обошли вокруг, и Яся захотела бросить ему монетку.

В конце коридора напротив Ханумана был маленький, но посещаемый алтарь Ситы, у которого уверенно читали свои мантры проходившие мимо индусы, предварительно позвонив в висевший сбоку колокольчик. А посередине в глубине правого предела стояли три вынесенные в центр зала и украшенные цветами статуи — как раз те, что изображены на входе в храм: бык Шиванандин с божественными супругами, Каньякумари и Вишну на своем крылатом транспорте. Перед этими тремя постаментами уже рассаживался празднично одетый народ в ожидании пуджи (прямо на полу: все же он чище, когда ходят без обуви). Когда священнослужители зажгли спирали своих огней, стало совсем жарко. И Сияна, насладившись видом Ханумана, решила, что сейчас самое время поиграть в прятки между многочисленными квадратными каменными колоннами храма ближе к выходу, где было прохладнее. И мы бродили с ней между колонн: в сгущавшихся сумерках я боялась потерять её из виду, потому что лабиринт индийского храма — это не христианская церковь, здесь можно и заблудиться.

Но вот пуджа кончилась, индусы подняли помосты с богами на плечи и пошли с ними по храму мимо нас в сторону улицы. Помосты были сделаны из длинных крепких бревен; сколько весили железные скульптуры с навешанными на них украшениями и венками — уму непостижимо. Бледный европеец точно упал бы под этим весом. Но смуглые крепкие фигуры справлялись со своей ношей только так. Процессия вышла из храма и по периметру обошла вокруг четырех ворот храмового комплекса, затем совершила ещё один круг и надолго пропала из виду, видимо, дойдя до воды или других значимых храмов этого места. Она появилась, когда мы уже не чаяли её увидеть, выпив чаю и направившись в обратный путь к автобусу.

Эта процессия под ночным небом не была столь многочисленна, как наш крестный ход, или столь торжественна, как празднества в честь католических святых, которых также несут по улицам. Это казалось более бытовым ритуальным действом, в котором принимали участие в основном служители храма. Складывалось впечатление, что оно проводится часто. В особо знаменательных случаях индусы используют для перемещения богов огромные наряженные колесницы. Пара таких колесниц стояла у входа в храм — деревянные колеса были выше человеческого роста, но казались небольшими по сравнению с махиной, которую им предстояло везти. По форме колесницы сами напоминали резные храмовые пирамиды, только деревянные. Наверху торчал деревянный остов, на котором укрепляют постаменты богов и все наружные украшения.

В темноте мы вернулись к гостинице, и тут нас ожидало продолжение зрелища. Вновь раздался бой барабанов и послышались звуки труб, и из храма Каньякумари мимо нас поплыло изображение богини. Божественной Девы было почти не видно из-за разноцветных венков, можно было лишь догадываться, что перед нами — невеста Шивы. Впрочем, даже обычная свадебная гирлянда юга имеет длину метра два и толщину в рукав, расширяясь кверху. Такая гирлянда — обычный атрибут убранства Каньякумари, как и других южных шивиных невест. Но ради свадьбы статую убрали цветами с головы до ног.

Освещая себе путь факелами из горящей пакли, на которую периодически лили масло, процессия пошла по главной улице, останавливаясь у каждого магазина и гостиницы, где к ней выходили люди, освещавшие целые корзины с едой, проводившие рукой над огнем и ставившие пометку на лбу белой краской. Перед дверью каждого дома были начертаны мандалы — часто прямо мелом на асфальте. Тем не менее это уже место, намекающее на присутствие Бога, в котором можно исполнять божественную церемонию.

"Хорошо мы встречаем восточный Новый год,"— сказала моя спутница. Впрочем, сами индусы китайский Новый год никак не справляют, будучи в этом западными людьми и отсчитывая время с 1-го января. Им хватает своих праздников, и никакого намека на Монголию и Китай, перенявший от монголов систему обозначения циклических знаков именами животных, в Индии нет. Но что-то от Нового года в этой индийской церемонии было: во всяком случае в это новолуние индусы не торопились спать, хотя было уже пора, а напротив, веселились и вроде как даже собирались ужинать.

У Сияны прошла вся её усталость, и она потопала вслед за процессией, которая мало-помалу миновала главную улицу и дошла до другого храма: Парвати-Дурги, верной спутницы Шивы во всех его и своих воплощениях. Это было логично: невеста Шивы перевоплощалась в его жену и мать. Это небольшой, но цветастый храм со всего одним пределом, но красочной аркой, на которой в центре образ Парвати, а по бокам два её сына: мудрый Ганеша с головой слоненка, а второй многоглавый воин Картикея, воплощающий собой воинство богов. На обратном пути процессия все так же останавливалась для всех желающих приобщиться к празднику, и мы не стали её ждать и вернулись к гостинице.

КАТОЛИЧЕСТВО НА ЮГЕ ИНДИИ

\фото 22: костел Девы Марии\

Празднуя cвадьбу Шивы, индусы не забывают и о своих. В Каньякумари я на следующий день видела две свадьбы, не считая тех, что потом встречала в Рамешвараме и Канчипураме. За одной свадебной процессией я проследовала по рыбацкой улочке вдоль побережья к храму Дурги, куда индусы накануне носили изображение Каньякумари. Другая проходила в католическом костеле — но тяжелые свадебные венки и все убранство были вполне индусские.

Этот высокий белый костел, посвященный Деве Марии, виден издали. Моя спутница, отдав дань индийским богам, стосковалась по чему-то более привычному, и я пошла узнать, когда работает этот костел, некогда построенный французами в готическом стиле среди рыбацкого квартала. Мои впечатления превзошли все ожидания. Европейцев в церкви уже давно не было, и службы по расписанию, со священником и причастием, не было тоже. Индусы не удлиняют путь молитвы к Богу, обычно прибегая к помощи пандита только тогда, когда это действительно необходимо с точки зрения знаний или церемонии: нужно внешнее участие кого-то третьего. Здесь был явно не тот случай. Когда я зашла в костел, как раз шло богослужение: индийские женщины сидели на полу и сами пели мессу, столь же уверенно, как они поют мантры, речитативом на тамильском языке. Я не сразу поняла, что именно они поют. Но когда они под конец запели "Отче наш" — это походило на щебетание птиц!

Тамильский — самый звонкий язык, который я когда-либо слышала. В нем четко звучат все сонанты, перекрывая остальные звуки. "Бваррля-бваррля-варрля-варрлейй!"— кричат продавцы орешков в общественном транспорте, и весь язык звенит примерно так. При перемещении на север, выговор становится все глуше и глуше, и приглушенность речи становится особенно заметной к северу от Дели. Многие тамильцы не говорят на хинди, и это понятно, если учесть, что разница между тамильским и хинди — как между русским и китайским.

Допев мессу, от звучания которой я получила такое удовольствие, местные женщины, среди которых был лишь один мужчина, более-менее говоривший по-английски, обратили внимание на иностранку и подошли ко мне. Они спросили, христианка ли я, и я, конечно, ответила утвердительно: различия между католичеством и православием, с позиции этой самой южной точки Индии, не было никакого. Но что-то им не нравилось в моем гардеробе, и я сперва было прикрыла голову покрывалом пенджаби, но потом поняла, что местных женщин интересуют серьги, которые в Индии носит всякая замужняя женщина,— точнее, их отсутствие. Мои аргументы, что мой муж в России и мои золотые украшения там же: потому что я не могу подвергать их опасностям дороги, успеха не имели. Если я не носила золотые серьги с цепочкой, обвивающей сверху всё ухо, то, с точки зрения местных рыбачек, с моей семейной жизнью было явно что-то не так. Они спросили, сколько у меня детей, и узнав, что только дочка, покинули меня. Неужто Дева Мария, вся суть жизни которой была в рождении Сына, не могла даровать своей почитательнице хоть одного ребёнка мужского пола?

Этот светлый костел, сверкающий на солнце своей белизной и внутри — разноцветными скульптурами, со столь интересным пониманием католичества местными рыбачками, произвел на меня приятное впечатление, и я зашла в него ещё раз с дочкой: там как раз была свадьба. В этот раз уже служил пожилой индус, благословляя золотыми венцами молодых, а сбоку снимал происходящее профессиональный фотограф.

В ближайшем к костелу квартале католичество имеет широкое распространение: местные жители там строят христианские храмы взамен индийских. На одном маленьком храме, по виду индийском, центральная картина арки ворот изображает смуглого Христа, который идет по бурным волнам Каньякумари с белыми гребешками среди длинных деревянных рыбацких лодок с загнутыми носами. Меня поражало, как индусам удается плавать на них по этим волнам: я бы на такой утлой ладье плыть не решилась, хотя в условиях постоянных штормов это технически наиболее совершенная конструкция. А каньякумарцы плавают — не иначе, как с Божьей помощью.

Другой христианский храм, ещё строившийся, по архитектуре был вполне католический — узкий и высокий: двуэтажный, с лесенкой от земли вверх и балкончиком на втором этаже, треугольной башенкой и белым крестом. Это церковь Георгия Победоносца, и высокие ступени ведут к его образу: где он очень похож на Калки Кришну, разрушающему мир в конце времен и изображаемому на коне и с мечом в руке. Храм светлый, голубоватый, если не считать индийской разноцветности украшений и скульптур: в Индии с христианством естественно связывается белый цвет. Храмов подобной архитектуры много рядом с Каньякумари, по дороге к Сучиндруму: Франция успела оставить здесь свой архитектурный след. Но темной готики, ассоциирующейся у нас с мрачностью католичества, конечно, в помине нет.

Рыбацкий квартал Каньякумари оставил яркое впечатление от соприкосновения с местным населением не только мне, но и Ясе. Мы шли с ней из центра города пешком по берегу, где стояли рыбацкие лодки и дома. По песку гуляли маленькие черненькие козочки — и такие же девочки, ватагой игравшие на берегу. Увидев Сияну, стайка девочек, одного роста с ней, окружила её и стала спрашивать, как её зовут, дотрагиваясь до её русых волос, лица и рук — по сравнению с ними она была совсем беленькой (хотя уже успела порядком загореть). Индийские малышки несомненно встречали иностранцев, и те не производили на них никакого впечатления,— но они никогда не видели такой светленькой девочки, и их очень поражало, что такой же, как они, человек может быть совсем другого колорита. Они трогали её вновь и вновь — и Яся, не зная, чем ответить на такой напор, устала отбиваться от них и пустилась в бегство. А они ещё долго бежали следом, всё с той же знакомой фразой: "What is your name?"

"Ну и что же, что я беленькая? — с обидой сказала Яся, плача и жалуясь.— Зачем же меня трогать?" На обратном пути она издали приготовилась к встрече с активными индийскими детишками, и мы, взявшись за руки, миновали их бегом. Хотя если проявить собственную активность, индийские девочки тут же становятся тихими. На пляже курорта Маммалапурама в ответ на приставание к Ясе и попрошайничество детишек: "Money-money, ам-ам!" — которое у них является чем-то вроде игры, я сказала: "Лучше спойте песенку". А потом обратила внимание старшей девочки на то, что её платье пора постирать,— и дети тут же стали смущаться и замолчали. Ясино пенджаби я стирала каждый день: в индийских храмах моя дочка всегда успевала прислониться к какой-нибудь политой маслом ступени алтаря. К счастью, пенджаби отстирывалось и сохло моментально.

ВОДОПАД ТЫР-ПЫР-АРВИ

\фото 23: мемориал Вивекананды\

Чтобы изучить город и найти те места, где в нем действительно можно отдохнуть, обычно уходит пару дней (а тут уже надо уезжать). Мы были в Каньякумари четыре дня, и оптимальное место для того, чтобы расслабиться и позагорать, я определила лишь в последний. Это береговая полоса с левой стороны города перед ашрамом Вивекананды, до которой быстрее всего дойти пешком по песчаному берегу. Берег с правой стороны города, укрепленный остроконечными каменными глыбами, в Каньякумари являет собой нечто совсем непригодное для купания. Хотя под ними песок, но тут же начинается глубина, по берегу скользят огромные волны, доходя до камней, и уходить в воду дальше, чем по колено, просто опасно. Песчаный берег с левой стороны более пологий. Если миновать рыбацкий квартал, где стоят лодки, можно пройти дальше к более пустым местам, хотя к ним подступают рифы. Здесь надо умудряться плавать так, чтобы набегающая волна носила тело туда и обратно над песком, а не над камнями. Тем не менее нам с Ясей удавалось это, и мы в последний день провели за этим занятием несколько часов, скользя в волнах на пляже ашрама Вивекананды.

Скажу несколько слов про этот ашрам. Он очень большой: и пока дойдешь до входа от автобусной остановки, прочтешь множество плакатов с высказываниями Вивеканады с одной стороны дороги; и столько же лозунгов с другой стороны неизвестного нам учителя, быть может, основателя ашрама. Внутри простор, домиков немного по сравнению с территорией, людей на дороге почти не встречается, и стоят указатели в сторону мемориала Вивекананды и пляжа. Мемориал мне понравился: статуя установлена таким образом, что, когда глядишь на неё, вдалеке виден и храм Вивеканады на острове. С пляжем же меня постигло разочарование. Он явно предназначен лишь для созерцания восходов и открыт лишь с 6 до 7 утра, как гласит надпись на калитке, в остальное время дня запертой на огромный замок. Забор — в индийском стиле: двухметровый с битыми стеклами наверху и колючей проволокой. Делать нечего — пришлось прыгать через него. Зато ниже этого длинного забора мне купаться никто не мешал: по береговой полосе лишь изредка проходили рыбаки.

В десяти километрах от Каньякумари есть ещё старый форт, и там тоже есть пляж: там сохранились подземные храмы.

А ещё приятно искупаться в водопаде, звонкое название которого в русской транскрипции можно передать как Тыр-пыр-арви. Информация о нем была на открытках и в экскурсионном бюро. Правда, молодые девушки, там сидевшие, сказали мне, что до него двадцать километров, а оказалось все восемьдесят. Если ехать туда из Каньякумари на автобусе, который по дороге минует ещё пару городов, надо отправляться с самого утра, чтобы успеть погулять по местному парку, точнее обширному пальмовому лесу.

Выясняя информацию о местных красотах и транспорте, я разговорилась с итальянцем: он окликнул меня, приняв за соотечественницу. 25 лет назад он женился на индуске и с тех пор жил в Каньякумари, имея антикварный магазин. "Где лучше жить: в Индии или в Италии?"— спросила я. "Одни моменты лучше там, другие — здесь,— ответил итальянец. — Медицинское обслуживание и образование лучше в Италии. А что касается семьи, с этим, конечно, лучше в Индии." Это понятно: индийская жена — это не итальянская. Хотя он имел в виду родственные отношения в более широком смысле: ту семейную близость, которая в Италии перестает в мафиозность, а в России в скандальность — а в Индии ни во что не перерастает, оставаясь внутренней связью и опорой, которой она и должна быть.

Я спросила, осталась ли в Италии природа. На экологию итальянец не жаловался и с этой точки зрения Италия для него была столь же хороша, как и Индия. Он был родом из Венеции, а больше всего ему в Италии нравился Рим. "Мне говорили, что в Венеции нет ни одного дерева,"— сказала я. "Деревьев, действительно, нет,"— подтвердил он. Возможно, в восприятии природы главенствующую роль играет солнце, с которым в Италии нет проблем, и море — тоже заметная доминанта.

Пока мы беседовали, к магазину итальянца подошли его друзья-индусы, работавшие таксистами: не нужно ли чего иностранке? "Ничего не нужно,— ответил итальянец своим приятелям.— Русские, они как индусы." "Да,— согласилась я.— Я тут вполне ориентируюсь без гида и могу доехать на автобусе." Индусы среагировали на это позитивно: сразу проявилось человеческое отношение — а не такое, как если в тебе видят мешок с деньгами.

Правда, если просто сидеть на остановке, ожидая индийский автобус, лучше сразу ехать на такси. Особенно на дороге: он может без оглядки промчаться мимо, если кто-либо не попросит его остановиться. Но остановить летящий на всем скаку нужный вам трехзначный номер — русскому человеку, при его замедленной реакции, просто не под силу. Поэтому я обычно говорила какому-нибудь приличному индусу, стоявшему на остановке, куда нам нужно, и тот успевал каким-то чутьем издали разглядеть приближение нужного маршрута и крикнуть водителю, чтобы тот притормозил.

После того, как мы таким образом сели на автобус в Каньякумари, он ехал часа два: мимо Сучиндрума, где по дороге уже можно было любоваться не только пальмами, но и горами. Последние полчаса нашей экскурсии дорога была уже вполне горная, и я начала подумывать о том, что в крайнем случае можно будет переночевать где-нибудь тут, если мы не успеем вернуться.

Автобус подъехал прямо к дорожке, которая вела к водопаду: билет к местным природным красотам стоил 1 или 2 рупии — и 10 рупий за фотографии. "Да мы не хотим ничего снимать: мы хотим купаться,"— выразила я наше общее горячее желание. "Вам захочется фотографировать,— уверяли индусы.— Тогда потом заплатите." Они очевидно гордились своим водопадом и наведенным вокруг порядком: спускающаяся к нему дорога была вся в цветущих кустах, бетонированные дорожки и дно под струями и даже сбоку детская площадка с крутилкой и высокими качелями.

Водопад четырьмя уступами выше человеческого роста спускался от скалы к плоскому озерцу, для плаванья непригодному. Купались лишь под струями: женщины — под верхними двумя уступами, а мужчины — под нижними. Женщины купались в одежде, и я пожалела, что не взяла лишнего платья: здесь купальных платьев не выдавали.

Мы успели искупаться как раз вовремя: вслед за нами туда приехала целая женская школа. Девочки в темно-красных пенджаби заполонили весь водопад, согнав молодых людей к последнему уступу и под его сильными струями воды стали не только купаться, но и мыться: у индусов эти понятия не различаются. А мы пошли выше, и нашим глазам открылась долина плоских камней, испещренных ручьями и лужицами воды — откуда и стекал водопад. Вдали был ещё один уступ: плотина, во многом естественная, а сверху ровная линия камня. Ему предшествовало озеро, очень глубокое: камни уходят вниз — о чем предупредили нас мальчики, ловившие рыбу на берегу, когда Сияна, с первого раза не воспринявшая кайфа купания под тяжелыми струями воды, хотела там искупаться обычным способом — и не решилась.

Такое место в Индии не могло обойтись без храма — и сбоку от каменной долины раскинулся храмовый комплекс: не очень большой — метров сто в длину, типично-квадратный, с четырьмя воротами, главным помещением в центре и несколькими алтарями вокруг, к которым вели дорожки среди песка. Не помню, кому он был посвящен, но не будет ошибкой сказать, что Шиве. Мы погуляли по храму, и я обратила внимание на лозунг сбоку: с призывом всячески соблюдать чистоту. Действительно, для загородного места, где люди отдыхают, комплекс был очень чистый.

Храм использовал преимущества своего положения — статуи богов носили к долине ручьев, где у воды стоял маленький алтарь. А выше была площадка для песен и танцев, и пока мы гуляли по храму, раздавалась музыка, и Яся стала танцевать у его ограды. Потом эта музыка кончилась, и послышались барабаны с трубами: в 5 часов началась пуджа. Продолжали праздновать свадьбу Шивы: процессия из храма направилась к воде. Несли какие-то свертки — завернутые статуи, которые, очевидно, должны были потом развернуть. Мы с Ясей наблюдали это издали, бродя по каменной долине среди расщелин, наполненных водой. За этой пустынной долиной простирался пальмовый лес — вверх вела дорожка, и под вечер из лесопарка выходили отдохнувшие семьи индусов с детьми.

Снизу мы хорошо видели всю панораму, но наша спутница сверху не заметила нас среди камней, и пошла на автобус. А мы, выбравшись из долины, ещё раз освежились в водопаде: со второго раза Яся вошла во вкус, и к остановке подошли в сумерки. Тут нам сказали, что наша "mother" впереди, а автобус к водопаду, скорей всего, не подъедет. И мы с дочкой дошли до поворота главной дороги. Моя спутница, не став ждать, уже уехала с пересадкой: индусы объяснили ей, где пересесть, и никаких проблем у неё в двухчасовой дороге по горам и городам не возникло, хоть она и не знала английского. Обратно мы возвращались порознь, но с одинаковым ощущением любви ко всем индусам.

Моя спутница тоже испытала это чувство: которым материнская атмосфера Индии, заботливая, внутренне нежная и сентиментально-скромная, всегда поражает путника, привыкшего к эгоистически-жесткой целенаправленности Запада, сосредоточенного лишь на своих делах. Сложнее попасть в эту атмосферу, когда варишься в своем соку, не покидая российского способа взаимодействия. Поэтому я советую всем путешествующим не бояться остаться с Индией наедине.

Даже гудки автобуса, не устававшего гудеть во всю мочь, предупреждая о своем появлении на каждом из тысячи поворотов пути, от которых Яся закрывала ладонями ушки, могут казаться желанной музыкой. Для этого надо иметь психическое здоровье индусов. Но после изломанности наших, не видящих жизни и её смысла российских душ, как хорошо находиться рядом с душевно здоровыми людьми!

МАДУРАЙ: "МЕДОВЫЙ ГОРОД"

ЮЖНЫЕ НЕВЕСТЫ ШИВЫ

\фото 24: башни храма Минакши\

ЕЩЁ РАЗ О ГОСТИНИЦАХ, АВТОБУСАХ И ОБЩИХ ВАГОНАХ

Направление с юга на Мадурай довольно людное, поэтому билеты лучше заказывать заранее, с бронированным местом (reservation). Итальянец, с которым я общалась, советовал взять резервэйшн на ночной поезд в Мадурай: местные жители обычно поступают так. Но мы поехали на дневном — и ехали шесть часов в общем вагоне, который у индусов заменяет электричку.

Общий вагон у индусов имеет две жесткие полки, и лучше занимать верхнюю, потому что туда сядет меньше народу. А в проходах или на полу, под нижними полкой, индусы могут лежать и спать, если устали. Они относятся к этому нормально, и тому, кто лежит на верхней полке, спать тоже не помешают, но на нижней всяко попросят подвинуться. Иногда соблюдается традиция — купе для мужчин и купе для женщин, и я была свидетелем перепалки по этому поводу. Одна женщина пригласила нас с Ясей в свое купе, пока народу было немного, но потом пришло человек шесть мужчин, которые захотели сесть на её нижнюю полку, и она стала с ними спорить. Но народу было много, пришел контролер и решил это дело в пользу мужчин, а она тогда переместилась под нижнюю полку и там уснула. При этом на верхних спокойно спали мужчины, которым никто не мешал: уступать место женщине в Индии не принято. Даже если она с ребенком.

В автобусах, где женщины обычно сидят спереди, а мужчины сзади, женщина может уступить место женщине, и в крайнем случае можно согнать какого-нибудь мужчину, который сидит в передней части: не на своем месте. Меня вначале удивляло, что нас с Ясей контролеры начинали посылать вперёд, когда мы садились на последнее сиденье к окну, обычно самое свободное: мол, там вам будет удобнее. Если автобус полный, это имеет смысл. На полных междугородних автобусах (которые обычно не икарусы), как и в общем вагоне, я рекомендую ездить по Индии только в крайнем случае — хотя русский человек видал и не такое. Но если бы на квадратный метр усадить такое количество русских или итальянцев, сколько индусов ехало в электричке из Каньякумари в Мадурай — они ругались бы всю дорогу, исчерпав запас всех идиоматических выражений. А тут Яся даже умудрилась уснуть.

Я же смотрела на горы вдалеке, которые переставали сливаться цепью и стали попадаться отдельными холмами. У подножия одной из гор мое внимание привлекло огромное количество высоких белых ветряков: похожих на современные голландские мельницы. Видимо, сила ветра сотен ветряков служит здесь для добычи электричества, так как рядом стоят трансформаторные будки. Ничего больше в этом пустом поле нет.

На станциях мелькали обычные черненькие поросята, козы, барашки и, конечно же, поджарые коровы и повозки быков с длиннющими рогами. Красиво изогнутые рога коров иногда раскрашены: один красный, другой зеленый, и на них висят колокольчики. Это полезно, если учесть, что эти рога могут оказаться за вашей спиной. Когда я замешкалась на улице Мадурая, думая, в каком направлении искать гостиницу, проходившую мимо корову заинтересовал висевший на мне ярко-фиолетовый рюкзак: она решила проверить, что это такое, и поддела его рогами. Может, она в темноте приняла его за капусту или просто выразила свое отношение к тому, что тут кто-то ходит в такой час, кроме неё. К счастью, рюкзак был прочный.

Это было в самом центре Мадурая, у главного храма Минакши, куда мы прежде всего добрались от вокзала. Логично было остановиться поблизости. Ещё не было десяти, но вело-рикша, довезя нас до гостиницы, запертой на замок, посмотрел на неё и сказал, что она откроется завтра: с наступлением сумерек гостиницу в Индии найти трудно. "Нам не нужно завтра,— убеждали мы.— Нам нужно сегодня." Рикша, зарабатывая свой хлеб, предложил отвезти нас к другой гостинице. "А она открыта?" — "Завтра утром,"— сказал он.

Дело осложнялось тем, что под вывеской "отель"— "hotel"— в Мадурае, как и в Каньякумари, обычно помещаются рестораны, вовсе не обязательно с жилыми комнатами. "А, так вам нужны комнаты?"— пришел на помощь проходивший мимо человек. Но просто комнаты, которые у индусов называются "lodge", это не гостиница, а хуже: они окрестнны на среднего индуса, а не на то, чтобы там все блестело. Индусы говорили, что у вокзала есть открытые гостиницы, но с некоторым сомнением. Делать нечего: пришлось остановиться в "lodge", с названием "Salai" — в честь храма близ Мадурая, тоже места паломничества индусов. Правда, наутро мне обещали номер в соседнем многоэтажном отеле с более простым именем "Shrii Devi": "Святая Богиня", за приемлемую цену (180 рупий). Моя спутница просто расцвела на прохладном шестом этаже "Шри Деви", где всё сияло белизной,— по контрасту с душной ночью в "Салай лодж", от которой не спасал ни душ, ни вентилятор.

Из коридора гостиницы был вид сверху на мадурайский храмовый комплекс. А в самом храме при входе был его макет — это не лишнее, так как храм Минакши в Мадурае известен как самый большой и древний храмовый комплекс Индии, который называют восьмым чудом света. В нем десяток пирамидальных башен (по-индийски, гопурам), и на каждой — от шести до двенадцати рядов цветных скульптур, изображающих многоруких богов с их оружием и ездовыми животными, танцующих небожителей или сцены из жизни героев. В нем несколько главных священных храмов, тысячеколлоный зал и даже музей храмового искусства, объясняющий для иностранцев и самих индусов значение медитации и историю религии.

ХРАМ МИНАКШИ — ВОСЬМОЕ ЧУДО СВЕТА

Мадурай — центральный город на пересечении путей, его население полтора миллиона жителей, а главный храм по статистике посещают 25 тысяч человек в день. Это центр шёлковой промышленности, в нем нет провинциальности и есть образовательно-культурный уровень, хоть он и не является мегаполисом. "Мадурай" переводится как "медовый", что у нас ассоциируется прежде всего с благоухающими цветами — и это, конечно, верное представление о юге Индии. Но для индусов "Мадурай" значит "сладостный город": приятный в высоком смысле этого слова, и он действительно такой. Согласно легенде, причина этого в нектаре, который осенил это место, упав на землю с волос Шивы. Были ли то остатки амриты, которые запутались в космах аскета, когда он пил яд калакуту, а может, благословение небесной реки Ганги, которую он подхватил на плечи? — земные существа, наверно, разобрать не успели, потому что при местной жаре сразу все высохло. Но особое расположение трехокого бога к этому месту не вызывает сомнения. Мадурайцы любовь Шивы к их городу объясняют тем, что он тут родился.

Обычно Шива, как аскет, изображается на фоне заснеженных Гималаев. Но смуглый цвет его кожи — иссине-коричневый, который эстетика сделала синим — может свидетельствовать о том, что Шива и вправду из этих мест. Поскольку знание духовных практик (йоги и медитации) к арийцам пришло от местного населения (дравидов), Шиву естественно считать не-арийцем. Может, он был тамильцем. То, что в честь его мадурайской невесты Минакши построен самый знаменитый индийский храм, это косвенно подтверждает. Сама же она, с попугаем в руке, доносит психологические глубины древнего тотемизма, который здесь господствовал задолго до прихода ариев. Хотя если северным чужакам понадобилось бы наглядно обозначить звонко-выразительную красоту речи местного населения — лучшего символа, чем попугай, они бы не нашли.

Ритуальный цвет лица Минакши и её платья — зеленый, цвет перьев попугая и зелени пальм. Такой же цвет платья Каньякумари, хотя на свою свадьбу богини одевают ритуальное красное сари. И глядя на шивиных невест, я поняла, почему всю индийскую одежду купила себе зелёную: этот цвет сразу же ассоциировался с этими местами, ещё и по каким-то внутренним вибрациям жизни. Зелёный цвет зажигал во мне лампочку восприятия индийского разноцветья, как изумрудный фон очерчивал цветное сверкание скульптур на пирамидах мадурайского храма. Изумрудные потолки и статуи встречали при входе в алтарь Минакши, сменяясь золотом внутреннего убранства и разноцветьем мандал на потолке. И можно сказать, у меня на юге было совсем зелёное настроение — если сравнить с прошлой поездкой, когда я купила себе оранжевое сари. Именно оранжевый надо было бы выбрать для полного отшельников Варанаси, для засушливой буддийской Гайи-Бодгайи и оживленной Кумамелы. Неслучайно зеленый и оранжевый — цвета индийского флага. Ещё белый — но он более относится к мусульманской части Индии.

Храм Минакши привык к туристам, и проблем со входом нет — лишь как и везде надо снять обувь и дать за это монетку. Внутри висит объявление с перечеркнутым фотоаппаратом и подпись, что делать снимки можно в определенное время и за это надо платить. По крайней мере всё ясно. Снаружи фотографировать можно. Да у алтарей со святынями стоят служители в полицейской форме, чтобы не допускать туда иностранцев.— Так что одеть сари было отнюдь не лишнее, особенно если учесть, что в его складках легко прячется висящий на плече фотоаппарат. Я свободно проходила во все места — правда, фотографировать внутри всё равно было темно, и снять великолепие внутреннего убранства у меня не получилась. Когда я всё же попыталась снять отливающие всеми цветами радуги скульптурные сцены "Рамаяны" и "Махабхараты" на фоне золотых колонн, под разноцветными лепестками мандал на потолке недалеко от входа в одно из святилищ, полицейские, там стоявшие, решили мне сказать свое "Hindu only", но очень ненавязчиво. И я тоже ответила: "Ах, да? Хорошо, я понимаю",— и слилась с сотнями индусов, вереницей проходивших мимо.

Внутрь этого храма полезнее было бы взять блокнот — а так приходится восстанавливать все по памяти. Но люди, чувствующие Индию, обычно путешествуют по ней не в том настрое, чтобы делать путевые заметки. Об этой стране не нужно ничего помнить — в ней прямо сразу надо жить. В таком настроении я зашла с утра пораньше в первое во внутренней части храма жилище богини Минакши, где за вышитым зеленым покрывалом с её образом находится золотая статуя с огромными серьгами, доходящими до плеч, и многоэтажно-высокой круглой короной на голове.

Легенда рассказывает о Минакши, что она была царевной: прекрасной, с огромными глазами: как у рыб,— откуда её имя "рыбьеглазая". Но она имела и столь же выразительную третью грудь — так сказка описывает силу ее сердечной чакры: о чем напоминает круглое украшение на фигуре статуи, с драгоценным камнем в точке анахаты. Это и указало на её избранничество троеоким богом. Контакт с Шивой произвел столь целительное действо, что внешний дефект её фигуры исчез. И она вышла замуж за своего вечного супруга — у которого в древние времена жен было, наверно, не меньше, чем у Зевса. Ведь арии-индусы религиозно оправдывали присоединение новых территорий не с меньшей фантазией, чем греки.

Хотя, конечно, по количеству невест никто не смог превзойти Христа. Быть может, кому-то покажется, что это уже другая история. Но если смотреть из глубины веков, то та же самая. И почему бы богине-матери, кормящей весь мир, не иметь третью грудь в сердечном центре, если Богородица с иконы Троеручницы помогает людям третьей рукой?

Индусы отчасти правы, что не показывают иностранцам свои алтари: статуя Минакши уникальна, но украшениями или надеваемым на неё сари приближена к человеческому быту, а потому эстетически, быть может, не столь впечатляюща, как скульптуры у входа и по периметру святилищ, искусно выгравированные из камня. Не хочется говорить: каменные статуи, потому что это словосочетание никак не отражает их изящества и поворотов их тел, будь то боги или животные, львы или кони, прелестные апсары (индийские нимфы) или могучие герои. Не помню, кто из мифических персонажей охраняет вход в жилище Минакши, но какая-то логика в этом есть: слишком простая, чтобы я её запомнила. Полицейские следят за порядком поодаль, не смешиваясь со статуями. Священник, как и везде, периодически выносит из алтаря поднос с огнем: очищая руку над которым, верующие берут у него порошок красной краски и касаются ею лба.

Во втором по значимости алтаре со святыней (по-английски, шрайн) обращаются к самому Шиве — или его ипостаси. Краска его белая. Белый с красным образуют символ Шивы и его невесты: три белые полосы и красная точка в центре третьего глаза.

Это алтарное помещение, как и комната Минакши, находится в храме большего размера. По периметру вдоль стен там стоят ряды маленьких одинаковых каменных статуй святых в белых одеяниях: в этих памятниках нет никакой архитектуры, это напоминание о людях. Из этой традиции статуй индуистских святых потом произошли тысячи будд буддизма. А на внешних стенах внутренней комнаты, украшенной золотыми колоннами, напротив, царит полное разноцветье и архитектурное разнообразие: уже упомянутые мной раскрашенные скульптурные группы богов и героев — иллюстрации индийских мифов, которые можно рассматривать часами. На полу и потолке яркие круги мандал с неповторяющимся орнаментом разноцветных лепестков.

Кроме статуй святых, вокруг внутреннего помещения святилищ стоят алтари с темными фигурами почитаемых богов. Посетив центральный алтарь, индусы обходят их по периметру слева направо. Наиболее заметен алтарь Матери-Дурги, рядом с которым течет святая вода, и всем известного многорукого царственного Шивы-Натараджи, танцующего на теле поверженного асура. Из маленьких алтарей мне попалась на глаза компания статуй: Сома-Луна, Мангал-Марс и Рохини в зеленой накидке — созвездие Тельца и супруга Сомы, которую он предпочитает среди своих прочих 28 жен-накшастр: лунных стоянок индийской астрологии. (Это имеет смысл экзальтации Луны в Тельце, отчего я и запомнила это триединство, которое встречала и в других храмах: при чем тут Марс-Мангал, не знаю).

Обогнув по периметру святилище Минакши и выйдя из него, попадаешь к большому алтарю Ганеши, у которого стоит его живое воплощение. Настоящий живой слон берёт монетку и благословляет верующих своим хоботом! И это не цирк, а типичное храмовое священнодействие: отношение к нему возникает как к священнику. В храме несколько таких слонов. Другой слон днем стоял на храмовом дворе: между оградой с башнями и внутренним комплексом, и я запечатлела, как Сияна дала ему монетку в этом, не столь сакральном месте, инстинктивно отстранившись от его священного хобота. Третьего мы встретили вечером, когда он шел отдыхать. Усталый Ганеша из последних сил попытался погладить Ясю по головке, и она даже не отскочила в сторону.

\фото 25: слон и Яся\

А выход из второго священного храма ведёт в обширное помещение, в центре которого стоит высокий металлический столб (кажется, золотой) и большие, но изящные многорукие железные статуи в динамике танца, огороженные решёткой. Сюда иностранцам можно, хотя это, быть может, самое оживленное место храма, где верующие активно исполняют свои обряды. Перед столбом — где стоит, если я правильно помню, статуя творца Брахмы — они простираются ниц. А в скульптуры танцующих Кали-Дурги и Шивы: который поднял ногу к уху в знак того, что он внимательно слушает молитвы,— как подношение, кидают круглые кусочки масла, которые тут же куплены за две рупии. Десятки индусов ходят кругами вокруг квадратного постамента девяти планет в боковой части, зажигая масляные фитили в глиняных чашечках и размещая их на железной держалке. Там есть ещё обычные небольшие алтари с раскрашенными скульптурами других богов. В общем, чтобы правоверному христианину прийти в ужас, достаточно одного этого зала. И ради экзотики туристу его хватит.

Но, конечно, туристу стоит осмотреть и тысячеколонный зал, где расположен музей храмового искусства. Там представлены все типы скульптур от бога к богу. И много картинных изображений, иллюстрирующих священную историю, начиная от древних образов и кончая современными фресками. Скульптуры потрясают мастерством, а картины искусством почти не воспринимаются: в отличие от христианских икон, это прежде всего рассказ, а не стилизация.

Когда насмотришься на богов в их естественном виде, ряды статуй впечатляют не столь сильно. Но при всей моей нелюбви к музеям, музей храма Минакши несомненно служит знанию, донося его в привычном последовательно-рациональном виде. Экспозиция начинается с объяснения того, что такое медитация, чакры, и содержит экскурс в астрономию и метафизику. Потом она переходит к истории религии, давая в общих чертах понять, при чем тут боги, и сотни скульптур уже не воспринимаются кладбищем. Те простые объяснения, что там даны, полезны и самим индусам, и иностранцам, чтобы не пасть под градом впечатлений, а проникнуться любовью к истории, которая создала столь впечатляющий храм.

Мою спутницу поразила красочность храма внутри: вот, за этим мы и ехали в Индию! Яся пообщалась с живым Ганешей, и мы сфотографировались у статуи Шиванандина во дворе храма, а также напротив четырехугольного пруда с колонной посередине, в компании с индусами, которые захотели с нами сняться. Во дворе храма сидел старик-астролог, рядом с которым лежала иконка с мандалой. Он составлял гороскопы за 100 рупий (недорого=70 руб., если сравнить с нашими ценами) и тут же сказал индийское название моего лунного дня, перечислив все их по памяти. Но интерпретацию без денег давать не стал.

Пожилой билетёр при входе в музей (2 рупии вход) сделал комплимент нашим сари, спросив, из какой мы страны, и с удовольствием узнал, что из России. Сияна с восторгом бегала вдоль рядов скульптур: "Вот ещё такой Шива! А тут ещё такой!" Она сочла своим долгом хотя бы вкратце обойти их все, как это делала в храмах. Часа два-три погуляв по храму, мы просто падали от усталости и вернулись в гостиницу отдыхать, благо она была в двух шагах, а вечером пошли осматривать другие храмы. Но желание ещё раз побывать в храме Минакши осталось, и мы посетили его на следующий день вечером, когда там была заключительная церемония.

В девять вечера, когда вся Индия ложится спать, со статуей Шивы совершается крестный ход к алтарной комнате "рыбьеглазой" (по-нашему, "волоокой") Минакши. В буклетах достопримечательностей Мадурая обычно рекламируют эту, самую последнюю вечернюю церемонию, как наиболее понятную для иностранцев: каждую ночь Шива отправляется к своей супруге. Её рекомендовали нам посмотреть сами служители храма.

Толпа иностранцев, с фотоаппаратами, осталась ждать за специально натянутой веревочкой у входа во второй храм. Я же, воодушевившись, вместе с индусами прошла к алтарному помещению, откуда два служителя вынесли небольшой паланкин и долго обмахивали его веерами с павлиньими перьями, а потом понесли вокруг центрального алтаря. Индусы последовали за ними. В этой праздничной процессии шел полицейский из тех, что охраняют алтари от иностранцев,— заметив идущую рядом с ним иностранку в сари, он улыбнулся мне. Процессия проследовала через храм к пределу шивиной невесты. Паланкин остановился перед входом в этот предел: в точке мандалы, нарисованной мелом на полу, которую перед тем аккуратно изобразил какой-то пандит. Тут священники стали благословлять всех окружающих индусов, которых в этом свободном для прохода месте полукольцом обступила организованная группа голландцев. Судя по тому, что у меня возникло настроение перекинуться парой слов с кем-то из них, им тоже передалось праздничное ощущение индийского храма.

В храме Минакши все это время продолжалась обычная церемония с огнем. Образ Шивы оставался скрытым в паланкине: вряд ли его материально доносили до статуи Минакши. Их союз знаменовал символ мандалы. Мы не стали ждать закрытия храма и вернулись в гостиницу, купив по дороге куски булочек, пирожные и другие сладости, во множестве продававшиеся на какой-то телеге.

ХРАМ-МАНТРА

Два других известных храма Мадурая — Вишну-Нараяны и Пастушка-Кришны. Оба столь же демократичны и праздничны, как главный храм. Много небольших алтарей храма пастыря Кришны (Krishna Gopal Temple) стоят под открытым небом — начиная с украшенной скульптуры Ганеши и заканчивая постаментом богов-планет. А главный, длинный предел состоит из нескольких залов с фресками под потолком. Картины, во всей последовательности описывающие жизнь Кришны, своими яркими красками привлекли неподдельное внимание Сияны, которая стала рассматривать их все подряд, внимательно слушая мои комментарии. В пять часов народу там было ещё немного, и священник ожидал, пока соберется побольше, чтобы начать какую-нибудь церемонию. У алтаря богов-планет какой-то мужчина уже заказал пуджу.

В храме Вишну, куда мы пошли потом, ближе к сумеркам, народу уже было, как у нас в церкви на праздник. Правда, если в православную церковь набивается несколько сотен человек, то уже не пройти — а по индийским храмовым комплексам спокойно разгуливают тысячи. Мое весёлое ощущение от этого храма усилило поведение моей дочки, которая, посмотрев, как индусы зажигают у алтарей таблеточки огня, и попав в праздничную струю, потребовала и себе пакетик, и бегала от статуи к статуе, покуда они не кончились. В храме Вишну индусы зажигали такого рода свечи и под яркими фресками, во множестве нарисованными на стенах. Сияна зажигала таблеточки осмысленно: она спрашивала у меня, кто тут изображен, если не знала сама, и замирала перед образом — только что не произносила мантр. К счастью для меня, фресок было много, и таблетки кончились быстро: уже в левом крыле храма Вишну — который сам являет из себя архитектурную мантру.

На первом этаже этого храма центральный алтарь содержит скульптуру сидящего Вишну: ей соответствует медитативный слог "Ом". На втором расположена статуя стоящего Вишну, и её отражает активное слово "Намо" — "приветствую, поклоняюсь". А оттуда лестница ведет на крышу перед башенкой третьего этажа, где находится спящий Вишну: и его имя — "Нараяна", высшая ипостась Творца, плавающего в океане безвременья и бесконечности. Мантра "Ом намо Нараяна" — которую можно перевести так: "я чту энергию Творца в виде вечного и безбрежного Абсолюта" — наверное, самая известная мантра Индии. Хотя в Индии бесконечное количество мантр, на порядок большее, чем число христианских молитв святым.

На вход к алтарям продаются билетики по 2 рупии; при этом в первых двух священники служат пуджу, как только скапливается несколько верующих. И в конце благословляют их короной: в отличие от аскета Шивы, Вишну — царь мира, как и его предшественник в древней мифологии, громовержец Индра. На третьем этаже у алтаря священника нет, а на балконе перед башенкой люди усаживаются медитировать. Когда я прошла в эту небольшую башенку вместе с Сияной, туда подошли молодые женщины с детьми её возраста. Они объяснили что-то детям про Бога — совсем как наши интеллигентные христианки! — и прочли мантры. Дети обежали вокруг алтарной комнаты по узенькому коридорчику и потом пошли гулять по крыше храма, ниже балкона для медитации, откуда был хороший вид на город и звездное небо с Луной.

Мы с моей спутницей сели на этот уютный балкон, решив использовать его по назначению, пока Яся оставалась с детьми, но она вскоре куда-то пропала. Я уже было испугалась, потеряв её в таком количестве народа: спустилась внутрь главного помещения и стала с балкона второго этажа отчаянно смотреть вниз на всех входящих и выходящих. Однако она оказалась у центрального алтаря и вновь глядела на стоящего Вишну. В боковом пределе храма Вишну, как и в храме Минакши, мы видели благословлявшего народ живого слона. А периметру вдоль квадратных стен храмового комплекса, под открытым небом находились ещё алтари, к которым текла нарядная толпа индусов.

Покинув это радостное место, мы хотели для полного счастья купить на ужин помидоров, но рынка не нашли; лишь взяли кукурузы на телеге прямо у храма и на обратной дороге выпили кофе с мягкими булочками, тут же обжаренными на масле. А нашли ещё храм: небольшой, но чистый и приятный, и мое семейство без колебаний устремилось к нему. Все статуи главных богов в его трех внутренних комнатах были: металлические и украшенные одеждой, а во дворе стояло дерево с алтарем каменного Ханумана и другими статуями. Там был и второй этаж, который священнослужитель собирался открыть по просьбе пришедших индусов.

"Знаешь, почему в Индии все люди верующие, а у нас нет?"— спросил мой ребенок, посетив храмы Мадурая. "Почему?"— удивилась я столь глобальному выводу. "Потому что у них столько богов — а у нас только один Христос!"

Я ответила, что и у нас много святых, и некоторые слились с древними богами: Илья-Пророк — это Перун, или Параскева Пятница — это Макошь. Но у нас нет такого ежедневного праздника. И если уста младенца говорят, что в недостатке веры виновата эмоциональная узость христианства,— что тут сказать? Мне ведь тоже в детстве, когда я решила прочесть случайно обнаруженное в деревне Евангелие, не хватило в нем красочности. Вероятно, нашу религию не изменить: и уже никогда не раскрасить теми красками, в которые её красило ещё средневековье. Но если её будущее — утеряв многоликость жизни, стать такой же бедной и безликой, как современные многоэтажные кварталы, в которых она возродилась,— она исчезнет, как и они, при очередном масштабном строительстве или капитальном ремонте. Ведь не век же людям воспринимать мир через окна прямоугольных коробок?

И можно ли одной рождественской сказкой исчерпать мудрость мифов? А другие наши сказки остаются больше интеллектуальным воспитанием, за бортом святого. Хотя, конечно, наши сказки: детские сказки советских времен — куда духовнее современных западных. В них есть вера в прекрасное будущее, в доброту смирения и долг соучастия, а не только в силу и ловкость. Популярным ныне западным программам механического развития ребенка к логике и комбинаторике не мешало бы это добавить. И взрослым стоило бы добавить к знанию, что Бог один (един), понимание, что он многолик. Это очевидно для мифолога, изучавшего, как издревле смешивались и взаимопроникали разные формы божеств.— Это иллюстрируют и окрестности Мадурая.

ГОРНЫЕ ОКРЕСТНОСТИ МАДУРАЯ

Как я уже говорила, юг Индии противостоит штормам океана горным хребтом: горы сохраняют вдающийся в море резкий треугольник её оконечности. Мадурай стоит в центре этого треугольника, и хотя этот большой город расположен на равнине пересекающихся путей, неподалеку все равно есть горы.

Гостиницы рядом с храмом предлагают экскурсионные услуги: в самом Мадурае есть храм у воды, и ещё несколько храмов в окрестностях, которые можно посетить за несколько часов. Это оправдано, если учесть, что на городском автобусе туда же добираться медленнее и тяжелее. Мы решили съездить сами в какое-нибудь одно место — но на это ушло столько же сил и времени, как осмотреть все в цивилизованном порядке. Индийские экскурсии хороши тем, что это прежде всего доезд, а не навязчивость экскурсовода. Из Мадурая предлагаются экскурсионные автобусные визиты и в другие места: даже Каньякумари и Рамешварам, и ими можно воспользоваться тем, кому тяжело самому искать достопримечательности в индийских городах. Из тех городов, что расположены близ Мадурая не на море, наиболее интересен Танджавур, где стоит храм Брихандишвара, с башней высотой примерно 140 м — самой высокой храмовой пирамидой Индии.

Мы посетили храмовый комплекс Салай в горных окрестностях Мадурая. В этих местах стоят храмы молниям-Марутам, сопровождающим громовержца-Индру, и богу-воину Муругану — индийскому Марсу. Над нижним храмовым комплексом: подобном другим большим южным храмам, с башнями-гопурамами, разукрашенными цветными рядами скульптур, видны зеленые горы. Приятная дорожка среди деревьев неторопливо ведет вверх, к богам грома и молнии. Как и везде в окрестностях, там множество обезьян. Одна нахальная обезьяна тут же выхватила у моей спутницы из рук апельсин — хорошо, не сумку! Яся сама угостила другую помидором. Обезьяны съели и огрызки от кукурузы, не смущаясь её осторожным присутствием в двух шагах: небось, не отнимешь у таких ловкачей! Целыми когортами они подкарауривали прохожих на всей длине дороги, с любопытством высматривая, не будет ли чем поживиться. А может, обезьянам просто столь же интересно смотреть на людей, как нам — на них.

Индру, Марутов и Муругана объединяет мифологический архетип весеннего возрождения природы: гроза, разбивающая оцепенение зимы или засухи, подобна битве. Ею правит самый смелый и сильный бог, непобедимый воитель, победа которого есть благо для всех. Тут резонно спросить: какая зима? На юге Индии вечное цветение весны, даже в январе. Зеленые горы вряд ли опустошает засуха. Но Индра и Маруты — боги Ригведы, а она была создана ещё до того, как арии с севера вступили на территорию Индии (родина этих богов — нынешний Иран и Афганистан[1]).

Муруган же — местный бог охоты, войны и победы: с алым копьем и павлином, возвещающим боевой клич рассвета, как наш петух. Слившись с юным арийским воителем Скандой-Картикой: победителем неистового асура Тараки, рожденным от огня-Агни, Муруган стал связан с почитанием огня. А также Солнца и растений, которым оно дает жизнь: возрождению которой в мифологии сопутствует небесная битва, дарующая земле влагу дождя. Потому охотник-Муруган ассоциируется и с небесными огненными стрелами — молниями-Марутами. Символом Муругана в литературе называются также гирлянды цветов — которыми, впрочем, на практике украшают всех индийских богов.

Арийские боги грома и молнии неслучайно поселились на вершинах тамильских гор Муругана. Храм Марут обрамляет источник на горе — молниям сопутствует вода: ведь они вызывают дождь. К этому источнику подымаются группы людей в алой одежде. Туда едут целые автобусы паломников, одетых в красное. Эпитет "красный" дало Муругану его алое от крови копье. Но интересно, что и Маруты переняли огненно-красный цвет Муругана, который стал их ритуальным цветом. В другом месте я на станции видела целый поезд людей: все были в красной одежде.

Поднявшись по крутой лестнице и ополоснувшись в источнике внутри храма: не имеющем никакого архитектурного вида — народ отдыхает на его плоской крыше. Тропинка ведет дальше, но вида там тоже нет: всё покрыто деревьями. Вряд ли в эти заросли когда-либо могла упасть молния, хотя это, наверно, было хорошее место для охоты. Зато храм Муругана у дороги имеет скульптурно украшенную башенку ворот и красочные фрески. Древний бог весны, Муруган часто изображается ребёнком и юношей, как Кришна. Вместе с Ясей рассматривая мифологические сюжеты жизни Муругана в пристройке позади храма, я даже успела понять, по какой логике у бога войны оказалось две жены (если не считать его возможной ассоциации со стрелком Арджуной, сыном громовержца Индры).

ПЯТЬ ТЕЧЕНИЙ ИНДУИЗМА

Меня порадовала встреча с древними богами Вед — хотя Маруты у своего горного источника не изображаются никак, а Муруган/Картика/Сканда уже воспринимается индусами как эпический герой. Потому что обычно в Индии встречаешь уже более поздних богов Пуран: богов нашей эры. Чтобы на практике разбираться в индийском многобожии, достаточно знать наиболее популярные сегодня индуистские культы — которым менее, чем полторы тысячи лет. (Они ровесники христианских соборов, сформулировавших догматы христианства и разделивших Римскую и Византийскую церкви.) Можно перечислить пять направлений более позднего, средневекового развития индуизма, обобщая их, как это сделал индийский философ Анандамурти[2]: это культы Шивы, Парвати-Дурги, Вишну, Ганеши и Сурьи.

Почитание Шивы родилось из образа исторического деятеля тех времен, когда пришельцы-арии подчинили себе местное население Индии. Они передали разобщенным ранее племенам свой язык как язык межнационального общения, но сами переняли все его социальное и религиозное наследие. Не-ариец Шива, женатый на арийке и владевший знанием древней йоги (тантры), вызвал к себе пиетет как коренного населения, так и ариев: поскольку имел также и военную силу (если вспомнить легенду Ригведы, как он разметал богов на жертвоприношении его тестя Дакши, куда его не позвали). Арии сопоставили его с грозным богом грома, "ревущим" Рудрой: с милосердной его ипостасью. “Шива” значит "милостивый", и вероятно, он в самом деле обладал великодушием, склонившим к нему сердца всего общества, разделенного на части. Его фигура стала символом культурно-религиозного единства Индии: дравидийского мастерства йоги в сочетании с арийской смелостью и устремленностью.

Политические моменты забылись, и образ Шивы стал обозначать совершенство владения йогой, а в период Пуран ассоциировался с принципом духовной трансформации. Почитание Шивы определяет цель существования как окончательное просветление (самадхи): слияние сознания с высшей сущностью. Даже мифологическое единство Шивы с Рудрой, богом гроз, пробуждения природы и весенней сексуальности в ипостаси бога зверей — Пашупати, сегодня может трактоваться в том смысле, что на первой стадии духовной практики все мы ещё — животные.

Культ Кали-Дурги обозначает обращение к энергии в действии. С появлением и распространением буддизма в Индии (5 век до н.э.- 2-3 век н.э.) на основе древней тантры возникает буддийская. Принцип её тот же самый: подъем энергии кундалини по чакрам (откуда известная буддийская мантра: "Ом манипадме хум", где humm — акустический звук кундалини, скрытой в нижней чакре: манипадме, соответствующей индийской муладхаре. Разными словами обозначаются те же конечные состояния познания-освобождения (сальвикальпа и нирвикальпа самадхи соответствуют парабхасвара и важдра шуньяте — сияющей пустоте и абсолютной пустоте).

Когда затем происходит возврат к индуистским основам, индийская мать-Кали смешивается с буддийским тантрическим божеством Каликой. В пост-буддийский период Пуран она как воплощение энергии кундалини Шакти (по-английски, а по-индийски Шахти) начинает мыслиться внутренней основой духовных практик. Познающий принцип Шивы дополняет оперативный принцип Шакти, вместе они образуют гармонию восприятия и действия.

Интересна интерпретация у Анандамурти традиционного храмового образа Кали с открытым ртом, высунутым красным языком и 50-ю человеческими головами вокруг. Они обозначают звуки санскрита: так называемые акустические корни, соотносимые с определенными чакрами. Открытый рот Кали рисует звук "а" — открытый звук начала творения, другие головы наглядно изображают другие звуки. Идея образа — с помощью звука можно управлять энергией. Этот древний образ появился до повсеместного распространения письменности санскрита: и как иначе, не пользуясь алфавитом, можно обозначить звук, если не головой с открытым ртом?

То, что англичане оказались способны увидеть в этом образе лишь рудимент человеческих жертвоприношений, это показатель их собственного культурного уровня. В Индии человеческие жертвы отвергаются уже в священном писании "Махабхараты", хоть западные фильмы до сих пор пугают зрителя многоголовыми и многорукими индийскими богами. Многоглавость и многорукость в мифологии — традиционный образ многочисленности людей, и символ войска у военных богов: Картики/Муругана или воительницы-Дурги, которой боги даровали все свое оружие. Её десять (реже восемь) рук подчеркивают образ всеохвата. Кали — образ скрытой, внутренней энергии (звука мантры, творящего слова). Дурга — открытой, светлой, явленной (энергии в действии).

В алтарных изображениях мы находим либо черную Кали с головами и открытым ртом, либо многорукую Дургу с оружием в виде прекрасной женщины на льве или тигре — никогда вместе. Стоящая рядом с Шивой изящная и скромная Парвати не имеет ни тех, ни других атрибутов, а изображается нормальной женщиной. Ее имя ("горная") намекает на легенду, что жена Шивы, как исторического лица, была родом с гор. (Это неудивительно, поскольку она была арийка, а арии спустились в Индию через Гималаи.) Правда, сын Шивы и Парвати, Ганеша — всегда слонёнок.

Почему в поздние времена сохранился такой сказочно-мифологический образ? Как считает Анандамурти, поклонение Ганеше как богу мудрости распространилось во времена Пуран в связи с почитанием духовного лидера, учителя (голова слона на плечах человека возвышает его перед другими). Это идея воплощения Бога в человеке. Не только указывая на духовное содержание религиозных направлений, но и развенчивая культы как таковые, индийский философ испытывает наименьшую симпатию к поклонению Ганеше по причине, что идеей пути к Богу через конкретного человека могут злоупотребить все, кому не лень. Хотя сегодня вряд ли именно образ духовного лидера проступает в культе бога-слоненка, делая его самым популярным богом индусов: я думаю, доминирует более древний архетипический смысл помощника в хозяйстве.

Суть поклонения Вишну, пронизывающего всякую вещь во Вселенной,— видеть пребывание Бога во всем, находя его не только во внутреннем, но и во внешнем бытии. В свете индийской йоги это не столь отражает созерцательный принцип пантеизма "Бог, то есть Природа", сколько близко активно-христианскому "Бог есть любовь", отождествляющего человека с миром и другими людьми.

Вишну, подобно своей супруге, богине любви, счастья и процветания Лакшми,— хранитель Вселенной, как и слон Ганеша. Закрученная раковина Вишну, присущая и Ганеше — намекает на музыку древних ритуалов (и как я говорила, ассоциируется с морем — колыбелью жизни, и спиралью начала творения). Эти боги изображаются на фоне мандалы, символизирующей вечность и устроенность мироздания, в то время как Шива и Парвати — на фоне диких гор и необжитых снегов. Вишну — в прекрасной одежде с золотыми украшениями, царской короной на голове и гирляндой цветов на шее. Шива — в шкуре и со спутанными волосами, все его украшения — лишь четки да змея. Поскольку Шива и Парвати остаются за пределами привычного мира, их сын Ганеша, более близкий людям, закрепляет ускользающую от ума динамику вечного преобразования, которую они символизируют, в достижениях человеческой мудрости.

Культа Брахмы в храмах Индии мы практически не наблюдаем. Брахма возникает из пупа спящего Вишну как душа, дух или мысль Творца: поскольку созидатель-Вишну содержит в себе план и замысел Вселенной, насколько же неуничтожимой, как и он сам. Отдельно изображение Брахмы в храмах встречается редко, по сравнению с Шивой и Вишну это мало персонифицированный образ: как абстракция мысли — по сравнению с силой энергии и плотью жизни. Чаще встречается их триединство — Тримурти. Дело, может быть, в том, что само имя Брахмы некогда было доступно лишь посвященным,— отчего он и остался непопулярен. Хотя в йоге он имеет смысл Высшего Разума, сознания-контролера в том смысле, что все есть Сознание. Культ Вишну подразумевает исполнение законов Брахмы; почитание Шивы видит в слиянии с Брахмой высшую цель.

Но если Брахма так и остался целиком внутренним богом — богом посвященных, то достижения древнего солнечного культа охватили всю бытовую жизнь. Культ Сурьи некогда пришел в Индию из нашей Средней Азии вместе с арийскими мудрецами и их знаниями астрологии, астрономии и аюрведы. Солнце образовало планетную систему, как Творец — Вселенную; по этой аналогии в образе Солнца-Сурьи мы можем почтить бога-Отца, прародителя материального мира. Но совершенно незачем изображать в храмах то, что мы видим каждый день, и быту Индии поклонение Солнцу просто вылилось в повсеместное распространение астрологии и медицины трав, которая ныне стала популярной во всем мире.

Эти пять направлений индуистской религии переплетаются между собой всеми способами, и все эти боги присутствуют в любом храмовом комплексе; но если брать какое-нибудь специфическое течение индуизма, интересно посмотреть, на какой божественной фигуре делается характерный акцент.

РАМЕШВАРАМ:

ОЖИВАЮЩАЯ ИСТОРИЯ

МОСТ НА ШРИ ЛАНКУ

Дорога в Рамешварам была уникальной. Отвернув в сторону от магистрального мадурайского пути, мы ехали в почти пустом поезде. Ближе к Рамешвараму в нем остались только мальчики с рыбацкими корзинами и циновками. Они подарили Сияне сердечко на цепочке и предупредили нас, что предстоит интересный участок дороги. И поезд выехал на узкую насыпь: слева и справа море. Насыпь низкая, а двери в индийских поездах открыты — возникает ощущение, что поезд идет прямо по волнам, и путь немалый. Немного перекрывал пейзаж лишь высокий автомобильный мост, за которым на отдаленном песчаном берегу среди пальм виднелись длинные лодки и крытые соломой хижины.

Рамешварам, расположенный на этом полуострове — почти на острове — уникальное место с уникальной историей: быть может, самый интересный в историческом отношении город Индии. Это город, наиболее вынесенный в море (Маннарский залив Индийского океана) и ближайший к острову Цейлону. Некогда здесь происходили события, описанные в Рамаяне: война между войском обезьян-дравидийцев с арием-Рамой во главе, и Раваной, царем ракшасов — жителей Шри Ланки. Ныне это ещё один святой город индуизма, который органично соединяет память о герое Раме (божественном воплощении хранителя жизни Вишну) с поклонением богу Шиве. После успешного окончания войны Рама совершил здесь очистительную молитву Шиве, и творец явился ему. Об этом событии напоминает храм Раманатхасвами в Рамешвараме.

Этот маленький спящий рыбацкий городок, как говорит о нем туристская литература, с населением всего 35 тысяч человек, является центром паломничества, по значению равным Бенаресу. Его называют "южное Варанаси". Подобно тому, как в Варанаси люди приезжают умирать, чтобы в водах Ганги обрести освобождение, считается, что святая вода колодцев Рамешварамского храма смывает все грехи. Храм святого Рамы очищает паломников подобно тому, как Шива некогда отпустил Раме грех убийства его врага — демона Раваны.

Эту историю красочно иллюстрировали открытки, которые я купила Ясе в Рамешвараме. Картинки на них были в стиле ярких фресок храма Раманатхасвами, а пояснения: на трех языках штата Тамиль-Наду: тамильском, хинди и английском,— вполне соответствовали её уровню. Стоило мне их прочесть, как моя дочка быстро научилась рассказывать историю Рамешварама сама. История эта такова.

Супругу Рамы Ситу похитил царь Ланки Раван. Тамильский царь Сугрива обещал помощь герою, который вернул Сугриве царство, захваченное его братом. И союзное Раме войско местных обезьян направилось в точку материка, ближайшую к острову Цейлону. Мудрому Хануману, советнику Сугривы, обезьяны поручили узнать: там ли находится Сита? Напрасно воевать тамильцам не хотелось. Обезьяны хорошо прыгают, но их разведчикам было не под силу добраться до далекой Ланки: этот остров не виден из Рамешварама невооруженным глазом. Только сын бога ветра: летавший по воздуху Хануман — был способен на невиданный прыжок. И он решился на прыжок через океан, поддавшись на уговоры предводителя обезьяннего войска Ангады. (Племянника Сугривы: сына его брата, которого царь обезьян победил, чтобы вернуть себе трон,— но потом раскаялся и обещал умирающему сделать после себя царем его сына. Тем не менее Ангада боялся вероломства дяди — и решил без подвига, который был бы зароком его роли будущего царя, обратно не возвращаться.)

С оконечности далеко выступающей в море Рамешварамской косы Хануман прыгнул на Шри Ланку. Он нашел тщательно охраняемую Ситу, передал ей колечко Рамы и вернулся, принеся с собой драгоценный камень её отца, который она сумела сохранить: зарок того, что она жива и невредима. Войско Рамы было готово выступить в поход. Но как добраться до Ланки? Рама и его брат Лакшман стали посылать в море стрелы, чтобы вынудить морского царя им помочь — указать мелкое место в море, где можно было бы перейти его вброд. Потревоженный морской царь встал посреди волн там, где ему было по колено. Но войску нужен был мост.

И тамильцы построили его из плавающих камней: огромных кораллов вроде пензы, которые действительно плавают в воде — как это наглядно демонстрирует храм Плавающих Камней в Рамешвараме. Рядом старый храмовый комплекс окружает место медитации Лакшмана. Там, как и в небольшом новом храме Вишну поблизости, мы видели бассейны, в которых плавают эти тяжелые большие кораллы. А на них и рядом лежат цветы, стоит шивалингам и другие атрибуты пуджи — церковной службы: чему? Наверно, изобретательности человеческой мысли. Судя по всему, Лакшман медитировал не зря!

Многокилометровый коралловый мост обезьяны начали строить в том месте, откуда Хануман прыгнул на Ланку. А по другой версии Раме помог юркий бурундучок — из тех, что во множестве водятся по всей Индии: там, где он валялся по песку, было самое сухое место. Рама за это погладил его по спинке, и от пальцев героя на спине зверька остались полоски. В этом месте, на длинной узкой косе среди совсем мелкого моря — мельче Финского залива, сейчас находится небольшой, но издали видный храм и две ничем не примечательных остатка каменных балок: напоминающих о том, что тут некогда действительно был мост.

По этому мосту тамильские воины отправились в землю ракшасов. Они победили царя Равану, и Сита с Рамой вернулись обратно на летающей колеснице, которая рисуется в виде цветастой птицы. Взамен Раваны Рама поставил царем изобилующей богатствами Шри Ланки его брата ракшаса Вибхишану, который некогда за свои аскетические подвиги попросил у Шивы дар: чтобы его мысль никогда не отклонялась от правильного пути — в то время, как ракшас Раван попросил власть над богами и людьми. Об этом воцарении напоминает одна из немудреных икон в храме у балок моста, наряду с другими фресками, рассказывающими об этой исторической битве.

А Раму и Лакшмана на морском берегу встретили мудрецы, которые напомнили им, что после гибели врагов надо совершить жертвоприношение. По древним законам, которые сохранились ныне лишь в первобытных племенах, чтобы души погибших в битве не преследовали героев и не омрачили их мирную жизнь, нужен очистительный обряд. В древнейшем, более физически-плотском, мире это пост и изоляция, в древнем, уже более духовном,— просто молитва. Но для молебна нужен алтарь, а герои были на необжитом тогда ещё морском берегу: что называется, с пустыми руками — если не считать оружия, с которым они не расставались. И тогда Рама послал Ханумана принести откуда-нибудь самый простой индийский образ алтаря — камень-Шивалингам.

После прыжка через океан, в потусторонний мир враждебной Ланки, слетать на горы к Шиве за шивалингамом для Ханумана было пару пустяков. Но это заняло много времени: горы от Рамешварама далеко, это равнинное место. И в ожиданьи Ханумана Сита принялась играючи лепить на побережьи куличик из песка. Солнце уже клонилось к закату, а Ханумана все не было. И тогда риши сказали Сите и Раме, что пора совершать пуджу: в крайнем случае, годится и алтарь, сделанный из песка, если нет другого. Рама, Сита и Лакшман украсили цветами песчаный кулич и сотворили молитву у самых волн океана. И среди небес во всем чудодейственном сиянии им предстал Творец со своей божественной супругой: Шива и Парвати, которых они почтили.

Тем временем вернулся Хануман: он добыл даже два шивалингама вместо одного. Увидев, что жертвоприношение обошлось без него, он очень обиделся. Он зацепил своим мощным хвостом куличик Ситы и попытался сдвинуть его с места. Но песок, отмеченный божественным присутствием Шивы, застыл как камень. Рама утешил Ханумана, сказав, что во время службы люди прежде будут почитать его шивалингамы, а потом бесхитростный алтарь Ситы. А в этом месте был выстроен храм Раманатхасвами, напоминающий о священном жертвоприношении Рамы. Там, среди икон с изображением пуджи Ситы и Рамы, продаются маленькие стеклянные шивалингамы разных цветов. Мы не удержались, чтобы не купить напоминание о чуде, как расплавленный песок обратился в стекло — если объяснять это чудо физически.

\фото 26: икона Рамы и Ситы на фоне храма Рамешварама\

"ЮЖНОЕ ВАРАНАСИ"

Главный храмовый комплекс Рамешварама архитектурно похож на храм Минакши в Мадурае. Одними воротами он выходит к морю — и там индусы совершают обычное омовение (но купаться там мелко). Поскольку Рамешварам — не туристское место, храм Раманатхасвами не столь тщательно отреставрирован, как храм Минакши. Однако внутри — расписанные потолки, как в мадурайском храме: на них образы богов и прекрасных богинь, и мы наблюдали, как художник, стоя на высоких лесах, красил икону Ханумана, летящего по воздуху с шивалингамами. На полу же иногда есть вода: Рамешварам — низкое место, и недаром в храме есть колодцы: море здесь очень постепенно заходит на сушу, образуя большие водные долины. Мы наблюдали их с высокого холма другого небольшого храма — который известен как место медитации Рамы.

Проблем со входом в храм не возникло — правда, мы пошли в сари: слушая по дороге комплименты проходивших мимо женщин — и на всякий случай вошли сбоку, а не там, где была автобусная остановка. Служитель только напомнил, что обувь надо снять, и мы сложили её в сумку и носили с собой: сбоку специальной камеры хранения для шлёпанцев не было. По сравнению с храмом Минакши, алтарей было меньше, а служб — больше: мы сразу увидели какую-то церемонию. Там стояла целая группа йогов в оранжевом, и примерно столько же людей сидело. Я стала наблюдать из-за колонн, и мне пришел в голову вопрос: насколько они на самом деле духовны — те, кто в оранжевом. Я остановила взгляд на одном — он посмотрел в мою сторону, хоть я была далеко, и я устыдилась своего вопроса.

Из скульптур храма Раманатхасвами я вспоминаю огромного Шиванандина — самого большого из всех, что видела. Кроме него, нам всем очень понравился аккуратный алтарь Ганеши с его металлическим образом. Пока рядом не было никого из индусов, я решила его сфотографировать. В Индии в каких-то храмах и каких-то пределах храма можно фотографировать, в других — нет, это не всегда понятно. В небольшом храме Плавающих Камней я спросила старика-служителя в оранжевом, можно ли сфотографировать эти камни — и он не возражал, даже достал длинный свиток, столь же желтый, как его одежда, развернул его и стал что-то читать у алтаря.

Но в таком большом и древнем священном храме, как Рамешварамский, вдобавок не отмеченном частыми посещениями иностранцев, в отличие от храмов Мадурая, лежащего на пересечении путей, даже надписи о том, что фотографировать нельзя, не висели — видимо, потому, что там это никому не приходило в голову. И когда вспышка аппарата осветила предел храма, из соседнего помещения появился сердитый священнослужитель. "Это вам не достопримечательности (sight-seeing). Это — боги! Выньте пленку из фотоаппарата, чтобы ничего с вами не случилось!"

Он настаивал очень яростно, и я протянула ему пожертвование — 10 рупий, надеясь откупиться. Но пандит вернул мне мои деньги обратно, продолжая настаивать: мол, это не мне надо, а вам — вам же будет хуже. Будь я одна, это был бы хороший повод вступить в спор со священнослужителем: если нам так понравился этот Ганеша, что мы хотим оставить воспоминание о нем себе на память — ведь мы никогда здесь больше не будем, и никому не помешали? — и послушать его духовные возражения на мои материалистические доводы. Но поскольку моя спутница всецело была за соблюдение формальных приличий, и Яся тоже могла веско выразить свои эмоции в ответ на происходящее, мы расстались, не договорившись ни о чем. Пленку я, конечно, не засветила, но дала индусам лишний повод ограждать свои алтари от иностранцев.

О чем сожалею: всегда лучше объяснить свои действия. Я питаю к индийским богам пиетет человека верующего — настолько, насколько может верить тот, кто рожден в атеистической стране и знаком с историей религии не хуже, чем это преподавали в советских ВУЗах. И рассказывая забавные истории об индийских богах, я не хочу смеяться над ними: напротив, у меня было естественное чувство, что я лежу перед ними в пыли точно так же, как люблю землю Индии и индусов — именно поэтому со мной ничего случится не может.

Правда, кое-что с нами всё-таки случилось. Когда мы покидали Индию и выходили из поезда, чтобы ехать в аэропорт, кто-то умудрился открыть задний карман моего рюкзака, закрывавшийся лишь на молнию, и вытащить оттуда пакет с картами, адресами, открытками и ясиными рисунками, где среди прочих богов был нарисован очень милый слоник Ганеша с длиннющими ресницами. Мы, конечно, очень расстроились — но если считать, что этот пакет отправился прямо к богу Ганеше, который почитается не только помощником, но и устроителем препятствий, и покровителем не только путешественников, но и воров,— то это можно пережить. Вор, вероятно, тоже огорчился, что рассеянные туристы не догадались положить в задний карман рюкзака свои доллары. И если боги на открытках и ясиных рисунках смягчили его сердце, то все хорошо. Если учесть, что сами индусы в поезде пристегивают свои чемоданы к полкам цепями, а мы за месяц сменили 10 поездов и столько же автобусов, то это не потеря, как сказала одна моя знакомая любительница Индии.

В целом Рамешварам остался в моем памяти как наиболее духовное индуистское место: и потому, что здесь оживляет память реальная история, и потому, что не всякий турист туда доберется, а индийских паломников не счесть, как и везде. И потому, что все же это достаточно тихое и пустое место, а саньясинов в оранжевом, принимающих участие в коллективных церемониях, много: и когда мы ни проходили мимо храма, службы во внешнем пределе шли постоянно. К сожалению, большой праздник должен был быть лишь через пять дней — о чем возвещал громкоговоритель в руках священнослужителя, разъезжающего по городу на моторикше,— а мы не могли настолько задерживаться. Рядом с храмом в песке были построены украшенные навесы, стояли десятки скамеек и сотни постаментов для свечей — для каких-то церемоний, не то прошедших, не то будущих. Может быть, и свадебных — в Рамешвараме мы тоже видели свадебную процессию — с барабанами, трубами и многослойными венками цветов на молодых.

МОРСКИЕ ЗАВОДИ РАМЕШВАРАМА

Рамешварам буквально со всех сторон омывает море — но выйти к морю в том месте, где можно купаться, нам удалось не сразу. Нам посоветовали отъехать от города на автобусе № 3; мы час прождали его на остановке, где как всегда не было никаких указателей. А потом решили просто отойти от главного храма, где берег был замусорен, по дороге влево, где после города начинались деревни, и было уже гораздо чище. Будь я одна, я бы легко доехала на велосипеде: который можно было взять в аренду тут же у остановки. А так юноша, подрабатывающий в гостинице, где мы остановились,— а может, просто праздно шатающийся рядом, которого звали Винот, взялся проводить нас пешком. Дорогу скрашивало то, что в Рамешвараме, как совсем деревенском городе, много живности: кроме обычных поросят, овечек, козочек, кур и коров, Ясю порадовали ослики; собак и кошек тоже хватало.

Сестра Винота была замужем в Германии, как и у другого местного жителя, с которым я общалась, допивая чай у гостиницы. Рамешварам — портовый городок, и иностранцы приезжают туда по делам. Туристов же я видела только четверых: эта компания, питавшаяся в единственной столовой, где продавали омлеты и что-то мясное: из курицы, попадалась мне на глаза раз пять,— из чего я сделала вывод, что других иностранцев в Рамешвараме просто нет. Родители Винота были земледельцы, и, видно, ему было скучновато в родной деревне, по сравнению с той перспективой, что открылась перед его сестрой: ему было интересно пообщаться с иностранцами — как нам в советские годы, когда было сложно съездить за границу. Впрочем, он не был навязчив и просто молча шел рядом, а на песчаном берегу, где было много ракушек и кораллов, стал играть с Ясей.

Но море близ Рамешварама было мелким, и на следующий день мы сделали ещё одну попытку добраться до более хорошего пляжа. Обозрев окрестности Рамешварама с храма на холме (Hill Temple) — места медитации Рамы, и прикоснувшись к истории в храме Плавающих Камней (Floating Stones), мы вернулись к автобусной остановке у главного храма, и тут нам повезло больше. Появился искомый автобус, который ходит ровно раз в час, по крайне приблизительному расписанию, и добросил нас до места, откуда начинался мост на Шри Ланку. Для этого он специально заехал на косу — тоже практически остров, куда ведет узкая насыпь асфальтовой дороги. А потом вернулся к главной дороге вправо от Рамешварама.

Мы поднялись в пустой храм, у ступеней которого стояли две разрушенные балки моста. Порадовав священника тем, что мы русские, побродили по мелкой воде, попытавшись разглядеть вдали Цейлон, и вернулись по насыпи обратно к дороге, слева которой была эта историческая бухта. А потом прямиком через песок, где местами росли деревья, выбрались к огромному песчаному побережью вправо от дороги — и там море было уже глубоким. Для купанья это было лучшее место за всю поездку, потому что там нет бешеных океанических волн. Море совершенно гладкое: то есть, волны обычные. В глубине берега, ближе к деревьям среди песка теряются соломенные хижины и сети. Влево и вправо видны десятиметровые узкие лодки. Ближайшие люди были в полукилометре — на этом побережье царили чистота и спокойствие.

"Там — Каньякумари",— указал в сторону моря Винот, тихо сопровождавший нас все это время, с некоторым оживлением и значимостью. Это было для него важно — может быть, как привлекательное место или как дверь в более широкий мир. Я разговорилась с этим индийским юношей только, когда он провожал нас на поезд. Он достал записную книжку и молча сидел с нами: видно, не решаясь спросить мой адрес. У него на руке был обмотан длинный красный шнурок: напоминание о любимом друге. Я спросила: "Другу: юноше или девушке?" — "Юноше."— А в честь девушки он носил большое золотое кольцо.

В тени одной из лодок Яся и Винот сделали большой кулич из песка — как Сита на берегу. Когда я спросила, что они строят, Яся ответила: храм! Ну что ещё можно строить на индийском побережьи? Купаться здесь можно было бы бесконечно, если бы не надо было на поезд. На обратном пути, не дожидаясь автобуса, мы ехали в грузовичке, собиравшем по дороге индусов, комфортно усаживавшихся прямо на деревянном полу пропахшего рыбой кузова,— как сделали и мы, ко всему привычные русские люди. Мне эта поездка напомнила деревенские дороги Украины или северного Крыма. И моя спутница была довольна, вспомнив свое геологическое прошлое и ощутив что-то родное — в этой уравнивающей людей ситуации, где можно на время перестать быть туристом и попасть в спокойный ритм деревенской жизни людей на острове, которым некуда ехать и незачем торопиться. Где-то там остается и шумит большой мир — здесь неспешно создается своя собственная история.

посмотреть фото

к окончанию: АУРОВИЛЬ, МАММАЛАПУРАМ, САИ-БАБА

к 3-му путешествию:

СЕВЕР И ЗАПАД – долина КУЛЛУ, Раджастан и пещерные храмы Эллоры и Аджанты

вернуться в главное меню

---

[1] Srii Srii Anandamurti. Tantra and Indo-Aryan Civilisation. в кн: Discourses on Tantra. Vol.1 Calcutta, Ananda Marga Publications, 1993 cc.144-145

[2] Srii Srii Anandamurti. Tantric History. в кн: Discourses on Tantra. Vol.1 Calcutta, Ananda Marga Publications, 1993 cc.175-243 Подробнее об идеях Анандумурти см. сайт: http://www.anandamarga.spb.ru